Сумасбродка, или Пикник для лишнего мужа, стр. 51

– Пахан, она огрела меня пистолетом! Я потерял сознание, а она в это время освободила коммерса! – закричал Женька.

– Нечего пушку бросать где попало! Пушка должна быть в кобуре! – перебила я этого попугая.

– В чем дело, Даша? – ледяным голосом спросил папик.

– Это Глеб. Я не могу дать ему умереть. У него девочка только что родилась. Он жену вчера из роддома забрал. Ему нужна помощь. У него ребра сломаны.

– Это тот Глеб, из-за которого ты сидела в колонии?

– Тот.

– Он же не захотел тебя спасти от зоны, почему же ты его спасаешь?

– Не знаю.

– Хорошо, я объясню тебе. Ты спасаешь его потому, что любишь. Ты не должна была этого делать. Это не детские игры, а взрослые, мужские дела. Оставь нам своего Глеба и езжай домой.

– Нет. Он будет жить.

Папик спокойно посмотрел на мой пистолет и тихо спросил:

– Ты сможешь в меня выстрелить?

– Нет.

– Тогда зачем же ты держишь пистолет? Отдай его мне.

– Если я не смогу выстрелить в тебя, это не значит, что я не смогу выстрелить в твоих людей. Разреши нам уехать. Я должна отвезти его в больницу.

– Что ж, делай как хочешь, – сказал папик и пошел в дом.

– Пахан, зачем ты их отпускаешь?! – завопила братва. – Он нам должен вернуть деньги. Его надо наказать.

– Думаю, что завтра он все заплатит.

– Я заплачу, заплачу, – истерично закричал Глеб, всхлипывая, как маленький. – Клянусь, что больше не будет никаких проволочек! Я все понял. Я больше так не буду! – зарыдал Глеб, не веря в собственное счастье.

– Прекрати ныть, ты же мужик. Тем более что рядом с тобой стоит такая женщина! Я бы отдал все на свете, чтобы она меня так любила. Цени это, придурок. Уезжайте. Я больше не хочу вас видеть.

Я протянула Женьке пистолет, села в машину и поискала глазами папика, но он ушел в дом.

– Она спасла жизнь моей дочери, – донесся до меня его голос. По всей вероятности, он сказал это браткам.

Захлопнув дверцу, я со злостью надавила на газ.

– Тебя в больницу или домой? – спросила я Глеба, когда мы уже подъезжали к Москве.

– Домой, – ответил он и спросил: – Даша, ты меня еще любишь?

– Я тебя ненавижу, – всхлипнула я. – Если бы ты только знал, как я тебя ненавижу!!!

Доехав до дома, где жил Глеб, я дотащила его до квартиры и нажала на звонок. Испуганная Вероника открыла сразу, как будто стояла под дверью все это время и дожидалась возвращения мужа. Увидев меня, она вздрогнула и попятилась в комнату.

– Не переживай, он по-прежнему твой, – улыбнулась я и смахнула слезы. – Сегодня я наконец поняла, что больше его не люблю. Оказывается, всему наступает конец, даже любви.

В тот вечер я вернулась на прежнюю квартиру, чуть позже устроилась на прежнюю работу и зажила прежней жизнью. Несколько раз я ездила на кладбище к Таньке, привозила ей цветы. Папика я больше не видела, да и не искала с ним встреч. Зачем? Ведь он все равно не сможет простить меня.

...В один из мартовских дней мы с Катькой приехали на работу на моем «Линкольне». У бара стоял наш администратор.

– Ну и времена пошли! – засмеялся он. – Стриптизерши на новых «Линкольнах» разъезжают! Все никак не могу к этому привыкнуть. Я, когда денег накоплю, тоже такой куплю. Красавец! Зверь, а не машина.

Поболтав с ним, я пошла в гримерную и стала готовиться к выходу. Во время танца я увидела в зале Глеба... и папика. Сидя за разными столиками, они с одинаковым восхищением смотрели на меня. С трудом дождавшись заключительных аккордов, я быстро собрала разбросанную по сцене одежду и ушла за кулисы.

Минут через пять я вышла в зал и в волнении остановилась. С двух сторон навстречу мне шли некогда дорогие для меня мужчины, держа в руках огромные букеты роз.

– Даша, я больше не живу с женой. Я решился... – начал Глеб, но я, не слушая его, подошла к папику.

Папик выглядел усталым, еще больше постаревшим. Охраны вокруг него не наблюдалось. Впрочем, нет, на поводке папик держал заметно подросшего ротвейлера.

– Даша, я столько раз пытался жить без тебя, но у меня ничего не получается, – тихо сказал он. – Я старался, но не смог. Я понимаю, что я слишком стар для тебя, но я очень сильно тебя люблю.

Я взяла протянутые мне цветы, наклонилась к ротвейлеру и ласковым голосом произнесла:

– Привет! Ты меня помнишь? Дай мне лапу. – Ротвейлер весело завилял куцым хвостом и послушно протянул лапу. – Как ты его назвал?

– Глеб, – вздохнул папик.

– Глеб? Ему совсем не идет это имя. В таком возрасте он еще сможет привыкнуть к новому. Давай назовем его Гришей!

– Гришей? – удивился папик.

– Конечно. Это имя будет ему в самый раз.

– Даша... – обратился ко мне осунувшийся Глеб.

– Что ты хочешь от меня? – повернулась я к нему.

– Я должен с тобой поговорить...

– Мы уже давно друг другу все сказали. Извини.

Я взяла папика под руку, намотала поводок на руку, и мы вышли из бара.

– Я люблю тебя, Гриша, – сказала я у самого входа.

– Что ты сказала? – улыбнулся папик.

– Ты даже не представляешь, как я тебя люблю. Ну почему ты так долго ехал сюда!

Папик схватил меня за руку и потащил к своему джипу. Я громко засмеялась и побежала за ним. Ротвейлер прыгал вокруг нас и весело лаял.

Эпилог

...Прошел год. Мы живем в Америке и уже успели привыкнуть к новой для нас жизни. Мы решили покинуть преступный мир и сбежать в Штаты. Все получилось очень просто: купили новые паспорта, сделали визы, сели в самолет и через восемь часов приземлились в Нью-Йорке.

У нас замечательный большой дом, огромный бассейн. Мы живем тихо, мирно, никому не мешаем. Папик прекрасно выглядит, даже помолодел немного. Он всегда в хорошем расположении духа и в отличной форме, а мне больше ничего и не надо.

Здесь полно русских эмигрантов, и нам есть с кем поболтать на досуге, но мы к этому не стремимся. Целыми днями плаваем в бассейне, гуляем, смотрим телевизор, занимаемся сексом. Нам хорошо вдвоем. Наше затворничество добровольное и доставляет нам искреннюю радость. Мы оба вышли из игры, вот и все. Мы знали, что на папика готовится покушение, и не стали дожидаться развязки. Бросили годами складывавшуюся криминальную империю и улетели в Америку.

Мы прекрасно знали, что из криминального мира добровольно уйти нельзя. Из него можно только сбежать, а сбежав, притаиться и лечь на дно. Пусть другие носятся с пушками и трясут деньги с непослушных коммерсантов. С нас хватит! Нас вполне устраивает общество друг друга, и мы бесконечно счастливы вместе. Пусть у мальчиков будет новый босс, а моему любимому положена пенсия. Мы сознательно отказались пусть от обеспеченной, но такой беспокойной жизни. Перестрелки, разборки, расправы с конкурентами, похищения – это отныне не для нас. Как оказалось, простое человеческое счастье ценится гораздо больше.

Я совершенно случайно попала в криминальный мир, но за короткое время успела хлебнуть предостаточно. Столько потерь, столько нервов – никакое сердце не выдержит, а папика надо беречь, ведь он у меня один, другого такого не будет никогда.

Я до конца не верила, что у нас получится все задуманное, но мы оказались счастливчиками. Мы вырвались из Москвы без потерь и теперь принадлежим только себе. У нас нет проблем с деньгами: у папика их столько, что нам никогда не придется работать, даже если мы будем тратить каждый день фантастические, по российским меркам, суммы.

Не знаю, каким Гришка был криминальным авторитетом, но как супруг он выше всяких похвал. Я люблю его больше жизни, люблю такой сумасшедшей любовью, на которую только способно мое отчаянное сердце.

Вот и сейчас я стою у плиты, пеку оладьи и любуюсь своим ненаглядным. Я просто балдею от его ухоженных седых волос, заметно поредевших в последнее время, от его обвисшего животика, обтянутого майкой с американским флагом на груди. Он стоит с газонокосилкой в руках и стрижет наш газон. Мне приятно, что он держит не пистолет, а обычную газонокосилку. Я улыбаюсь и считаю это самым большим в моей жизни достижением. Рядом с ним сидит второй Григорий, который давно уже превратился в огромного ротвейлера и обожает своих хозяев до безумия. А я стою на кухне и пеку пышные оладьи. Потому что Гришка, как ребенок, любит все печеное и сладкое. Он у меня такой невнимательный! Вот и сейчас стрижет газон, а в одном месте оставил недостриженный кусочек. Сущее дитя, за ним всегда нужно следить.