Жемчужины бесед, стр. 98

Селезень очень обрадовался, засмеялся и сказал:

– Теперь мне ясен сокровенный смысл твоего поступка, и тот удивительный случай запечатлелся в моей памяти. А теперь скажи мне, из-за чего же ты плакал? Отчего родник твоих глаз проливал слезы, ведь у тебя не было горя? Я и моя самка плакали из-за того, что нам приходится расстаться, твоя жена плакала из-за того, что ее супруг взял вторую жену, более красивую. Мне бы хотелось знать причину твоих рыданий, подоплеку твоих слез.

Ворон ответил ему:

– Я плакал из-за мысли о том, какова участь подданных, как вершатся их дела в стране, где такие несправедливые судьи и такие безбожные обитатели. Ведь на помощь униженным приходят судьи, слабые приносят свои жалобы кадиям. Ищущий справедливости жаждет от судей истины, и только благодаря им осуществляется право правой стороны. Если судьи проявляют пристрастие и не относятся к тяжущимся одинаково, то как же могут быть решены мирские дела? Как будут соблюдены основы мира?

Когда попугай завершил рассказ, то он сказал:

– О Мах-Шакар! Вот из-за этого-то рассказа я и смеялся.

Мах-Шакар была поражена, но тоже засмеялась. А уста утра, когда оно услышало эту притчу, также раскрылись в улыбке, подражая ей, а затем засверкали и зубы солнца.

ПОВЕСТЬ о том, как раджа Тирхута устроил пиршество, о его сыне и дочери и о старом музыканте

На сорок третью ночь, когда властелин звезд сбежал из картинной галереи четвертого неба в укромное местечко на западе, а музыкантша Зухра стала напевать в третьем ладу мелодию хусравани, Мах-Шакар, которая долго сносила разлуку с возлюбленным и безмерно страдала от тоски по другу, пришла, расстроенная, к попугаю и остановилась перед клеткой, огорченная. Она твердо решила повидаться с попугаем и получить от него разрешение на свидание, не теряя времени на выслушивание всяких сказок и притч, чтобы не уклониться от основной цели и не сбиться с дороги. Попугай благодаря своей природной сообразительности и прозорливости прочитал ее потаенные мысли и надежды, немедленно воздал ей искренние славословия и похвалу, оказал подобающие почести и знаки внимания, а потом сказал:

– Это хорошо, что госпожа наконец-то затосковала и огорчилась, что она расстроилась и опечалилась. Не дай боже, чтобы горе пустило корни в сердце. Ибо оно первым делом выставит наружу сон! Но теперь я твердо знаю, я убедился воочию, что все твои кручины и горести происходят от того, что ты разлучена с мужем, что ты расстроена и смущена тем, что дома нет твоего господина.

Мах-Шакар, хотя у нее и в мыслях не было ничего подобного, из стыдливости нехотя согласилась с выводом попугая и сказала:

– Так оно и есть, как ты говоришь. Ты идешь по правильному пути.

– Но из-за этого не стоит горевать и печалиться, – продолжал попугай. – Ступай в дом любимого, погаси пламя тоски по мужу прозрачной водой свидания с возлюбленным. Ведь может статься, что ты очень скоро обретешь желанное и достигнешь цели. Да и муж вернется в ближайшие дни, так что ты будешь в обществе и мужа, и любовника. И тогда я скажу про всех вас те самые слова, которые говорил старый музыкант своей дочери на пиру у раджи Тирхута, когда она плясала в пиршественном зале. Он говорил: «О, дочь моя! Многое позади, осталось мало. Не ленись плясать, не пренебрегай танцами».

– А как это было? – спросила Мах-Шакар, и попугай начал так.

Рассказ 75

Рассказывают, что в давние времена и минувшие века в городе Тирхут, который служит местопребыванием великих правителей и прославленных землевладельцев, жил раджа. Он был уже стар годами, но юн желаниями, любил пиры и музыку и каждый день проводил под мелодии флейты, каждую ночь засыпал лишь под звуки мусикара. Сладкоголосые певцы всегда были к его услугам, искусные музыканты волшебными пальцами чаровали сердца людей. Луноликие танцовщицы, словно куколки Чигила, [378] дарили отдохновение. Танцовщицы с косами, как цепи, точно кудесники-соловьи, заковывали в путы сердца. Раджа постоянно пировал и веселился в их обществе. А подданные и приближенные его изнывали от столь долгого царствования.

У раджи были сын и дочь, юные, красивые, стройные, проворные. И вот однажды ночью сын подумал: «Отец прожил в мире уже столь долго, но все еще могуч и силен. Быть может, ему осталось жить всего несколько лет и царствование его завершится. Однако побег моей жизни вянет с каждым днем, пальма моего бытия с каждым часом хиреет. «Поскольку коловращение мира не вечно, Блажен тот, кто обрел свою долю в жизни».

Когда мне будет сорок или пятьдесят лет, то к чему мне тогда власть? Какую пользу я получу от такого царствования? Ведь мудрецы сказали: «Весна жизни – только до сорока лет, пора наслаждений и утех – тоже столько же лет. А все, что превысит этот срок, превзойдет сей предел, это всего-навсего цветник без ручья, лужайка без ароматов». Говорят же:

Поэтому разумно освободить отца от этой обители скорби и сделать его мучеником веры. У него ведь осталось от жизни одно лишь название, он еле влачит свои дни. Мне же следует хотя бы некоторое время испытать счастье, как и отцу, поскакать на коне счастья по ристалищу удачи».

Сын раджи затаил такие пагубные мысли и стал дожидаться удобного случая для их осуществления. А дочь раджи к тому времени также выросла и достигла совершенства, но раджа никого не считал равным себе и не находил жемчужины, достойной своего венца, и держал дочь при себе, считая ее маленькой девочкой. И вот в один прекрасный день дочери раджи пришла такая мысль, она надумала такую думу: «Отец мой, хотя и стар, немощен и худ, тем не менее, его натура все еще сильна, его природа все еще совершенна. Кто знает, когда свернут его жизнь, словно циновку, когда позовет его труба вечности. Ведь великие мужи сказали: «Для жизни и смерти не имеют значения юность или старость, слабость или мощь». Много новых стрел ломается, а со старым луком ничего не случается. Много флейт со стройным станом безмолвствуют, тогда как согбенный чанг издает сладостные звуки. И покуда трон отца стоит на месте, покуда вздымается знамя его бытия, мне придется почивать без супруга и страдать без друга в тяготах и муках».

Подумав так, она решила найти себе спутника и покинуть с ним город, а потом без разрешения отца сочетаться с ним браком. Одним словом, сын лелеял преступные мысли, а дочь задумала пустую затею. И в ту же ночь, когда знойное солнце, словно барабан, скрылось на западе, когда Зухра-музыкантша стала играть мелодию в небесном дворце, сын и дочь на пиру у отца на все лады стали воздавать хвалу его доблестям и достоинствам. Пиршество было в разгаре, дружба и любовь так и расцветали. Искусные музыканты ударили по струнам барбатов и чангов, сладкоголосые певцы затянули громко песни. Одни столь прекрасно играли на руде, [379] что из родников глаз полились ручьи слез. Другие извлекали такие звуки из тара, что вязали веревкой шеи сердец, невольницы струнами мизмара [380] вышивали по сердцам, рабыни на мусикаре сжигали души, луноликие виночерпии беспрерывно подносили напиток магов и любовное вино, добронравные певцы газелей развязывали узлы горя на груди тех, кто лишился сердца. Одним словом: