Утомленные счастьем, или Моя случайная любовь, стр. 39
– А можно, я тебе перед сном позвоню?
– Позвони.
Выпорхнув из машины, я послала Вадиму воздушный поцелуй и взбежала на крыльцо.
Глава 19
После ужина я поднялась к себе в комнату и включила телевизор. Ничего интересного. Новости, новости, новости. Боевые действия в Чечне, боевые действия в Думе – это накануне отпуска-то! – котировка доллара на бирже, неутешительный – весьма, надо сказать, неутешительный – прогноз на предстоящую осень. Таньке туго придется... Надо бы разыскать ее, деньжат подкинуть, как раньше. А почему, собственно, как раньше? Сто долларов – разве это деньги? Отвалю ей тысчонку-другую. Приоденется подружка немножко. Перышки почистит.
Скучает небось без меня. Надо бы дозвониться до нее. Ну почему она не отвечает?
Танька к телефону не подошла. Лето... Может, она уехала с сыном отдыхать? Ага, на какие шиши, спрашивается? А ну ее в баню! В сентябре объявится как миленькая. В крайнем случае в школу позвоню.
Положив трубку, я открыла Машенькин секретер и принялась разгребать сваленные в кучу бумаги и папки. Рисунки... Фотографии... Фотографий не так много. Большинство – с Вадимом.
И на всех они улыбаются. Наверное, Машенька и в самом деле любила этого большого мальчишку Наверное... А почему же тогда она от него уехала?
Сомнения одолели? Какие? Что-то ведь подтолкнуло ее на этот шаг... А рисунки хорошие. Натюрморты, пейзажи, портреты... Мама, папа, Вадим...
Какие-то девчонки – подружки, что ли? Детские лица, наброски... Карандаш, масло, акварель, гуашь... Ярко, талантливо... Жалко даже, что она так по-глупому распорядилась своей жизнью. Многого могла бы достичь, дуреха... С такими-то родителями!
В половине двенадцатого ночи телефон пронзительно заверещал.
– Машенька, это Вадим. Ты еще не спишь?
– Пока нет.
– Чем занимаешься?
– Картины свои рассматриваю.
– Память-то хоть немного восстановилась?
– Пока нет. Но я нашла твой портрет.
– Может, помнишь, как ты его рисовала?
– Нет, не помню.
– Ты его не рисовала, а писала. Ты всегда злилась, когда кто-то говорил, что ты рисуешь. Всегда поправляла: «Я пишу».
– А как же, Вадик, я писала твой портрет?
– Вдохновенно. Я несколько часов тебе позировал, а в перерывах мы занимались любовью.
– Наверное, здорово это у нас получалось.
– Да, любимая. Мне до сих пор стыдно, что в лесочке я не сумел... Ты уж прости.
– Да ладно. А еще я нашла нашу с тобой фотографию.
– У нас было много фотографий. Ты ведь хотела сделать семейный альбом, помнишь, Маша?
– Семейный?!
– Ну да. Мы ведь хотели пожениться.
– Давай о другом поговорим, а лучше распрощаемся до завтра. Я хочу еще немного покопаться в своих рисунках.
– Если будет скучно, звони. Мобильный всегда со мной. Записывай. Я продиктую номер.
Все-таки странный этот Вадим. Странный и непонятный. Девушка его два с лишним года боролась за жизнь. На волоске ведь висела. А он ни разу – ни разу! – не навестил ее в больнице. Да что там не навестил – не позвонил даже. Ну как это можно объяснить? Ах, папенька не разрешил встречаться... Причина веская, ничего не скажешь. Наводит на мысли, знаете ли. А может, он просто боялся увидеть меня – ну, не меня, а Машеньку, конечно, – уродливой? Так это, извините, вообще попахивает предательством. И не попахивает даже – воняет вовсю, чего уж там мелочиться... Мне, например, все равно, как выглядит Макс. И случись с ним такая же беда... Нет, о чем это я? Накаркаю еще на бедную голову своего возлюбленного.
Ого, первый час уже, а сна ни в одном глазу.
Привычки старые сказываются. Ночь – самое время для работы. Но об этом давно уже пора позабыть. Я не Лена, я – Маша, Маша я. А Машенька проституткой не была. Машеньке спать давно пора.
Скинув с себя одежду, я неохотно нырнула в кровать, прихватив с собой пеструю стопочку Машенькиных рисунков. Досмотрю уж сегодня все до конца. Да и удовольствие мне это доставляет. Надо бы отобрать лучшие и повесить на стены. Вот этот, например, пейзаж очень хорош.
Или тот...
К большому ватманскому листу, на котором акварелью был нарисован (написан, написан, конечно!) прозрачный осенний пейзаж, приклеился листочек поменьше. Легонько потянув за край, я отцепила его и громко вскрикнула от неожиданности. На меня смотрел... Зак. Провалиться мне на этом месте – Зак! Скуластое морщинистое личико с кулачок. Настороженные маленькие глазки-буравчики. Тонкие губы, сложенные в презрительную гримаску. За ним, на заднем плане, легко читалась надпись: «Феллини». «Феллини» – знала я этот клуб. Зак же меня туда и водил – продавать повыгоднее. Но «Феллини» в Москве. А Маша...
Значит, она была там, в клубе. И не только была, но и встречалась с Заком. А может, он и есть тот самый мужчина, который посадил ее на наркотики? Похоже, очень похоже... Ведь он когда-то сидел за наркотики, да и сам кокаинчиком баловался. Хотя... Такое лицо выразительное. Машеньку оно могло заинтересовать как художницу. Не знаю, ой, не знаю...
Деликатный стук в дверь прервал мои размышления.
– Доченька, ты еще не спишь?
– Нет, сейчас лягу. Мама, а ты не помнишь, когда я это рисовала? Незадолго до отъезда в Москву, да?
– Не помню, Машенька. Хотя погоди... Когда ты его рисовала, ты так нервничала. Я, конечно, спросила тебя, что это за мужчина, но ты в ответ промолчала. Только головой помотала и отвернулась в сторону. Больше мы к этому разговору не возвращались, да и рисунок ты убрала. Вообще, лицо интересное, колоритное. Такое хорошо запоминается. Наверное, ты увидела его случайно и захотела нарисовать.
– Наверное, – вздохнула я.
– Ну ладно, Машенька. Сейчас это уже не так важно. Как у тебя дела с Вадимом?
– Пока никак. Если честно, я не могу к нему привыкнуть. Мам, а я его сильно любила?
– Да уж любила, даже с отцом ругалась из-за него. Поначалу отец был против ваших отношений, но затем смирился.
– А почему он ни разу не приехал ко мне в больницу?
– Папа запретил, да и я была против. Нам хотелось, чтобы все тебя увидели здоровой и красивой.
Мама поцеловала меня и вышла из комнаты.
Я вновь посмотрела на рисунок и подошла к телефону. Вадим ответил сразу, словно он ждал моего звонка.
– Привет, ты меня узнал?
– Конечно, Машенька, как я могу тебя не узнать?! – прокричал он в трубку. – Ты все-таки надумала встретиться? Я срываюсь! Я лечу!
– Подожди, не срывайся. Я хочу кое о чем тебя спросить.
– Вот и спросишь, когда я приеду.
– Вадик, я и по телефону могу.
– Ладно, задавай свои вопросы. – Вадим моментально сник.
– Скажи, пожалуйста, дорогой, а до своей пропажи я часто ездила в Москву?
– Нет, ты была там всего один раз.
– Я ездила одна?
– Одна.
– А почему не с тобой?
– Ты сама не захотела, чтобы я с тобой поехал. Села в машину и до свидания. Вернулась через три дня. Неделю пожила дома и вновь уехала. После этого тебя никто не видел. А почему ты спрашиваешь?
– Я пытаюсь хоть что-нибудь вспомнить.
– Всегда рад тебе помочь.
– Спокойной ночи, Вадим, – попрощалась я.
– Маш, подожди, не клади трубку. Я тоже хочу кое о чем тебя спросить.
– Спрашивай.
– Ты ведь почти три года в больницах провалялась, а женщине долго без мужчины нельзя. Говорят, это вредно для здоровья. Может, наверстаем упущенное? Оторвемся, как в старые добрые времена? Неужели у тебя все чувства атрофировались?
– Не все. Но сегодня у нас с тобой ничего не получится.
– А когда?
– На днях.
– Ты обещаешь?
– Обещаю, обещаю, отстань только!
Покусывая по старой детской привычке край пододеяльника, я продолжила думать о Маше.
Итак, что мы имеем? Из высказываний Вадима и мамы можно заключить, что Маша была девушкой капризной. Возможно, ее достала чрезмерная родительская опека. Жених? Постель постелью, но до интеллектуального уровня юного дарования он явно не дотягивал. Она – талантливая художница, он... Я даже не знаю, кто он. Браток – этим все сказано. В один прекрасный день, не сказав никому ни слова, Маша срывается в Москву и там скорее всего случайно знакомится с Заком. Ну, например, в ночном клубе «Феллини». Зак – подлец, сутенер, но – человек обаятельный. Любую дурочку уболтает запросто, профессия, знаете ли, обязывает. Слово за слово – выясняется, что девушка-то у нас при деньгах.