Женщина в клетке, или Так продолжаться не может, стр. 58
Моя слезинка капнула на волосы Жана, а вторая упала на его лоб. Следующая увесистая слеза вновь покатилась по моей щеке, но я уже успела ее вытереть, чтобы она не упала на Жана.
– Жан, я тебе изменила, – озвучила я еще раз эту же мысль. – Наверно, это произошло оттого, что у нас с тобой больше уже ничего не будет и нас ничего не связывает. До меня наконец-то дошло, что ты чужой муж и у тебя есть люди, которые тебе действительно дороги. А я хотела получить то, что никогда не будет принадлежать мне. Я хотела получить твое сердце. Но оно, увы, принадлежит другой женщине. У нее такое красивое французское имя, но я не смогу его выговорить. Я его не запомнила.
Как только в комнату вошел дед, я сразу обратила внимание на то, что он держит две наполненные доверху рюмки, и, глядя на них, заметно сморщилась.
– Опять самогонка.
– Валентину помянуть надобно, – траурным голосом произнес дед. – Хорошая она женщина была, ладная. У меня даже язык не поворачивается говорить о ней в прошедшем времени. За ней всегда мужики табунами ходили. Особенно молодые. Она как с этим Владом связалась, так все у нее пошло наперекосяк. Давай ее помянем. Пусть земля ей будет пухом.
Я встала и взяла свою рюмку. Затем прокашлялась и сказала усталым голосом:
– Пусть земля ей будет пухом. Несмотря на то, что произошло, я хочу сохранить о ней хорошую память.
Выпив до дна, я отдала пустую рюмку деду и вновь села рядом с Жаном.
– Понравился мне этот Марат. – Дед сел на стул у окна.
– Чем?
– В нем настоящий мужик чувствуется. Сильный, волевой, мужественный. За таким, как за каменной стеной.
– Как ты мог это по телефону понять?
– Он так бережно к тебе относится. Сказал, что по твоему голосу догадался, что ты плачешь.
– Странно, как он мог догадаться. Я же ему этого не показывала. Я даже в трубке не всхлипывала.
– Значит, он смог тебя почувствовать. Видимо, он хорошо тебя чувствует. Сказал, чтобы я тебя берег, как зеницу ока, что ты ему очень дорога.
– Врешь ты все. Не мог он так сказать.
– А я тебе говорю – мог. Мне врать незачем. Он очень переживает, что, пока он досюда доедет, ты еще куда-нибудь сбежишь.
– Я же ему сказала, что мне бежать некуда.
– Видимо, он очень сильно боится тебя потерять, оттого и переживает так сильно.
Дед загадочно улыбнулся и покачал головой:
– О, Томка, и как ты с двумя мужиками-то справишься? Хотя в принципе одного во Францию отправишь, а другой наш родной, казанский. С ним ты пока здесь будешь. Два мужика – это мелочи. Некоторые в наше время целый гарем имеют.
– Да какой, к черту, гарем? У нас с мужиками дефицит происходит. Сейчас каждый второй мужик на две семьи живет, потому что мужиков мало. Всем не хватает.
– Может, и мне, кроме своей Матрены, еще кого завести? – мечтательно спросил меня дед.
– Конечно, заведи. Найдешь ту, которой коттедж не нужен, и будешь коротать с ней старость вместе. А то бегаешь на свиданье, как будто тебе двадцать. Найди женщину для жизни, а не для беготни.
…За разговором с Матвеем время прошло быстро. Услышав, что у дома остановилась машина, мы одновременно встали и направились к входной двери.
– Приехал, – умиротворенно произнесла я и посмотрела на деда.
– Точно приехал.
Открыв дверь, мы тут же вышли на улицу, и я увидела выскочившего из машины перепуганного Марата. Он был не один, а с парочкой ребят из его охранного агентства.
– Как ты здесь оказалась? – Марат обнял меня за плечи и притянул к себе. – Я летел на скорости, но быстрее не получилось. Пробки. Поэтому приехал уже почти ночью.
Сказав эти слова, Марат стал целовать мои волосы и повел меня в дом.
– Пошли в дом. Сейчас ты мне все расскажешь.
Как только мы вошли в дом, Марат вновь притянул меня к себе, будто боялся того, что если он отпустит меня от себя, то потеряет меня уже навсегда.
– Тома, ты хоть немного по мне скучала?
Я не ответила и виновато посмотрела на проснувшегося Жана, который уже сидел на диване и рассматривал всех, кто вошел в дом. Марат уловил мой взгляд и, прижимая меня к себе посильнее, непонимающе посмотрел в ту же самую сторону, что и смотрела я.
– Тома, кто это?
– Это француз.
– Какой еще француз?
– Тот француз, которого я потеряла…
– Ты хочешь сказать, что ты его нашла?
– Как видишь, нашла.
ГЛАВА 27
– Марат, его срочно в Париж надо.
– Что значит – срочно? – покосился Марат на Жана.
– Чем быстрее, тем лучше.
– Ну, Париж – это же не соседняя деревня. Поэтому быстро вряд ли получится.
– Ему сначала до Москвы нужно добраться, а там уже легче.
– Да уж, влип твой француз, ничего не скажешь. А что у него глаза такие осоловелые? Он курнул, что ли, чего?
– Да это я его своей ядреной самогонкой напоил, – похвастался дед. – Моя самогонка кого хочешь с того света поднимет и на ноги поставит. Она у меня целебная.
Я посмотрела на деда и тихо проговорила:
– Матвей, мы сейчас уедем, а ты сразу звони в милицию. Все по той же схеме, как мы с тобой договаривались.
– Может, с утра позвоню? Уже же ночь. Что тут милиция в потемках шарахаться будет?
– Нет. Звони сейчас.
– Ладно, позвоню. Я сейчас все равно не усну. Как бы мне этого ни хотелось, не усну.
– А что случилось? – никак не мог понять наш диалог Марат.
– Валю убили, – с трудом проговорила я и уткнулась ему в плечо.
– Какую Валю?
– Соседку мою. Она этажом выше живет. Заточкой прямо в сердце. Она сейчас на соседней даче сидит. Я туда зашла и все видела своими глазами.
Не выдержав, я упала Марату на грудь и зарыдала. Пока я плакала, Марат гладил меня по голове и старался успокоить.
– Томочка, все хорошо. Я рядом, значит, все хорошо. Все плохое уже закончилось.
– Хорошая женщина Валентина была. Необыкновенная. – Дед тоже не сдержался и выдавил из себя слезу. Затем достал носовой платок и как-то по-детски всхлипнул. – Отзывчивая, добрая, хозяйственная. Обо мне никогда не забывала. На 9 Мая мне путевку в санаторий подарила. Сказала, поезжай, дед, полечись хорошенько, а то загнешься тут на своих грядках. Ведь сколько нас, ветеранов-то, осталось? По пальцам пересчитать можно. От государства, кроме банки тушенки да вялой гвоздички, все равно ничего не дождешься. Оно обо мне ни черта не заботится, а вот чужой человек взял и позаботился. И я поехал. Пиджак с орденами надел и поехал. Она мне еще денег с собой на дорогу дала. Я отдохнул, как белый человек, подлечился. Вот такой мне подарок Валюша на 9 Мая подарила. Я всю жизнь прожил и понятия не имел, что такие санатории бывают. Да и куда на мою пенсию-то разгуляешься. На хлеб да на воду только хватает. Мы с ней, конечно, не родня и никогда ею не были, но отношения у нас с ней были, как у близких родственников. Все про деда Матвея забыли. Всем на него начихать! – прокричал дед охрипшим голосом. – Всем глубоко наплевать, что дед Матвей всю войну прошел, ранения имеет и всегда на передовой был. Всем это дико безразлично. Одна Валюша помнила. Она всегда обо мне помнила. Где бы она ни была, куда бы ни уезжала, но на День Победы, на 23 февраля и на мой день рождения она всегда сюда приезжала. Всегда баловала меня, как ребенка. Мне поначалу стыдно было, что женщина меня подарками балует, а она всегда махала рукой и говорила… Мол, ладно тебе, дед, канючиться. Какой ты мужик? Ты пенсионер. В нашей стране пенсионеры – это люди, которые раньше много работали, во все фонды все отчисляли, верили в светлое будущее, а когда старость пришла и работать уже мочи нет, то оказалось, что тебе никто и ничего не перечислит и надеяться тебе уже не на кого. Ты всю жизнь только на государство работал. Всю жизнь на него положил, а себе к старости и на лекарство заработать не смог. Валюша вечно сядет на этот стул и душу мне изливает. Она старости больше всего боялась. Говорила, что в нашей стране самая убогая и чудовищная старость, что у нас даже понятие такое есть, как «испытание старостью». Мол, государство тебя постоянно испытывает на прочность, мол, на сколько же тебя хватит и когда ты уже, наконец, на тот свет отойдешь и голову морочить не будешь, все равно с тебя проку уже никакого и государственную казну ты ничем не пополнишь. Если ты работаешь, значит, ты еще человек. А если уже постарел и работать не можешь, то иди к чертовой матери, помирай.