Провинциалка, или Я – женщина-скандал, стр. 18
– Нет, что вы… – проговорила я, словно в бреду, и пошла, будто пьяная, по коридору.
На самом деле я очень плохо понимала, что происходит. Я еще не до конца понимала, что тюрьма в самом деле уже осталась позади, что в моей жизни больше не будет переполненных камер с полнейшим отсутствием вентиляции и с чересчур большой влажностью, что не будет клопов, вшей, блох и тараканов, не будет рядом женщин с самыми распространенными тюремными болезнями – чесоткой и фурункулезом. В камере я мало двигалась, а более опытные женщины говорили, что нужно больше ходить, иначе начинают выскакивать фурункулы на ногах, а затем и вовсе гнить ноги. Я же никак не могла представить, где там можно ходить, ведь проход очень маленький…
Я шла по коридору, сдерживая себя от того, чтобы не разрыдаться, и вдруг вспомнила тот момент, когда в первый раз зачесалась. Я сразу подумала, что у меня в одежде появились какие-то паразиты, но это оказался кожный дерматит, который начался у меня от нервного напряжения. Перед глазами вдруг возникла лежавшая от меня справа женщина, у которой был страшный приступ почечных колик. Она жутко кричала и извивалась на своей шконке, а потом от боли на какое-то время потеряла сознание. Я страшно перепугалась, не зная, чем ей помочь. Женщина то приходила в сознание, то опять его теряла. Мы вызвали врача, по-тюремному его называют лепила, но он пришел только через три часа. К тому моменту моя сокамерница была уже почти зеленая. Лепила даже не вошел в камеру. Мы подтащили еле живую женщину к кормушке, оголили ей плечо и прямо через кормушку врач делал ей какие-то уколы. Жуткое зрелище!
И вот теперь все это позади. Эти страшные дни и адские ночи. Господи, а ведь еще сегодня ночью я не хотела жить и строила планы самоубийства! А сейчас… Сейчас мне хотелось жить и кричать от радости на весь свет, что жизнь потрясающе прекрасна! Значит, правосудие все-таки есть. С меня сняли все обвинения! Неужели с меня сняли все обвинения?! Неужели этот длинный, слабо освещенный и удручающий коридор скоро закончится?!
Следователь сказал, что меня ждут мои люди. Конечно же, это Андрей со Стасиком, а может быть, приехала даже и Светка. При мысли о том, что через несколько минут я обниму своего сына и поцелую его в пухленькие щечки, из глаз потекли слезы.
Выйдя за железные ворота, я огляделась, поправила воротник пальто и увидела черный джип «Мерседес» с абсолютно темными стеклами, за которыми ничего не было видно. Он стоял прямо на площадке у ворот. Не обращая никакого внимания на незнакомую мне машину, я слегка поморщилась, почувствовав, как от яркого солнечного света заслезились глаза. Затем подошла к одиноко стоящей березе, нежно ее обняла и стала тихонько всхлипывать:
– Господи, спасибо тебе за все! Господи, я всегда буду благодарить тебя! Всегда, господи!
Увидев большой сугроб, я прыгнула в него, как ребенок, встала на колени, набрала полные пригоршни снега и умыла лицо. Затем подняла голову и посмотрела на тюремные окна. Там остались мои сокамерницы. Надо же, здесь идет своя жизнь, а там, в заключении, находится так много женщин. Тут снег, столько пушистых, колких, прохладных снежинок, а там… Там нельзя задавать лишних вопросов, там нельзя показывать своих чувств и никого напрягать. Там нужно как можно меньше болтать. Нельзя расслабляться, и если ты хочешь что-то сказать, то перед этим нужно хорошенько подумать. Там нельзя поддерживать бессмысленные разговоры и всегда нужно быть готовой к любым провокациям. Совсем другая жизнь. Жизнь, где существуют тюремные законы, где женщины превращаются в озлобленные, жестокие и ненавидящие друг друга создания. Там приходится жить по законам тюрьмы и каждую минуту думать о том, как бы не сделать того, чего делать нельзя. Нельзя никому доверять и нужно постоянно соблюдать осторожность. Там от тебя требуются жесткий самоконтроль и внутренняя дисциплина. Там уважают только сильных – тех, кто может за себя постоять, а от слабых избавляются. Там очень страшно, но там ни в коем случае нельзя показывать страх. Никогда и ни при каких обстоятельствах…
Я смотрела на тюремные окна, и неожиданно мне показалось, что женщины меня видят. Они смотрят, как я стою на коленях, умываюсь снегом и радуюсь солнцу. Господи, неужели я свободна?! Подняв руку, я замахала смотрящим на меня женщинам и закричала:
– Милые мои, мне повезло! Я на свободе! А вы, пожалуйста, держитесь! Хотя бы ради того, что наступит день, и вы выйдете на свободу! Здесь так хорошо! Если бы вы только знали, как здесь хорошо! Вы посмотрите, какое солнце! Какой потрясающий снег! И мне так хочется играть в снежки!
В этот момент двери джипа открылись, и я увидела, что из машины вышли двое мужчин. Не обращая на них никакого внимания, я по-прежнему громко кричала, рыдала, смотрела на тюремные окна и, пытаясь победить сухость во рту, жадно ела снег.
– Алиса, прекрати кричать и встань с колен! – прозвучал неожиданный приказ.
Я замолчала и с опаской посмотрела на стоящих передо мной мужчин. Они были очень дорого и стильно одеты и смотрели на меня с нескрываемым интересом.
Доев лежащий на ладони снег, я вновь набрала полные ладони снега, умыла лицо и улыбнулась им какой-то детской улыбкой:
– Простите, а вы кто?
– Я Петр Петрович, – ответил мужчина более преклонного возраста.
– Я вас не знаю, – покачала я головой.
– Я тот, кто вытащил тебя из тюрьмы. Поверь, если бы состоялся суд, то у тебя бы не было никаких шансов…
Глава 8
Признаться честно, я плохо понимала, что происходит, и уж тем более не понимала, куда меня везут. Я просто смотрела в окно автомобиля как завороженная и совершенно не боялась сидящих рядом со мной незнакомых людей. Не боялась я их по той причине, что встретила этих людей на свободе, а все, что происходит с нами на свободе, не так страшно, как то, что происходит с нами в тюрьме. Незнакомый Петр Петрович сказал, что нам с ним есть о чем поговорить, и предложил мне сесть в машину, поставив в известность, что мы едем в ресторан на обед. Меня совсем не смущало то, что я очень плохо выгляжу, что мое тело сильно расчесано, что мое пальто запачкано и что от меня исходит не самый лучший запах какой-то омерзительной сырости. Я как завороженная смотрела в окно и не могла отвести глаз от заснеженных улиц.
– По снегу соскучилась? – обернулся ко мне Петр Петрович.
– Соскучилась, – кивнула я головой. – В снежки поиграть с сыном хочется.
– В снежки уже особо не поиграешь. Снег наконец начал потихоньку таять. Кругом страшная грязь. Зима в этом году подзадержалась, никак уходить не хочет.
– Я провела за решеткой больше двух месяцев, – задумчиво произнесла я и стала смотреть в окно.
– Некоторые проводят там всю свою жизнь.
– Зачем нужна такая жизнь?
Мужчина замолчал и показал в сторону двухэтажного здания.
– Приехали. Это ресторан. Тут и поговорим.
– Я так одета… по-моему, совсем не для ресторана, – наконец опомнилась я.
– Не беспокойся, никто на тебя смотреть не будет. Никому нет до этого дела. Ты голодна или грязным снегом наелась? Я, когда увидел, с какой жадностью ты грязный снег ешь, поначалу опешил, а затем подумал, что сейчас ты, пожалуй, еще и с удовольствием выпьешь воды из лужи после тюрьмы-то.
– Я к мужу и сыну хочу, – жалобно произнесла я и грязными руками поправила воротник пальто. – Они-то хоть знают, что я на воле?
– Об этом мы сейчас и потолкуем.
Выйдя из машины следом за Петром Петровичем, я зашла в ресторан и почувствовала себя не в своей тарелке. Со мной никогда не наблюдалось подобного раньше. Я всегда любила рестораны, хорошую кухню и хорошую музыку. Конечно, после тюрьмы, да в таком виде…
– Иди руки помой. Да и лицо тоже, – скомандовал Петр Петрович и указал мне на женскую комнату. – Я жду тебя в VIP-кабинке.
Кивнув, я тут же прошла в туалет и, посмотрев на себя в зеркало, ужаснулась. Я была слишком грязная, худая, бледная и изможденная.