Битва за смерть, стр. 26
– Что случилось с вашим подразделением? – спросил Калинин. – Почему вы оказались в лесу?
Немец, назвавшийся Янсом Штоллем, потупил взгляд, напряженно вздохнул и начал рассказывать.
Глава 10
«Это же фашист, самый настоящий!» – думал Вирский, с ожесточением глядя на обнаженную фигуру, появившуюся из мрака. Он долго ждал этого момента. Его руки зудели до сих пор.
Один из красноармейцев ударил немца прикладом, и Вирский его возненавидел. Этот удар должен был нанести он сам!
На защиту нациста встал молодой лейтенант. Он позаботился, чтобы для немца нашлись теплая одежда и горячий чай. А Вирский привязал бы немца к дереву и оставил бы голышом на морозе, чтобы к утру дивную опушку леса украшала ледяная статуя.
Мимо прошел Смерклый, подозрительно поглядев на горбоносого солдата.
– Смерть фашистам! – провозгласил Вирский.
– Каково тебе без шапки-то? – поинтересовался Фрол. – И шинель расстегнута. Не ровен час, простудишься!
Вирский ухмыльнулся, обнажив верхние зубы:
– Упрел я. Жарко совсем.
Смерклый протопал дальше и, остановившись возле костра, прислушался к разговору Калинина с пленным. Остальные солдаты стали расходиться.
Смерть… Немец должен быть уничтожен! Расплющен, размазан по снегу…
Внезапно Вирский заметил, что в ствол сосны, под которым лежал пленный, воткнут топорик для рубки дров. Шагнув в темноту, Вирский, невидимый окружающими, стал пробираться к нему. Ступая осторожно и стараясь не хрустеть снегом, он встал за деревом. Ствол был толстый, и Вирского не было видно со стороны костра. Топорик торчал чуть сбоку. Сергей протянул руку и ухватился за рукоять.
Зуд в ладонях мгновенно исчез. Значит, вот что было нужно, чтобы его унять! Поганый фашист и оружие, которым его можно зарубить.
Некоторое время Вирский держался за рукоять, прикрыв глаза и наслаждаясь струящимся из нее теплом. Оно пробиралось сначала в руку, от нее – в плечо, затем в голову и оттуда распространялось по всему телу, заставляя Сергея подрагивать от услады. Через несколько секунд экстаз прошел. Вирский открыл глаза.
Немец улыбался и что-то говорил на своем лающем языке. Гнев заклокотал в солдате. Пленный немец чувствовал себя как дома! Он смеялся.
Отродье!
Фашисту вторил лейтенант, а также Фрол Смерклый! Единственный из красноармейцев в роте, кто разговаривал с Сергеем и не игнорировал его.
С лязгом сомкнув зубы, Вирский попытался выдернуть топор.
– Боже мой! Что это? – с недоумением пробормотал он.
– Вот это ты приврал, немецкая твоя морда! – донеслись слова Смерклого. – Не может корова столько молока давать! Нет в ней столько!
– Он утверждает, что не лжет, – послышалась фраза Калинина.
– Фрол, всё! Иди спать! Завтра поговоришь! – Это уже был узкоглазый политрук.
Вирский застонал от бессилия. Он не мог выдернуть топор – не хватало сил! А ведь это так просто! Пальцы то соскальзывали с рукояти, то, сделавшись ватными, ослабевали и не могли расшатать лезвие.
– Что же это? – в отчаянии повторил он. Совершив еще несколько безуспешных попыток, Вирский посмотрел на ладонь. Ничего особенного. Самая обыкновенная мозолистая ладонь. Почему же он не может вытащить топор?
«Кто-то засадил его в ствол со всей мочи, вот и весь ответ!» – пронеслось в голове.
Вирский отступил в темноту. Ладони вновь начали зудеть, словно их колола тысяча иголок. Он яростно взмахнул руками и сжал кулаки.
Убить немца не удалось, а Вирский так верил, что это поможет избавиться от зуда! Он жаждал крови, но руки не слушались. Как такое возможно? В бою Сергей не раз расстреливал далекие силуэты немецких солдат, идущих в атаку. Он нажимал на спусковой крючок, и фигуры, откликаясь на это действие, падали. Так почему он не может зарубить немца? Что мешает?
Возможно, что-то внутри его самого. Маленький человечек, который не желает смерти и лишает руку мышечной силы. Странно…
– Но я должен убить фашиста, – тихо произнес горбоносый солдат.
Если он сам не может сделать это, значит, это сделает за него кто-то другой.
Вывод очевиден.
Вирский глянул в сторону костра, возле которого находились пленный, Калинин и политрук. Еще от костра удалялся Смерклый. Вирский смотрел на неуклюжую фигуру и думал, что должен заручиться поддержкой крестьянина. Именно Смерклому за сегодняшний день досталось и от лейтенанта, и от Ермолаева… и от рядового Приходько.
Солдат захотел догнать Фрола, но посчитал, что если выйдет из-за дерева на свет, то это будет выглядеть подозрительно. Поэтому Вирский решил обойти костер. И только он сделал первый шаг, как топорик, при помощи которого Сергей намеревался зарубить пленного, вывалился из ствола. Вирский замер, напуганный неожиданным происшествием. И тут случилось совершенно невозможное.
Дерево, в котором торчал топор, ожило.
– Наша рота, – рассказывал Янс Штолль, – численностью около ста двадцати человек выступила из расположения части несколько дней назад. Позавчера вечером мы вошли в маленькую деревню под названием Потерянная. Там сделали короткий привал и двинулись дальше.
– Именно там вы получили маковую булочку? – спросил Калинин, на мгновение прервав рассказ.
– Да, – кивнул немец. – Булочки раздавала одна из старых женщин в деревне. На прощание она посоветовала не есть их сразу. Булочки взяли почти все солдаты, многие их сразу и проглотили. Я и мой друг Карл спрятали булочки про запас.
Командование поторапливало нас, и вечером рота покинула деревню. Пройдя десяток километров, мы заночевали прямо в поле, а на следующее утро оказались на окраине этого леса. Обер-лейтенант Дитрих был в растерянности. Для выполнения основной задачи оставалось мало времени, а тут оказалось, что мы стоим перед лесом, которого нет на карте. Дитрих принял решение войти в лес.
Многое в рассказе Штолля показалось Алексею знакомым. Обер-лейтенант Дитрих, так же как и командир Красной Армии Алексей Калинин, оказался перед мучительным выбором – войти в не обозначенный на карте лес, чтобы в срок выполнить задание, или искать обходной путь и потерять время. Дитрих, как и Калинин, выбрал первый вариант.
– Идти было сложно, – продолжал немец. – У нас не было лыж, и дорогу приходилось протаптывать в высоких сугробах. Холод и напряженная тишина угнетали солдат. Всем было тревожно. Оказавшись в лесу, мы успели сделать только один привал.
– Что произошло? – нетерпеливо спросил Калинин.
– Было приблизительно два часа дня. Мы двигались по этой просеке: здесь самые низкие сугробы, да и кроны деревьев пропускают свет. Командир роты торопил, гнал вперед. Хотелось есть, и мы с Карлом достали булочки, которые дали старухи из деревни. Свою я не успел даже надкусить, потому что увидел возле дороги столб с указателем.
– Столб? – удивился Калинин.
– Что он сказал? – спросил Зайнулов, уловив тревогу на лице Алексея.
– Сейчас переведу, – заверил лейтенант, стараясь не упустить ни единого слова в рассказе Штолля.
– Рядом с дорогой стоял столб с указателем… Даже нет! Столб с прибитой к нему доской, на которой виднелась какая-то надпись. Не могу сказать, что там было написано. Я не говорю по-русски и тем более не читаю на вашем языке. Но многие из этих букв я видел на вывесках и плакатах в захваченных городах. Буквы были высечены на доске, а сам столб покрывали резные узоры.
Калинин перевел сказанное политруку.
– На их пути попался столб? – удивился Зайнулов. – Когда мы осматривали тот участок, столба с табличкой там не было.
– Быть может, мы его не заметили? Было довольно темно.
– Возможно, – задумчиво произнес Зайнулов. – Что было дальше?
Калинин перевел Штоллю вопрос политрука, немец кивнул и продолжил:
– Из случившихся далее событий помню немногое. Внезапно послышался пронзительный хруст снега. Я не успел снять автомат с плеча, не успел даже повернуть голову, чтобы осмотреться. Что-то обхватило меня за щиколотки и рвануло вниз с такой мощью, что лопнули кожаные сапоги. Я провалился в снег. Что-то огромное и сильное вертело и рвало меня, словно тряпичную куклу, кромсало тело, срывая одежду. Помню, что сумел дотронуться до этого… Не могу описать своих ощущений. Рука коснулась живой плоти, но твердой, словно камень, и покрытой жесткой щетиной.