Чужое наследие, стр. 79

– Вывезу, – Горохов кивнул. – И Оксану, и остальных. Помоюсь только… Что за рок меня преследует?! То на помойке в засаде валяюсь, то по канализации гуляю…

Он вышел из кабинета и поплелся в душ.

– …Даже в черт знает каком пространстве и то слизью умудрился покрыться, хорошо хоть временно. Не жизнь, а дерьмо сплошное… Эй, кто тут дневальный?! Мыло, полотенце и комплект офицерской униформы мне! Быстро!

– Несу, Саша, – проворковал знакомый голос. – Где положить?

В душ заглянула радостная и вся такая округло-плавная Катерина. Горохов скис.

– В крайнюю кабинку положи… Катя.

– Ты не рад меня видеть? – Катя положила вещи и нервно смяла край полотенца.

– Ну что ты, в самом деле? Рад, конечно… Обнять только не могу, видишь, какой грязный. Я пока моюсь, ты женщинам и мужчинам гражданским сообщи, чтобы вещички собрали.

– Всем сообщить?

– Ну да. Всем.

– А если некоторые остаться захотят?

– Кто? Ты, что ли?

– Нет, но… некоторые девчонки в армию записаться хотят. Комендант вроде бы им разрешил. Он передумал?

– Вот уж не знаю. Пусть они у майора и спрашивают, – Горохов включил душ, встал под щекочущие струйки и принялся намыливать голову. – А кто это такой смелый?

– Шура, например, – осторожно сказала Катя.

Горохов на миг замер, а затем принялся яростно растирать себя намыленной мочалкой. Вот, значит, кто Шурочкин новый кавалер. Майор Трошкин! Ну да, он мужчина хоть куда. Это, конечно, не повод, чтобы идти за ним в огонь и в воду. В смысле, не для придворной девицы такой расклад. Но и Шура не кисейная барышня. Она на Грации росла, и папа у нее военный… бывший. Воспитание боевое. Так что ничего удивительного. Обидно только… А ведь по возвращении с Грации она от майора, будто от чумного, две недели шарахалась. Очень уж сильно бой с европейскими десантниками ее впечатлил. Но, гляди ж ты, отошла и даже какие-то «искры» между ними высеклись. От любви до ненависти, говорят, один шаг. Получается, и обратно путь недлинный?

«Да-а… на этом направлении дальнейшее наступление бессмысленно, лейтенант Горохов. Ввиду полного и окончательного разгрома ваших войск…»

Некоторое время Горохов пыхтел и фыркал от попадавшей в нос воды, а затем не выдержал и проронил:

– Ну и дура.

– Что? – за шумом воды не расслышала Катя.

– Ничего. Пусть Трошкин решает, говорю, кого из добровольцев оставить… Давай полотенце, родная, и бегом собирать вещички.

– А далеко полетим?

– Домой, Катюша, домой, на Каллисто. В апартаменты с полосатыми обоями и простынями… Помнишь, как ты одно к другому подбирала?

– Да, помню, – Катя рассмеялась, но вскоре погрустнела. – Это были лучшие дни нашей с тобой жизни…

– Ну она ж еще не кончилась, жизнь-то…

Январь 2325 г., Земля – Первополе

«Утилизатор Галактик» повел себя довольно предсказуемо. Он погрузил князя в непроглядную темноту и леденящий холод. Преображенский стиснул зубы и приказал себе не трястись. Сначала это получалось, но вскоре нервы сдали, и тело охватила крупная дрожь. Сергею Павловичу казалось, что она даже отдается гулким звуком в палубе. Он прислушался. Нет, звук шел не снизу. И вообще под ногами оказалась не металлопластовая палуба, а… камень. Преображенский присел и пошарил вокруг себя. Так и есть. Холодный камень. В надежде увидеть хоть какой-то проблеск света, князь повертел головой. Ему показалось, что справа светлее, чем везде. Сергей Павлович кое-как унял дрожь и сделал несколько шагов к светлому пятну. Оно выглядело довольно обширным, и в его центре клубился какой-то туман. Преображенский вытянул руку. Никакого препятствия. Пятно оказалось чем-то вроде окна или выхода. Он сделал еще шаг. Движение холодного воздуха стало ощутимым. Ветер? Глаза почти привыкли к сумраку. За гранью тьмы, в глубине клубящегося тумана чернел склон. Гора? Пещера? Князь поднял взгляд. Звезды! Он вдруг осознал, что никак не может надышаться холодным воздухом. Наверное, бедновата кислородом атмосфера. В таком случае, это действительно горы, а темное пространство за спиной – пещера. А туман – облака.

Он осторожно ступил на склон. Зашуршали мелкие камешки. Не так чтобы сильно, почву сковывал лед, но все-таки это были настоящие камни. Значит, не казалось. Капкан выпустил князя. Почему доставил именно сюда, пока неясно, но главное – выпустил! Вот тебе и «предсказуемый утилизатор». Такого решения от ловушки Преображенский не ожидал. Он на радостях сделал несколько торопливых шагов, поскользнулся и сел на «светлейшую пятую точку». Весело чертыхнувшись, он поднялся и уже с большей осторожностью пошел дальше, вернее, полез, то и дело опираясь о камни руками, а кое-где даже сползая на спине или животе. Пологим склон назвать было трудно. Зато бесконечным – вполне. Спускаться с поднебесных высей оказалось не только холодно, но и очень утомительно. Часа два подряд в крови бурлил энтузиазм и согревала радость от чудесного спасения, а вот к середине третьего часа холодный ветер и усталость сделали свое черное дело, и князь понял, что спуск из поднебесья ничуть не легче восхождения к нему.

Он сел на скользкий камень и, зевая, обхватил плечи руками. От усталости, нехватки кислорода и постоянного низкого, убаюкивающего звука, будто из мощнейших, гигантских динамиков, клонило в сон. Преображенский отлично понимал, что сон сейчас – верный путь к смерти, но у него не оставалось сил даже на сопротивление опасной дреме. Ему вспомнились давние сновидения о замерзающем в горах путнике. История повторялась, только наяву, и героем истории стал не Ван Ли, а сам князь Сергей. В случае с Ван Ли все закончилось благополучно, потому что на помощь Выжившему пришел Слуга-Эрг. Теперь же путник не имел столь мощной поддержки. Эрг, обессилевший в двух подряд схватках с высшими энергомашинами, остался в точке зарождения Изначального поля, а Ван Ли сгинул на Ромме. «Тот, кто идет» теперь обречен идти в одиночку и не видя в этом никакого смысла. Зачем идти, если все уже решено? Галактика почти спасена, враг, даже если он сам этого пока не знает, разбит. Какой смысл идти куда-то, сбивая ноги и замерзая на ледяном ветру? Миссия «Идущего с небес» выполнена, и он заслужил хотя бы минуту покоя. «Уснуть и видеть сны, быть может…» Сергей Павлович уронил голову на грудь. Ветер присыпал его мелким колючим снегом, а пар от замедляющегося дыхания осел на бровях и волосах густым инеем. «…Забыться, умереть, уснуть…» Преображенский почувствовал, что, несмотря на холод, ему хорошо и уютно. Ветер уже не обжигает, а низкий сочный звук становится протяжной песней. Понятной и величественной песней гор. Старые горы пели о том, что повидали за миллионы лет. Пели о вечности. О той самой вечности, которая может уложиться в секунду, а может протянуться от начала до конца времен. На то она и вечность, чтобы диктовать времени свои правила. А еще горы пели о том, что все в мире происходит лишь так, как должно произойти. И существа рождаются и умирают тоже не случайно. Кто-то рождается ради одной секунды, в которую умещается та самая вечность, кто-то – ради многих лет, а кто-то лишь для того, чтобы умереть и своей смертью повлиять на решения и поступки тех, кто пока еще жив. Нет в мире ничего бессмысленного. Все учтено. И не стоит цепляться за собственные умозаключения. Они не обязательно верны. Все решает вечность. Если ей нужно, чтобы ты жил, так и будет, если нет, то нет. Как бы тебе ни хотелось еще чуток покоптить синее небо и погреться на солнышке…

Сквозь бледно-розовую пелену пробился робкий золотистый лучик…

«…Горы мудры, они живут очень долго, они знают все…»

Холод… Откуда такой зверский холод? Руки и ноги совершенно заледенели…

«…Горы поют свои песни, воспевая вечность…»

Или это ветер завывает на все голоса, путаясь между скал? Холодно…

«…Стук их горячих сердец вливается в гармонию музыки Вселенной…»

Инфразвук? Да, пожалуй, эти пугающие низкочастотные звуки вполне могут оказаться отголосками ударов вулканической лавы, пробивающей в толще гор себе новый путь. До чего же холодно! Так и насмерть замерзнуть недолго. Надо проснуться…