Сон в Нефритовом павильоне, стр. 30

Ян обратился к хозяину:

— Ты говорил, что у вас здесь красиво. Скажи, куда мне пойти.

Хозяин в ответ:

— Неподалеку отсюда течет большая река, что зовется Сюньянцзян, а на берегу павильон. Очень красивое место!

Взяв с собой мальчика, Ян поднялся в павильон над рекой. Павильон не отличался изяществом, но был хорошо расположен, и вид с его террасы открывался прекрасный. Наступил вечер, сумрак понемногу окутал окрестные холмы, журчание воды навевало покой…

Яну так понравилось здесь, что он стал приходить в павильон каждый день. В шестнадцатый день восьмой луны Ян вышел на террасу после захода солнца, желая полюбоваться сиянием Небесной красавицы. Осень шуршит в камышах возле берега. Словно далекие звездочки, поблескивают огни рыбацких лодок, кукушка будит печальные воспоминания, тоскливо кричат обезьяны… Опершись о перила, Ян погрузился в невеселые размышления, — и вдруг порыв ветерка донес до него неясный звук. Ян прислушался… А что он услышал, об этом в следующей главе.

Глава восьмая

О ТОМ, КАК НА ГОРЕ ЛАЗОРЕВОГО ГРАДА ЯН ЧАН-ЦЮЙ ЗАСТАВИЛ ЗВУЧАТЬ ЯШМОВУЮ ФЛЕЙТУ И КАК ОН ОБНАРУЖИЛ КРАСНОЕ ПЯТНЫШКО В ЗЕЛЕНОМ ТЕРЕМЕ

Молодой изгнанник размышлял в павильоне на берегу реки Сюньянцзян, как вдруг порыв ветра донес до него какой-то звук.

— Как ты думаешь, что это? — спросил он у мальчика-слуги.

— Кажется, цитра, — ответил тот.

Ян рассмеялся.

— Ты ошибся. Большая струна дает резкий звук, малая — мягкий. Это лютня. В старину здесь отбывал ссылку танский поэт Бо Цзюй-и [159] и повстречал девушку, игравшую на лютне. Наверно, это эхо той лютни!

Они пошли в направлении, откуда неслись звуки, и через несколько ли наткнулись на маленький домик возле бамбуковой рощи. Мальчик постучал в ворота, и вышла молоденькая служанка в зеленой кофте и красной юбке. Ян сказал:

— Я любовался луной в павильоне и пришел сюда, услышав мелодию лютни.

Служанка провела гостя во двор, оградой которому служили сосны и бамбук. У входа в дом росли желтые хризантемы. Красные листья кленов затеняли крышу и перила. На террасе сидела освещенная лунными лучами красавица с лютней на коленях. Она была одета в блестящую кофту и легкую юбку. Ян замедлил шаги и остановился, когда хозяйка встала и пошла навстречу гостю. Приветливо улыбнувшись, она зажгла светильник и пригласила юношу подняться на террасу.

— Кто пожаловал в эту дивную ночь к забытой всеми гетере?

Ян, улыбаясь, разглядывал прелестное лицо женщины, которое напоминало ясную осеннюю луну, яркий, раскрывший все свои лепестки пион. Та тоже втихомолку любовалась Яном: его нефритовым лицом, стройной фигурой, — судя по одежде, перед нею был не простолюдин.

— Я из других краев, изгнанник. Любовался луной и услыхал вашу лютню — и вот я здесь. Не сыграете ли мне что-нибудь еще? — попросил Ян.

Красавица с готовностью взяла лютню в руки, тронула струны, и полилась грустная мелодия. Ян вздохнул.

— Что за чудо! Напоминает лепестки осыпавшихся цветов или яшму, брошенную в пыль. Это не «Тоска по родине» Ван Чжао-цзюнь?

Красавица молча улыбнулась и снова заиграла что-то, терзающее душу печалью.

— Великолепно! — сказал Ян. — Представляется, будто в мрачном ущелье или на берегу хмурой реки разлучаются влюбленные. Не «Любовную тоску» Чжун Цзы-ци вы только что исполнили?

Гетера отложила лютню.

— Нет, ведь вы не играли на цитре, как Бо-я, да и я не Чжун Цзы-ци, хотя в руках у меня лютня. Но кто вы? За что вас сюда сослали?

Ян поведал ей свою историю и свои горести.

— Ну а я родом из Лояна, — сказала хозяйка, — зовут меня Цзя, а здесь прозвали Феей Лазоревого града. С малых лет я лишилась родителей и попала в зеленый терем. Обо мне пошла дурная молва, и я переселилась сюда, чтобы скрыться от злых людей и быть поближе к даосам. Но оленя выдает запах мускуса, а фэнчэнский меч — яркий блеск, потому снова оказалась я в зеленом тереме. А теперь другая беда: нравы здесь суровые, у всех на уме только выгода, даже рыбу ловят и продают без песен. Вот я и грущу в одиночестве.

Ян слушал, вздыхал, а красавица все поглядывала исподтишка на красивого юношу. Закончив свой рассказ, она спросила:

— Какую же должность вы при дворе отправляли? — Я успел только сдать экзамены и получить звание, стал членом императорской академии. До службы государю дело не дошло.

— Простите мою дерзость; можно узнать ваше имя?

— Я из рода Янов, а зовут меня Чан-цюй. Девушка склонилась к лютне.

— Недавно я разучила новую мелодию — не хотите послушать?

Она взяла медиатор и заиграла: страсть и скорбь звучали пронзительно, словно звенели осколки внезапно рухнувшей медной горы, словно стонал медный колокол. Казалось, будто разлилось бескрайнее море, а над ним раскрылось во всю ширь безоглядное небо. Целомудренная юная дева тоскует по милому другу… И вдруг Яна озарило — да ведь это та мелодия, которую сочинила Хун!

А Цзя, окончив играть и выслушав историю Хун, негромко сказала:

— Говорят, что когда вянет орхидея, то и пион клонится к земле, а когда сосна хорошо растет, то и кедр радуется. И людям надо бы так жить — вместе горевать и радоваться. Я не знакома с вашей Хун, но мне жаль, что такая чистая, благородная душа навек поселилась в реке. Я знаю только, что ее часто вспоминают в зеленых теремах. Хун погибла, но живет в памяти людей и прежде всего в вашей. Я слышала от подруг повесть о вашей любви и давно хотела увидеть вас. Наконец это случилось, и я очень рада, что теперь мне есть кому петь и изливать душу, рада, что у меня появился друг. Когда Конфуций [160] начал учиться игре на цитре у Ши Сяна, то, говорят, в первый день он постигал душу своего учителя, во второй — изучал его манеры и поведение, на третий — изумлялся его внешностью. Я вижу вас сегодня впервые, но ваши манеры, душа и внешность кажутся мне давно знакомыми, — наверно, моя лютня рассказала о вас все. И опять Ян глубоко вздохнул.

— Для меня Хун не была такой, как другие гетеры. Она стала мне подругой. Своими речами и тонкостью чувств вы напоминаете мне ее. Мне и радостно и грустно от нашей встречи.

Принесли вино, потекла беседа. Впервые за время изгнания Ян ощутил хмель в крови и волнение в душе. Тонкий вкус и гибкий ум хозяйки казались ему несравненными. Он все больше подпадал под ее очарование.

— Я знаю теперь, как вы играете на лютне. Ваше умение выше всяческих похвал. Вы обладаете и другими талантами? — спросил юноша.

— Вы еще не слышали музыки моей души, — рассмеялась в ответ гетера. — У меня есть яшмовая флейта, правда, не помню, как она ко мне попала. Она парная — один инструмент у меня, а другой — неизвестно у кого. Некогда император Сюань-юань, [161] услышав песни брачной пары Фениксов, объединил голоса самца и самки в одно целое, создав мелодию из двенадцати звуков для бамбуковой флейты. Но моя флейта поет только женскую партию — как бы половину мелодии. Получается песня величественная и широкая, в ней нет ни следа печали. Я сыграю ее вам, но не здесь, а на горе Лазоревого града при свете луны, если вы придете ко мне еще хотя бы раз.

Пообещав заглянуть непременно, Ян простился с гетерой.

К вечеру следующего дня он направился с мальчиком-слугой к дому Феи. Было еще светло, и просторная долина, где стоял зеленый терем, радовала сердце безыскусной красотой.

Гетера вышла навстречу Яну с улыбкой. Словно Фея из нефритовой беседки, сияя чистотой и легко ступая, она появилась перед юношей.

Ян взял хозяйку терема за руку.

— Вас не случайно прозвали здесь Феей. Да и сама долина, не будь в ней вашего терема, похожа на обитель фей.

— Я очень люблю природу, — ответила гетера, — и выбрала эти места, очарованная красотой горы Лазоревого града. К счастью, дурные люди меня здесь не беспокоят. Но одной все-таки тоскливо. Как хорошо, что появились вы, скрасили мое одиночество и развеяли тоску в сердце! Сегодня я ощущаю себя настоящей феей.