Замуж за иностранца, или Русские жены за рубежом, стр. 24

Выйдя из дома, я дошла до конца улицы, обнимая бутылку виски и оглядываясь при этом поминутно на кладбище. Куда я иду? Зачем? Что ждет меня за следующим поворотом? Где-нибудь должны быть люди. Пусть хотя бы один человек! Я могу рассчитывать на сочувствие, сострадание, а быть может, мне даже окажут помощь. Правда, какая именно помощь мне нужна, я пока и сама не знаю. Какая может быть оказана помощь изнасилованной девушке, да еще и убийце! Пожалуйста, помогите мне выбраться из этой страны и забыть все, как страшный сон!

На другой улице я увидела сидящего на лавочке деда и, почему-то обрадовавшись, присела рядом с ним.

– Здрасте, – мне почему-то показалось, что сейчас я не одна, что есть с кем поговорить, кому-то можно излить душу, поплакаться в жилетку и поведать о том, что со мной произошло.

Дед смотрел на меня недоумевающим взглядом… он совершенно не знал русского языка. Но меня это нисколько не смутило. По большому счету, мне нужен был слушатель, но никак не собеседник.

– Я – русская, и я в таком дерьме, вы даже представить себе не можете, – посмотрела я на деда глазами, полными слез. – Знаете, а ведь я так и не смогла прочувствовать эту страну. На моем пути встретился такой страшный человек, что теперь мне хочется ругать всех здешних мужчин за скупость, которую они называют экономией. А ведь до того, как приехать, я переписывалась со своими соотечественницами. Кому-то здесь очень нравится, а кто-то хает эту страну, как только может, и считает, что только в России люди ведут правильный образ жизни. Но тем не менее они не торопятся домой и пытаются здесь задержаться всеми способами. Но это не про меня. Я так хочу отсюда уехать! Я здесь чувствую себя, словно в тюрьме или в ссылке. Мне кажется, я бы никогда не смогла прижиться в Голландии. Даже если бы и мужик хороший попался, все равно бы мне не хватало душевного тепла и привычного общения. Правда, говорят, что здесь коммерческий журнал издают – «RUS», но ведь этого мало. И кто же мне может помочь?

Я вновь отхлебнула виски и посмотрела на сидящего рядом деда каким-то несчастным взглядом. Он слегка от меня отодвинулся, что-то сказал по-голландски, а в его глазах появилась ярко выраженная неприязнь.

– Да не бойтесь вы меня. Я вполне нормальная девушка, которой просто не повезло. У меня на родине своих козлов хватает. Я приехала сюда с целью выйти замуж за хорошего мужчину и встретила еще одного мудака. Получается, мудаков везде как грязи. У мудака нет национальности. Я вот, дедуля, знаешь, о чем думаю? Почему здесь нет русской диаспоры? Я вот перед тем, как сюда лететь, справки навела. Ни черта здесь нет! С русской диаспорой тут, увы, напряженка. А то бы я сразу обратилась к ней. Свои друг другу в стрессовой ситуации помогать должны. А ведь если так разобраться, то русский народ сам по себе недружный. Даже в России никакой солидарности у людей нет. Нет такого, что мы друг за друга горой. Скорее всего, наоборот, – держим камень за пазухой на того, кто живет чуть лучше, и радуемся, когда кто-то слишком больно падает. Вот такие мы, русские люди, – пожалеть любим, а порадоваться не можем. И все же жаль, что здесь нет русской диаспоры. Она есть в странах, где живет большое количество эмигрантов, а в Голландии их совсем немного.

Глотнув еще виски, я почувствовала, что теряю равновесие, и слегка облокотилась на испуганного деда, который абсолютно не понимал, о чем я говорю, почему постоянно вытираю слезы, всхлипываю, и с ужасом смотрел на то, как я пью виски прямо из горла.

– Вы меня, наверное, осуждаете, – продолжала я свой монолог. – Думаете, что я шизанутая русская, но у вас тут покойники прямо среди бела дня ходят. Я сама видела, честное слово. Знаете, а я ведь так мечтала сюда приехать. Так мечтала… Я с такой радостью узнала о том, что здесь есть русские магазины. Мне об этом мудак Хенк писал, даже сфотографировал один такой магазин. На фотографии он выглядит как сельпо, но все равно приятно. Банки с консервированными помидорами и огурцами, баранки и даже килька в томате, гречка, горох, сода… Русские детективы, диски. Вы не представляете, как я радовалась, когда на эти фотографии смотрела. Ведь в Амстердаме есть даже несколько русских школ выходного дня. Я думала, буду здесь жить, детишек нарожаю и буду всеми силами пытаться сохранить русский язык и культуру. Мудак Хенк писал, что сюда даже русские артисты приезжают. Правда, поют в основном какие-то грустные, лирические песни, словно хотят вышибить слезу и вызвать ностальгию у тех, кто здесь живет. Да ладно, главное, что они вообще приезжают.

В очередной раз отхлебнув виски, я уже положила голову на плечо деда и заговорила жалостливым голосом:

– Значит, Голландия для всех разная. Все зависит от ситуации, в которую ты попала. А я попала в такой жуткий ад, что просто не передать словами.

Не успела я договорить последнюю фразу, как дедуля резко убрал мою голову со своего плеча и побежал к проезжающей мимо меня полицейской машине. Он стал что-то громко кричать на своем языке, махать руками и показывать на меня пальцем.

– Эх, дед-парапет! – крикнула я. – Я к тебе со всей душой, а ты ко мне, значит, задницей!

Но не прошло и минуты, как ко мне направилась парочка суровых полицейских.

ГЛАВА 11

…Я сидела на заднем сиденье полицейской машины и пыталась хоть что-нибудь объяснить полицейским, но они совершенно меня не понимали и вели меня с собой крайне недружелюбно. Они тут же забрали у меня недопитую бутылку виски, поражаясь тому, как я могла так много выпить, ничем не закусывая. Потом меня привезли в полицейский участок. Слава богу, что здесь со мной стали разговаривать по-английски.

Конечно же, я не стала рассказывать правду о том, что со мной произошло на самом деле. Я поведала лишь, что прилетела в Голландию в гости к давней подруге, но она меня даже не встретила. Вчера поздним вечером меня ограбили какие-то подонки, прихватив паспорт, кошелек и билет с открытой датой.

– Пожалуйста, свяжитесь с представителями моей страны, – просила я полицейских. – Пусть меня отправят на родину. Дайте мне какую-нибудь справку вместо паспорта. А насчет денег не переживайте: я обязательно все верну. Как только доберусь до дома, так сразу рассчитаюсь.

Но полицейские совершенно не собирались ставить меня в известность о том, каким именно способом они будут решать мою судьбу. И, несмотря на мой жалкий и даже затравленный вид, никто не проникся ко мне жалостью и сочувствием.

Один офицер написал рапорт, в котором засвидетельствовал факт пропажи моих денег и документов, а также засвидетельствовал факт избиения. Не засвидетельствовать его было просто нельзя. Заплывший глаз и избитое тело… В рапорте было написано, что эти увечья были нанесены мне в тот момент, когда хулиганы отбирали у меня мою сумку.

После того как был составлен рапорт, полицейские посадили меня за решетку вместе с какими-то крайне неприятными личностями, напоминающими девиц легкого поведения и наркоманов, и перестали обращать на меня внимание, словно меня и не было вовсе. Я пыталась объяснить, что мне необходима любая справка, заменяющая паспорт, и срочная депортация из страны, но вместо этого меня попросили не беспокоиться и не мешать слаженной работе полицейского участка.

Я сидела на холодной лавке ни жива ни мертва, нервно покачивала ногами и думала о том, что в любой момент могут найти тела Яна и Хенка. Мало ли кто может зайти в их дом? Информация долетит до полицейского участка мгновенно, и тогда мне просто несдобровать. Если сейчас меня здесь держат по той причине, что у меня нет при себе документов, то тогда на меня повесят двойное убийство и привлекут к уголовной ответственности. А я и понятия не имею, какие законы в Голландии, но знаю точно, что, какими бы они ни были, вся жизнь пойдет насмарку.

– Ты русская?

Я вздрогнула и посмотрела на сидящую на противоположной стороне молодую девушку, которая держала на руках спящего младенца, и обрадовалась так, как уже давно никому не радовалась.