Охота на мужа-2, или Осторожно: Разочарованная женщина, стр. 16
– Что произошло? Что случилось? Я только уснула, что-то самочувствие неважное. Решила пораньше лечь. Прилегла и вдруг слышу такой гром…
– Я спускалась со второго этажа, засмотрелась на висевшую на стене картину и упала с лестницы. Я ударилась прямо лицом… Я разбила свое красивое лицо…
Елена Михайловна помогла мне приподняться и заставила сесть так, чтобы я облокотилась о стену. Посмотрев на мое лицо, она вскрикнула и стала гладить меня по голове, как маленькую девочку.
– Ты ничего себе не сломала?
– Вроде бы нет. Только лицо.
– Ты его не сломала, а разбила. Шея распухла так, словно тебя душили…
– Я когда летела, старалась приподнять голову и несколько раз ударилась плечом и шеей о ступеньки.
– Бедная девочка. А ноги целы?
– Должно быть целы.
– Потерпи. Сейчас я обработаю твои раны. Только схожу за аптечкой. Выпьешь обезболивающего и сразу станет намного легче.
Я вновь заревела и схватилась за голову. В конце концов, я актриса, значит, что я могу играть не только на сцене; но и в жизни. Я ни минуты не сомневалась в своих актерских способностях и сыграла настолько правдоподобно, что все походило на самую настоящую реальность. Домработница не на шутку перепугалась и бросилась за всем необходимым, чтобы оказать мне помощь. Рядом со мной присели на корточки двое мордоворотов. Один из них был мне довольно хорошо знаком. Я имела честь прогуливаться с ним несколько часов назад и, если я не ошибаюсь, его звали Женькой.
– Послушай, подруга, ты это… Ты чо, с лестницы, что ли, свалилась?
Странно, но в его голосе были слышны какие-то жалостливые нотки.
– Свалилась, – жалобно ответила я.
– А как тебя угораздило?
– На картину засмотрелась. Картина красивая. Я вообще живопись очень люблю. Такой красоты никогда раньше не видела.
– На фига ты засматриваешься! Ты это… Ты потерпи. Щас Елена тебя подлечит. Она в этих делах мастер. У нас тут одного пацана стрельнули. Он в больницу не захотел. Вернее, нельзя было. Он в розыске. Мы его привезли к Елене. Она его выходила. У нее тут травы – целые мешки. Она какие-то отвары лечебные делает. Прямо народная целительница, в натуре.
– Женька, а ты помнишь, как мы в подвале одного комерса поганого держали, который бабки не отдавал? – спросил второй мордоворот.
– Помню.
– А ты помнишь, как его пришлось поломать, потому что он, сука, жадный был? Я таких жадных вообще никогда не видел. Он лучше смерть примет, чем со своими бабками расстанется. Его тоже Елена выходила. Она когда ему еду носила, какие-то примочки делала. Короче, на ноги его подняла. У нее дар целительницы. Ей бы кабинет открыть да с людей бабки манать. Вроде как потомственная знахарка, лечит от всех недугов. Народ без башки, сразу попрет. И она бы нормальные бабки лупила и в общак бы нормально отваливала. Крышу бы мы ей нормальную сделали. О такой крыше каждая бы самозванка мечтала…
Сколько раз пахан предлагал ей заняться нормальным делом, а она ни в какую. Дура баба. Если бы моей матушки такое предложили, она бы никогда не отказалась.
Увидев подошедшего урода, я мысленно отметила, что вся компания в сборе. Вместе с ним подошла и Стрелка, которая не вызывала у меня ничего, кроме отвращения. Увидев меня, она несколько раз рыкнула и скрылась из поля зрения.
– Что здесь про-изош-ло? – пропел урод своим противным гнусавым голосом.
– Твоя будущая жена харю разбила, – ответил мордоворот по имени Женька. Затем, видимо, осознал, что перед ним стоит сын хозяина дома, и убрал из лексикона неприличное слово. – Вернее лицо. С лестницы упала.
– А что ты дела-ла на-верху? – поинтересовался урод.
– Гуляла по дому. Перед сном. Ты же не захотел меня вывести на улицу, вот мне и пришлось гулять по дому.
– А ты ме-ня и не про-си-ла.
– А как я могла тебя о чем-то просить, если ты был занят своей любимой собакой, – злобно проговорила я и подставила лицо Елене Михайловне, которая принялась обрабатывать мои раны.
– Да ты хорошо выпила! – Домработница покачала головой и принялась дуть на мои раны.
– А что мне еще остается… На моем месте вы бы сделали то же самое. От такой жизни не только запью, но и закурю.
Домработница убрала аптечку и стала подозрительно разглядывать мои многочисленные синяки на руках. Заглянув в мои жалостливые, полные боли глаза, она по всей вероятности рассталась со своими сомнениями.
– Болит? Сильно болит?
Я не ответила. Я смотрела прямо перед собой.
Глядела на Елену Михайловну, но почему-то ее не видела. Я глядела сквозь нее, словно она была совершенно прозрачная.
Глава 8
Лежа в своей комнате, я попыталась прокрутить в памяти все события, которые произошли за довольно короткий промежуток времени.
Вспомнить тот момент, когда в моей руке очутился револьвер, я не смогла. Это оказалось практически непосильной задачей. Он просто очутился и все. А затем выстрелил…
Мне хотелось возвратиться в детство и рассказать обо всем, что случилось, матери. Она бы обязательно меня поняла. И пожалела, несмотря ни на что. Потому что она моя мать, а я ее дитя. Бог мой, как же это хорошо, когда у тебя нет никаких забот, а все твои детские и даже недетские проблемы решают взрослые. Как же это хорошо!
Сон не шел. Бережно обработанные Еленой Михайловной раны ныли и напоминали о том, что было сегодня ночью. Не проходило и страшное ощущение металла в ладони… Еще никогда в жизни я не была такой изнеможенной и такой усталой.
Стоило мне хоть немного прикрыть веки, как я видела пахана. Он лежал на дне пруда, лицом вниз, с простреленным затылком, из которого по-прежнему сочилась кровь. Его поедали мелкие рыбки и кусали назойливые пиявки. Он лежал неподвижно и конечно же не ощущал боли. Придет время, и труп всплывет. Только вот сколько же времени у меня в запасе? День, два, три, неделя?
Не знаю. Но я знаю, что оно у меня ограничено.
Господи, до чего ж суров этот мир. До чего же он жесток и не прост. Особенно когда ты остаешься одна и тебе неоткуда ждать помощи.
И все же я смогла уснуть. Мне приснился ужасный сон. Будто на меня надели наручники и посадили в маленький автомобильчик с зарешеченными окнами. Я пыталась сказать всем о том, что это была самая настоящая самозащита, но меня не хотели слушать. Я чувствовала себя, словно загнанное животное, и не могла поверить, что меня обвиняют в убийстве и хотят покарать по всей строгости закона.
Я проснулась в холодном поту и первым делом посмотрела на часы. Ровно три часа ночи. Я проспала всего час. Господи, да разве за час может быть такое количество сновидений! Неужели сон в руку? Нет. Сон не в руку. Подойдя к окну, я смахнула холодный пот со лба и быстро проговорила:
– Куда ночь, туда и сон. Куда ночь, туда и сон.
Мое самочувствие было не просто паршивое.
Оно было ужасное. Я не хотела убивать пахана. Я смутно помнила, как же все это произошло: я просто хотела его остановить… И остановила. Навсегда. Мне не за что винить себя и искать оправдание. Я всего-навсего жертва. Жертва тех обстоятельств, в которые так нелепо попала.
В дверь еле слышно постучали. Три часа ночи.
Кому я могла понадобиться? Может, уроду, а может, охранники тоже решили поразвлечься? Этот дом полон опасностей, и я не должна открывать дверь.
– Кто? – буквально умирая от страха, спросила я дрожащим голосом.
– Открывай, свои, – тут же послышалось за дверью.
Голос был чужой, но мне показалось, что я слышала его раньше. Хорошо, что это был не урод, которому наскучила компания Стрелки.
– Свои все дома, – все так же нерешительно сказала я и приложила ухо к двери.
– Открой, у меня разговор.
– Какие разговоры могут быть в три часа ночи? Приходи утром.
Я почувствовала, как закружилась моя голова. Вдруг кто-то нашел пахана в пруду и просек, что это имеет отношение ко мне. Если разговор неотложный, то есть всего одна-единственная причина для того, чтобы он состоялся незамедлительно. И причина этому – смерть пахана. Возможно, кто-то заметил его отсутствие и кинулся на поиски.