Верховный пилотаж, стр. 40

Наблюдение за твоей варкой винта – зрелище было не для слабонервных. Вместо того чтобы как нормальные люди использовать привычную схему, с бензином, Седайко Стюмчек священнодействовал, перегоняя основание эфедрина с водяным паром!

А для самого процесса у Седайко Стюмчека был плоскодонный реактор на сорок кубов, с миниатюрным обратным холодильником! Все это он заказал в какой-то стеклодувной мастерской, заплатив всего пару пузырей портвея!

Седайко Стюмчек был настолько правильным винтовым, что в его доме не переводились всякие мазюки, способствующие заживлению дырок. Однажды он даже выпросил на какой-то медицинской выставке упаковку внутривенных катетеров. Фирма, как сейчас помню, «Viggo», утверждала, что на них химически посажен гепарин, препятствующий свертыванию крови вокруг и в самом катетере. Естественно, Седайко Стюмчек поставил его себе на центряк.

Целых две недели Седайко Стюмчек ширялся с его помощью, не делая лишних дырок. Мы все ему завидовали страшно. Но на просьбы подарить такой катетер, Седайко Стюмчек отвечал категорическим отказом.

И в один прекрасный день он все-таки забился! Седайко Стюмчек открыл крышечку на канюле, вставил в нее баян с винтом и, недолго думая, со всей дури надавил на поршень. Я не видел этого. Моему взору оказались доступны лишь последствия опрометчивого шага.

Винт сперва просто не пошел. Седайко Стюмчек надавил еще сильнее. Поршень пластмассовой двухкубовки стал уже сифонить, но в этот момент давление выбило-таки кровяную пробку. И все полтора куба ушли в Седайко Стюмчека. Но не в веняк, а в мышцу!

Скорее всего, кончик катетера пробил вену и застрял в мышце. Бицепсе. А Седайко Стюмчек, не зная об этом, оголтело пытался ширнуться.

Около недели он не мог показаться на улице. Плечо разнесло так, что им невозможно было пошевелить. Но наркоманы – народ живучий. На четвертый день опухоль подрассосалась и все опять вошло в наезженную колею…

Шантор Червиц. Здесь жил Шантор Червиц. Но не будет такой мемориальной доски из черного мрамора. Лишь я, проезжая мимо, глотну пивка в его память.

Его убили. Просто застрелили. Кто? За что? Менты не нашли. Да, вряд ли и искали. Кому нужен винтовар со стажем? А то, что он был моим другом – ментам же до фонаря. Того самого, к которому они так любят доебыватся.

Шантор Червиц… Одно время он почему-то полюбил варить винт на природе. Неподалеку от его дома протекала одна из многочисленных московских речек. То, что это река, можно было узнать лишь на карте, а на самом деле это был узенький ручеек, обрамленный ивами. Там, среди молодой поросли и устроил Шантор Червиц себе гнездышко. Там, в тайничке между корнями пенька, хранилось все, что нужно было для процесса. Там же Шантор Червиц устроил и место для костерка, на котором или выпаривался джеф, или готовился сам винт.

Самое удивительное, что за все лето его ни разу не постремали, хотя менты сотни раз проходили мимо, морщились от резкого запаха, но никто не догадался заглянуть в кусты.

А после варки и прихода, Шантор Червиц вылезал из кустов и принимался хулиганить. Беззлобно, но весьма сильно нарушать общественное спокойствие.

Называлось это у него «подоконные крики».

Представьте: ночь, улица, фонарь, аптека закрыта, изможденная постоянным выдаиванием салюта. Никого. И вдруг:

– Коммунистам – ХУЙ!!!

Истошно с надрывом, и при этом с полной убежденностью в своей правоте, типа того, что да, коммунистам именно этого органа и не хватает. Как не хватает? В каком месте? Не будем уточнять…

– Мочи коммунистов!!!

Редкие проснувшиеся члены КПСС дрожат в своих кроватях. Им кажется, что произошел переворот, и их теперь будут расстреливать на каждой березе.

– Коммунистам – хуй! Дави коммунистов!!!

Однажды, будучи в сильно измененном сознании, Шантор Червиц выдал фразу, ставшую классической:

– Так если коммунист – глюка, так что его и не расстреливать поэтому?

И я иногда присоединялся к этому развлечению. Мы расстреливали из рогаток глюких коммунистов, кричали им подоконные крики, в общем, как могли признавались в нелюбви к матери КПСС и бровастому отчиму.

Вот, троллейбус сворачивает. Это уже другая улица. Но только по названию Куда бы я не ехал, куда бы ни шел, я все равно иду по ней, по Улице Мертвых Наркоманов.

Я, пока еще живой. Мне покуда повезло больше всех. Но на долго ли такое везение?..

И я еще не знаю того, что через несколько дней я, слегка абстяжный, буду перебегать дорогу, чтобы успеть на троллейбус, и попаду под белую «семерку». И займу свое, много лет назад зарезервированное, место на Улице Мертвых Наркоманов.

Дополнения к «Срединному Пилотажу».

Дополнения к «Верховному Пилотажу»

59. Национальные винтовые игры.

На кафедру быстрой, слегка подпрыгивающей, походкой вышел высокий, тощий и седой мужчина в потертых антикварных джинсах, коричневой рубашке и немного скособочившемся галстуке, на котором виднелись явные следы свежего контроля. Студенты, тихонько галдевшие, в ожидании лекции, притихли.

– Здравствуйте. – Хрипло проговорил преподаватель.

Студенты разом встали, приветствуя его.

Человек на кафедре прокашлялся, хлебнул витаминизированного сока прямо из горлышка графина и, слегка прищурясь, словно удивленный количеством пришедших на его лекцию, осмотрел студентов и, особенно, студенток.

– Прошу присаживаться.

Слушатели опустились на свои места.

– Меня зовут Чевеид Снатайко, я профессор кафедры Винтовой Антропологии. Сейчас я прочту вам первую, описательную, лекцию о национальных винтовых играх. В дальнейшем мы максимально подробно разберем каждую из них. Далее в нашем курсе винтовые ритуалы, винтовая атрибутика, винтовые легенды, винтовые модели поведения.

Студенты зашуршали конспектами, готовясь фиксировать каждое слово легендарного профессора. Сам же профессор втихаря ощупал предплечье своей левой руки, поморщился. На рубашке, почти незаметное на коричневом фоне, проступило свежее бурое пятнышко.

– Вешать таких коновалов надо… – Пробурчал Чевеид Снатайко и уже громко, для всех, начал лекцию:

– Для начала следует заметить, что развитие винтовой культуры происходило весьма неравномерно. Бывали и застои, бывали и резкие ее взлеты. Но, к сожалению, подлинных высот культуры винтоварения и винтопотребления достигали разрозненные группы, не имеющие выхода на широкие массы винтовых. И именно это приводило к тому, что эти широкие массы, не могущие в силу внешних, да и внутренних причин тоже, приобщиться к высокой винтовой культуре, заново изобретали все те же самые велосипеды, от которых отказывались развитые группы винтопотребителей, переходя на более скоростной транспорт.

Мои аллегории понятны? Нет?

Хорошо, продолжим.

Итак, первой игрой, которую бы мне хотелось разобрать, является игра под условным названием «Винтовой марафон». Запишите, пожалуйста. Разработана она была безвестными винтопотребителями и практиковалась достаточно длительное время, начиная со средины девяностых годов 20 века.

Молодой человек на втором ряду, не надо так активно жестикулировать! Я вижу, что вы в курсе, как производятся множественные инъекции. Угомонитесь, пожалуйста!

Это не тот марафон, когда несколько винтопотребителей, собравшись вместе, несколько суток подряд предаются непрерывному торчанию, как пытается до сих пор нам продемонстрировать молодой человек на втором ряду. Это другой марафон.

Приступим сразу к правилам этой игры. Прошу конспектировать внимательно и не отвлекаться на заморочки и прочее рисование…

Играют в нее сразу несколько десятков, а в некоторых отдельных случаях, и сотен человек. Стоит ли говорить, что все они – винтовые… Эти винтовые, они же рядовые игроки, приходят на заранее обозначенное место, имеющее сленговое название «точка» и пребывают там в беспокойном ожидании ведущего игрока. А ведущим игроком является человек, которого все прочие участники этой игры ласково называют «барыга». Все записали?