Скалолазка и мировое древо, стр. 35

Мне внезапно надоело о нем думать. Я двадцать месяцев искала любые упоминания о сухогрузе, а теперь поняла, что видеть его не могу. Палуба, снасти, леера, покореженный борт – все к черту! К Левиафану! У меня есть цель, ради нее я украла акваланг, ради нее погрузилась на дно озера. Старые скелеты в шкафу ничего изменить не могут.

А древо Ашваттха вполне может изменить.

Я рванулась прочь, не оглядываясь и быстро работая ластами. Ничего не понимающий Максимка едва поспевал за мной. Когда мы оказались достаточно далеко, я не удержалась и посмотрела назад.

Очертания носовой части «Бельмонда» у меня на глазах растаяли в синеве подводного сумрака. Словно его там и не было. Затонувший «Летучий голландец» исчез.

Глава 5

Дренаж

Я повернулась к Максимке и, вопросительно глядя на него, пощупала собственные плечи. Он покачал головой – типа нет, не замерз. Я погрозила пальцем, он кивнул, что понял. Когда замерзнет, скажет.

Мы двинулись дальше, плавно скользя вдоль дна, поднимая за собой колыханием ласт иловую взвесь.

Прошло не меньше получаса, прежде чем мы увидели темные контуры, поднимающиеся со дна. Я направила на них луч фонаря, и он высветил вросшие и ил развалины.

Доисторический город, похороненный под толщами вод, сохранился неплохо. Современные археологи многое бы отдали за то, чтобы оказаться в наших с Максимкой ребризерах. Я думаю, что он был построен хараппской цивилизацией, существовавшей на территории полуострова Индостан во втором-третьем тысячелетии до нашей эры. Позже эта цивилизация была уничтожена арийскими племенами, пришедшими с севера. Любые археологические находки, связанные с ней, не имеют цены. Неужели легенда о матери, что отправилась на поиски мирового древа, относится к этому, столь древнему периоду истории?

Справа и слева из ила поднимались остатки каменных стен, обросшие водорослями. На поверхностях сохранилась вычурная рельефная вязь. Иногда на пути попадались опрокинутые с постаментов статуи с разъеденными лицами, покрытые пленкой нетронутого ила. Не знаю, как Максимка, а я испытывала довольно странные чувства, когда мы скользили по четко обозначенной развалинами улице мертвого города. Словно мы спускались в могилу, которую не следует тревожить, нас могли ожидать страшное проклятие и смерть, вроде той, что постигла членов группы Говарда Картера, посмевших открыть гробницу Тутанхамона.

Очевидно, мы направлялись к центру города, поскольку улица становилась шире, а развалин по ее краям – больше. Я не сворачивала в мелкие переулки, и вскоре перед нами вырос холм с остатками кирпичной стены, огораживающей его. Теперь у меня нет сомнений, что мы отыскали центр города. Как в большинстве древних строений, как на мандале – расположенный в этом месте холм имитирует пуп земли. Крупные соборы и храмы до сих пор строят в центре города, взять, к примеру, Успенский собор в Москве (кстати, окруженный Кремлевской стеной) или Нотр-Дам в Париже. Это священное место, приближенное к небесам и Богу. Остальные постройки вокруг считались обыденным миром.

Мы проплыли вверх по откосу, скользнули над кирпичной стеной, и нашим взорам предстала сложенная из тесаных глыб могучая пирамида – наподобие ацтекских, только несколько меньше – метра четыре высотой. В центре затопленного города оказался свой «собор».

Я описала над ним круг.

Внутрь входа нет, строение монолитное, неразборное. То, что я ищу, должно находиться на поверхности.

Максимка болтался у вершины. Он что-то там нашел и махнул мне рукой. В два гребка я оказалась возле него.

Пока я делала общий осмотр находки, как полагается в археологии, мой спутник сразу ухватил главное. На крохотной площадке, которая венчала пирамиду, Максимка выкопал из-под ила изъеденный горельеф. Маленький бог в высоком головном уборе развалился па боку. Черты лица сточены водой и веками. Руки растопырены и держат пустоту.

Максимка глянул на меня сияющими глазами.

Кажется, малец прав.

Я вытащила из поясной сумки медальон, который сверкнул в луче фонаря.

В расставленные руки горельефной фигуры диск пошел идеально, точно ключик в замочную скважину. Я даже ощутила щелчок под пальцами. Теперь лежащий божок держал не пустоту, а полфунта золота. Композиция выглядела законченной.

Мы замерли в ожидании. Только ласты двигались вверх-вниз, удерживая нас возле вершины. Прошла минута, другая. Ничего не происходило. Нигде не поднимались плиты, не разъезжались в стороны каменные блоки – ничего! Может быть, за века потайной механизм заржавел или оброс водорослями?

В поисках ответа я заглянула в стертое лицо божка. Вероятно, в глубине окаменевшей души он потешался над нами. Я вытащила медальон из его рук, подождала секунду и вставила обратно. Может, сейчас банкомат считает кредитку?

Но нет. Никакого результата. Пирамида оставалась мертвой и обволочённой скользким илом, какой была до этого. Золотой медальон на вершине слегка разукрашивал общий вид, но к разгадке не приближал.

Не меньше пятнадцати минут я вертелась вокруг, пытаясь найти смысл в сочетании позы божества и расположения восьми камней. Они должны указывать, где находится древо. Однако, словно сговорившись, бог с медальоном показывали во все стороны сразу и в то же время никуда конкретно. Через полчаса я была вынуждена признать, что загнала себя в абсолютный тупик.

Нужно подниматься на поверхность. Толку от моих попыток никакого. Обдумать ребус можно и на берегу, жуя крекеры и тушенку, дыша атмосферным воздухом, а не расходуя драгоценную смесь из ребризеров. И Максимке пора вылезать из воды. Он хоть и мотает головой, что не замерз, но у самого вся кожа в пупырышках.

Я спрятала медальон в поясную сумку и несколько раз проверила, хорошо ли на ней застегнут клапан. В последний раз взглянула на горельеф. Почему он никуда не показывает? Что я делаю не так?

На берег мы возвращались долго. Мне показалось, что бесконечно долго – под водой время течет по другим законам. Мы плыли и плыли, и я уже стала подумывать, не занесло ли нас в подземное море, о котором никто не знает, но тут дно начало подниматься. Вода посветлела. Я выключила фонарь.

Мы вынырнули в незнакомом заливчике возле галечного пляжа, окруженного молодым кедровником. Солнце стояло в зените. Мы находились черт знает где.

Я выдернула загубник и оглянулась в поисках нашего пригорка, на котором осталась сумка с продуктами. Все поменялось местами: скалы, горы, берега. Ничего не поймешь! Напрасно я не смотрела на компас, когда погружалась. И ориентиров, отмечающих путь назад, никаких не оставила. Под водой, правда, был фантом сухогруза «Бельмонд», но что это за ориентир!

Максимка, чья голова торчала над поверхностью рядом с моей, выплюнул загубник и, стуча зубами, сказал:

– По-моему мы заходили не здесь.

– Ты потрясающе наблюдателен для своего возраста. Соколиный глаз, блин!

– А что, разве…

Кусты на окраине кедровника зашевелились. Из них быстрым шагом вышли четверо боевиков.

Я даже испугаться не успела, а одна рука уже втолкнула в Максимкин рот дыхательный мундштук, а другая макнула его голову в воду. Сама я взяла загубник уже на глубине.

Боевики остановились на галечном пляже. Вели себя настороженно, озирались по сторонам. Сквозь толщу воды я видела их колыхающиеся фигуры, слышала треск раций и бубнящую неразборчивую речь. Некстати возникли эти четверо, ой как некстати!

Я погрузилась еще глубже, оставив в поле зрения только макушки голов, обрезанные снизу черной полосой берега. Максимку вообще запихнула под себя; он что-то недовольно пробурчал в воздушные трубки, но кому из нас следует возмущаться! Никак вскрылась пропажа ребризера. Теперь бойцы ищут обладателя находки, чтобы наградить счастливчика по полной программе.

За макушками наблюдать очень неудобно. То исчезнут, то вновь появятся. Что они там делают на берегу? Перископ бы сюда – такой, как на подлодках… Не беда. Ничего страшного. Отсидимся под водой. Когда боевики уйдут, выберемся на берег.