Сон в Нефритовом павильоне, стр. 159

Фея взяла цитру, провела пальцами по струнам и запела:

Выслушав песню, князья Опечалились, а тем временем в небо вышла луна, подул прохладный ветер, птицы попрятались в зарослях, — грусть вдруг охватила всех и стала невыносимой.

Взяв за руку Хун, Ян тяжело вздохнул.

— Мне еще нет тридцати, а я обладаю славой, молодыми и красивыми наложницами. Я счастлив и мечтал бы прожить вдали от столицы до ста лет. Но скоро дела снова потребуют меня во дворец, и я не смогу отказаться. Тогда уже не решусь я предсказать, будет ли еще когда-нибудь у меня прогулка в горы, подобная нынешней!

Хун улыбнулась.

— Видите, князь, реку и луну? Воды реки катятся быстро, но не выходят из берегов; луна бывает круглой, бывает похожей на серп, но сияние ее всегда ровно, во все времена года, на протяжении многих столетий, — и река, и луна остаются вечно самими собой. Так пусть и душа ваша будет всегда ясной, как эта луна, а мысль стремительной, как эта река. Покоритесь судьбе и отрешитесь от тревог!

На другой день Ян спрашивает монаха:

— Вы говорили, что в здешних местах много буддийских храмов, и самый знаменитый из них храм Пяти Сутр. Как пройти к нему?

— Это в двадцати ли отсюда, — отвечал монах. — Неподалеку от храма, в горах, живет отшельник, страстный подвижник по прозвищу Пастырь Отечества.

Ян выразил желание осмотреть храм и встретиться с отшельником. А что из этого вышло, вы узнаете из следующей главы.

Глава пятьдесят седьмая

О ТОМ, КАК У СКАЛЫ ПРИЮТ БУДДЫ КНЯЗЬ ШЭНЬ ПРОСТИЛСЯ С ДРУГОМ И КАК ФЕЯ НАШЛА ОТЦА В ХРАМЕ ПЯТИ СУТР

Между тем прошло уже почти полгода, как князь Шэнь уехал из столицы. Императрица день и ночь думала о нем, император скучал без верного подданного, и вот князю был послан приказ немедленно возвращаться.

Тем временем, совершенно забыв о делах, князь Шэнь бродил с другом по горам, хотя мысли о дворе все чаще приходили ему в голову. Но однажды прибыл гонец императора и вручил князю повеление государя. Князь обратил взор на север, четырежды поклонился и начал собираться в дорогу. В душе его воцарилась скорбь, как некогда у тех, кто расставался с друзьями под облаками Яньгуани и на берегах Вэйшуй. [422] Но что поделаешь: белая цапля улетает, камыш остается! А когда прощаются ласточки с журавлями, когда разлучаются друзья, то нет ничего лучше янгуаньской прощальной песни!

Опечаленный близкой разлукой, князь Шэнь говорит Яну:

— Брат мой Ян, счастливая судьба свела нас с вами, мы стали как два рога на голове одного вола, и помыслы наши явственны, словно яшма, разбросанная на льду. Мы связали себя узами дружбы и поклялись помогать один другому, а теперь провели столько времени вместе в этих прекрасных горах! Гуляя по вашему поместью, любуясь горой Красный Зонт, я забывал о мирских волнениях, о том, что меня ждут при дворе. И вот настал час проститься! Меня утешает лишь то, что скоро и вы, брат мой, будете во дворце, где возобновятся наши дружеские встречи и беседы!

Князь Ян отвечал с грустью:

— Дружба — одно из Пяти отношений, и если говорить откровенно, то друг так же близок сердцу, как брат. Может, я глуп, но мне понятны движения души Гуань Чжуна и Бао Шу-я, Юань Чжэня [423] и Бо Цзюй-и! Случайные встречи не влекут за собой печаль разлуки, но когда из жизни ушел Чжун Цзы-ци, то Юй Бо-я [424] никогда больше не прикасался к семи струнам, чтобы играть мелодию «Высокие горы и быстрые реки»! Настоящие друзья не вынесут разлуки, как же нам быть?!

Он достал вино и бокалы и прочитал начало прославленного стихотворения: «Выйдешь ты из Яньгуани, и останусь я один!» Даже листья на ветвях деревьев, даже облака в небе не желают расставаться друг с другом! Но вот уже три циньские дамы берут за руки наложниц Яна и льют слезы перед разлукой…

Проводив князя, Ян и три его подруги сели на осликов и с монахом впереди, указывающим путь, направились к храму Пяти Сутр. Им попадались деревья, которые упирались верхушками в небо, хрустальные ручьи, которые журчали среди сосен, камни, которые покрывала роса, — словом, удивительные, райские места! Через шесть-семь ли пути монах говорит:

— В десятке шагов на восток есть здесь чудесный уголок, не хотите посмотреть?!

Путники свернули с дороги и скоро через узкий проход вышли к селению, с четырех сторон окруженному каменной стеной, которая напоминала восьмистворчатую ширму из белого нефрита. Вдоль стены протекала чистая река, и в одном месте на огромной глыбе виднелась надпись: «Селение Белая Ширма». Из небольшой рощицы вздымались ввысь три громадные скалы, белые, как драгоценная яшма, и высотой они были не меньше пяти или шести чжанов. На вершине каждой рос красный рододендрон. Монах указал на скалы и проговорил:

— Эти скалы называют Яшмовым Лотосом, а напротив них, взгляните, — скала Лужайка Фей. Есть предание: когда в стране воцаряются мир и благодать, на вершине Яшмового Лотоса расцветают рододендроны. Эти цветы распускаются уже десять лет подряд, а в третью и четвертую луну красная тень от них ложится на воды реки!

Князь и женщины продолжали глядеть и вдруг посредине реки заметили многоярусный каменный терем.

— Что это такое?

Это молельня, сюда раз в году приходит Пастырь Отечества, [425] — объяснил монах.

Передохнув, путешественники продолжили путь и вскоре приблизились к храму Пяти Сутр. Народу здесь оказалось видимо-невидимо: паломники, монахи, монахини. Ян спросил у своего проводника:

— Зачем пришли сюда эти люди? Тот отвечал:

— Сегодня Пастырь Отечества будет читать проповедь!

— Мы хотели только осмотреть храм, но с удовольствием послушаем Пастыря, — проговорила Хун, — тем более что полезно очиститься от суетных мыслей!

Они приблизились к храму. Им навстречу вышли два монаха.

— Сегодня мы празднуем день обретения нирваны буддой Шакьямуни. К нам приходят люди со всех десяти сторон света, и мы разъясняем им учение Будды. Однако желающих послушать очень много, а Пастырь Отечества стар и не в силах принять всех, вы уж простите ему!

Ян говорит:

— Мы путешественники и приехали, чтобы осмотреть ваш храм.

Монахи улыбнулись и повели князя и его спутниц к башне над воротами храма; на втором ярусе башни написано: «Первый храм Пяти Сутр Восточного Неба». Строение в узорах желтого и голубого цвета, красные столбы поднимаются чуть не до неба, крыша сделана из голубой черепицы по зеленому мху, такая выдержит любое испытание временем.

С башни спустился молодой монах и начал рассказ о местных красотах:

— На востоке скала Белый Лотос, на юге пик Десяти Бодисатв, но сейчас еще не разошелся утренний туман, и их плохо видно. На западе — гора Бровь Красавицы, на севере — Красный Зонт, ее вершину можно различить только в ясную погоду — так высока она, что ее часто скрывают облака.

Ян поднялся на башню, полюбовался окрестностями и отправился осматривать храм. Миновав длинный проход, он попал в помещение, где читают сутры, затем прошел на террасу — здесь к каждому столбу были прикреплены буддийские поучения, а с потолка свисали колокольцы. Из келий слышалось бормотание монахов. Завидев гостей, они поспешно набрасывали на плечи шелковые накидки и приветствовали их, старые — спокойно и бесстрастно, молодые — почтительно и скромно, как и полагается служителям веры в знаменитом храме. Побывав в Павильоне Архатов и башне Семи Сокровищ, Ян и его спутницы по каменным ступеням взошли на площадку Будды, где стояли Часы-колокол. [426] В центре залы третьего яруса возвышалась статуя Бодисатвы милосердия, а справа и слева от нее — статуи седобородых старцев. Зала была напоена священным ароматом, повсюду стояли голубые знамена с изображением алого лотоса. Молодой монах пояснил настенные изображения.