Сон в Нефритовом павильоне, стр. 99

— Великолепно! Мы видели, как падают с неба снежинки, ковром покрывая землю, — о, как мы грустили по ушедшей без возврата весне! Это песня инского гостя Ши Куана под названием «Белый снег». Мало кто ее теперь знает, а жаль!

А Фея играла новую мелодию: начало ее было мощным, бравурным, а завершение — негромким и грустным. Слушая, Сын Неба то оживлялся, то впадал в глубокую печаль и, когда игра окончилась, проговорил:

— Несравненная мелодия! Она как весенний сон. Нам представились зеленые ивы на берегу Бяньшуй, [299] пестрые цветы во дворце, радость чередовалась в музыке с грустью. Это не напев под названием «Ивы», который исполнял суйский Ян-ди? [300] Подобные мелодии — лучшее лекарство от тоски!

Фея отложила цитру и взяла в руки двадцатипятиструнную арфу, зажала малые и оставила свободными большие струны и заиграла.

Сын Неба остановил ее.

— Отчего столько тревоги, столько мрака в этой мелодии? Словно поднялся ураган и погнал над морем тучи, словно появился знак грозной опасности и раздался призыв: «Возвращайся домой!» Да, это сочинение ханьского Тай-цзу под названием «Большой ветер». Но в нем он поведал о том, как великий герой древности своими руками создал новую державу, откуда же здесь эта тревога?!

Фея отвечает:

— Ханьский Тай-цзу, будучи начальником заставы в Пэйшуй, своим мечом длиной три чи отражал нападения разбойников восемь лет подряд. Ему нелегко пришлось! Этого не понимали его дети и внуки, и тогда он сложил песню, в которой напомнил о нуждах страны, призвал к бдительности и осторожности ее правителя. Вот почему слышна тревога в этой песне.

Император промолчал. А Фея вновь тронула струны, но теперь она заставила вести мелодию — легкую и звонкую — средние струны, зажав большие: казалось, капельки росы падают на поднос, осенний ветер поет в Улине.

— А это что за мелодия? — спросил император.

— Она написана на стихи танского Ли Чан-цзи [301] «Думаю о стране Хань». Сразу после восшествия на престол ханьский У-ди, правитель мудрый и талантливый, начал подбирать себе достойных помощников и советников, но возле него оказались люди, подобные Гунсунь Хуну [302] и Чжан Тану, [303] которые без устали восхваляли мудрость, славили и превозносили доброту У-ди, и он перестал верить [304] в Драконовых лошадей и Синих птиц, разочаровался в Хоучэне и красных туфлях. И когда страна пришла в полный упадок, потомки сложили песню, в которой оплакали У-ди и его доверчивость.

И опять промолчал император. А Фея взяла плектр и начала мелодию легкую и приятную, поначалу показавшуюся даже пустой, но неожиданно ставшую тоскливой: почудилось, что на чистое небо набежали белые облака и ветер застонал в ветвях деревьев…

— Что это? — спрашивает император.

— Песня о Му-ване под названием «Желтый бамбук». Ее сложили, когда Му-ван, оседлав восьмиглавого скакуна, умчался в Яочи, встретил там Повелительницу Запада и остался у нее, забыв о возвращении на родину. Подданные напомнили этой мелодией князю об отчизне, которая во время его отсутствия едва не погибла из-за предательства сюйского наместника. Но позвольте мне исполнить еще кое-что.

Фея заиграла: первая часть своей звонкостью подражала ударам молота по металлу, вторая своей свободой — необъятному, вольному, безбрежному морю, а конец напева звучал, как гимн победы. Все, кто находился в зале, были потрясены. Цзя протянула яшмовые руки, в последний раз пальцы пробежали по струнам, смолк последний звук, и все стихло. Слушатели молчали, не осмеливаясь заговорить. Ошеломленный император, с трудом придя в себя, вопросил:

— Как же называется эта мелодия? Фея в ответ:

— «Верность»! Некогда чуский Сян-ван, пробью на троне три года, забросил государственные дела и весь отдался музыке. Советник Сяо Цзун [305] сказал ему: «В нашей стране появилась удивительная птица: три года она не поет, три года не улетает». Князь ответил: «Три года она не поет, но когда запоет, то изумит всех. Три года не улетает, но когда полетит, то пронзит небо!» Он ухватил левой рукой рукав платья Сяо Цзуна, а правой сломал барабан, одумался и вернулся к достойным правителя делам. И через несколько лет в стране Чу снова было процветание, и она стала первой среди пяти царств!

Надолго задумался император. Лу Цзюнь, недовольный тем, что какой-то молокосос пытался обхитрить его, скрыв свои таланты, решил отомстить. Предложив Фее сесть на свое место, он спрашивает:

— Когда же появилась в мире музыка? Вы хорошо играли, но я хочу проверить ваши знания.

— Я не так образован, — улыбнулась Фея, — чтобы знать все, что ведомо вам, но от учителя своего слышал, что музыка родилась вместе с миром.

— А как называется самая первая мелодия?

— Судя по вопросу, вы называете музыкой только то, что имеет название, и не признаете музыки безымянной, считаете музыкой только то, что воспринимает слух, и не признаете музыку беззвучную. Любовь к родителям, дружба, преданность и верность — это тоже музыка, только без звуков. Радость, досада, тоска и веселье — и это музыка, только без имени. Когда человек не переживает больших радостей и печалей, он спокоен, когда его любят и верят ему, он счастлив и на душе у него спокойно, и тогда что бы он ни делал, в нем играет беззвучная музыка.

— Ваши слова далеки от истины, — усмехнулся Лу Цзюнь. — Жизнь мира и чувства людей в разные времена не одинаковы, поэтому музыка в наши дни и в дни давно минувшие — разная!

Фея в ответ:

— Не совсем так! У человека есть прошлое и настоящее, а мир вечен, и у чувств человеческих есть прошлое и настоящее. Но в музыке живет вечный мир чувств. [306] У камня звук чистый, у железа — звонкий, духовые инструменты звучат звонко, а струнные — чисто. Во все времена рожок и цитра звучали так, как сегодня. Я слышал, что «Облака над Сяньчи» — это мелодия Хуан-ди, «Девять призывов» — мелодия Яо и Шуня, «Ливень в стране Ся» и «Слоновьи слезы» в стране Чжоу — мелодии незапамятной старины, «Местечко Санцзань» и «Владение Пушань» — мелодии страны Чжэн и страны Вэй, «Знамена и мечи» — мелодия варваров племени маней. Говорят также, что музыка династий Хань и Тан близка и понятна нам, живущим сегодня. Но если бы ожили Яо и Шунь, еще раз свершили свои добрые деяния и захотели бы создать новую музыку, то, по-вашему, они взялись бы за переделку ханьских и танских мелодий? Разве прибавили бы они этим славы великим государям былых династий? Разве заставили бы белоголовых старцев пуститься в пляс от радости?

Лу Цзюнь от злости даже позеленел. Он решил во что бы то ни стало подловить Фею на какой-нибудь оплошности, касающейся императора, или заставить дать неправильный ответ.

— Древние мудрецы, — начал он, — создавая музыку, стремились с ее помощью наставить народ на путь истины, воспитать в нем добродетели, приблизить к пониманию природы, а также ставили целью передать свои знания потомкам. Небо даровало нам великого императора, воплотившего в себе лучшие черты Яо и Шуня, вобравшего мудрость Вэнь-вана и У-вана. Государь не желает больше растрачивать свои добродетели на благо народа, который сейчас и так пребывает в довольстве и счастье, не виданных со времен великих династий Ся, Инь и Шан. По указу Сына Неба я призван создать новую музыку для страны Мин, дабы прославить величие нашего императора и его державы. Что вы об этом думаете?

Как ответила Фея Лазоревого града Лу Цзюню, об этом в следующей главе.

Глава тридцать первая

О ТОМ, КАК ВАРВАРЫ ПОДОШЛИ К СТОЛИЦЕ И КАК МАТЬ-ИМПЕРАТРИЦА СПАСАЛАСЬ В ГОРНОМ МОНАСТЫРЕ