Кромешник, стр. 65

Глава 12

Ваны остановили свой высочайший выбор на Геке, возраст его их не смущал, он уже стал настоящим мужчиной. В то же время старые Ваны от души расположились к Геку. Своим искренним уважением, отвагой и бескорыстной заботой он размягчил их старые, сморщенные жизнью души. Весь оставшийся месяц Ваны в две смены, как работяги в забое, трудились над Геком. Для начала они предложили Геку сделать вполне заслуженную им урочью наколку, и Гек согласился, будучи не в состоянии отказаться от поистине княжеского подарка. Суббота взялся за дело. Он для начала добыл из тайника набор костяных иголок со специальными крепленьицами, а тайник располагался у него в черепе, в полости вытекшего глаза, под шрамами, которые так и не заросли благодаря усилиям предприимчивого Субботы. Костяными же иголки были, чтобы их не взял металлоискатель. Соорудить чернила из сажи и химического карандаша мог бы даже Гек, не говоря уж о Ванах, по сравнению с которыми Робинзон Крузо выглядел бы фаталистом и ленивым тупицей. Первую наколку, «для разминки», Суббота выполнил споро и легко, иногда лишь поглядывая для страховки на своё предплечье с тюльпаном и колючками. А вот вторая портачка была гораздо сложнее. На ключицах у Гека были вытатуированы две восьмиконечные звезды, исполненные четырьмя оттенками синего цвета, что само по себе выглядело, при внимательном рассмотрении, чудом тюремного искусства – настолько тонко и оригинально сочетались переливы оттенков и затейливая вязь тончайших штриховых узоров простецкого, на первый взгляд, рисунка. Суббота, представитель старого поколения мастеров, недолюбливал цветную роспись, не считал её достойной своего уровня, легендарного и ценимого всеми правильными урками довоенной поры. Но был ещё один, невидимый в обычных условиях слой, выполненный иглой без красителя. Если резко пошлёпать по коже в тех местах или крепко распарить в сауне – станут видны каллиграфически исполненные буквы, связанные в узор ПННС, что в свою очередь испокон веку расшифровывалось двояко: «Прокурору Ничего Не Светит» и «Президент Наш Настоящая Сука». В старые времена эти и подобные надписи немедленно закапывали в вечную мерзлоту вместе с владельцем, да и теперь не жаловали, в основном за второй вариант расшифровки. Сделанную таким образом тайнопись труднее обнаружить и почти невозможно удалить с живого носителя. А уровень исполнения татуировки свидетельствует, что обладатель её не случайный человек и не самозванец в урочьем мире. Официальным властям и «гражданским» татуировщикам никогда ещё не удавалось подделать подобные «водяные знаки».

Но художества такого рода составляли небольшую и далеко не главную часть работы Ванов в этот месяц. Надо было успеть передать Геку в столь сжатые сроки максимум того, что несли в себе сквозь годы и невзгоды два последних жреца и хранителя заповедного блатного культа. Суббота взял на себя показ и обучение многочисленным тюремным примочкам и секретам, мастыркам и ремёслам, Варлак диктовал и объяснял свод старинных тюремных законов, традиций, понятий в их временном развитии. Малограмотность Гека, как ни странно, повернулась неожиданно полезной стороной: «Все моё ношу с собой», Гек привык весь свой опыт и знания хранить в памяти, а поскольку в его молодой голове хватало свободного места, запоминание шло легко и усваивалось прочно. Да и не в новинку Геку был изучаемый предмет, высшее образование по нему он уже получил на малолетке, «экстерном», сейчас же – блатыкался на академика. Учился он истово, так, что казалось, пар шёл от его стриженой головы, когда старательно и с увлечением отвечал он на дотошные и заковыристые вопросы экзаменующих его Ванов.

– Неплохо, Гек, неплохо… но и не хорошо. Песен ты не знаешь, топоры метать не умеешь, в породе на лотке и «таракана» не заметишь – мало, ах мало времени у нас, к тебе-то нет претензий… Помни, пока ты не заработаешь собственный авторитет на взросляке, объявляться ты права не имеешь. Дальше – отойдёшь ты напрочь или к золотым примкнёшь, но Ванов тебе не возродить – ты один, а значит, принять в наши ряды никого не можешь. Поскольку ты один в своей пробе, то и на поддержку кентов в случае чего рассчитывать не придётся, потому как не будет у тебя кентов. На меня и Субботу не смотри, нас уже нет. Это тяжёлый момент, но все равно ты должен его знать. Твоя опора – трудила, мужик на зоне, болей за них сердцем, и они тебе помогут… Кто воздух испортил, ты, Гек? Дуй к параше, опростайся, коли терпёжу нет… Стой, посмотри на меня… Опять попался на дешёвую обиду-подначку. Что попался – полбеды, с каждым бывает, но ты ещё и скрыть своих чувств не сумел, лопушище. Ты не чуешь, что ли, что нет запаха? Желваки и дурак катать может, надо находчивее быть, спокойнее. Понял ли?

Время от времени их таскали на «допросы», на сверку показаний, но большую часть времени предоставляли самим себе. Гека пытались завербовать на осведомителя в камере, но так лениво, что стоило ему единожды сказать «не хочу» и сделать дегенеративное лицо, как от него и отвязались, пообещав, что он весь месяц парашу нюхать будет, вместо того чтобы на воле отдыхать. А Гек устал и порою еретически подумывал о том, что хорошо бы свинтить на волю и не напрягать голову шестнадцать часов в сутки. Но приходило новое утро, и опять он «садился за парту».

Питались они сносно, мясо было каждый день, в добавку к обычной баланде и во втором блюде, общей массой сто тридцать пять граммов. Утром была каша на молоке, масло по два цилиндрика – сорок граммов на нос, полукопчёной колбасы – по семьдесят пять граммов, хлеба – по семьсот граммов черняшки, сахар для всех на весь день – сто пятьдесят граммов. Поначалу расстарались (а может, и с умыслом), принесли белый хлеб, но Ваны и Гек дружно отказались: на воле – пожалуйста, а «у хозяина» все белое для правильного урки – западло. По той же причине сахар им давали неочищенный, коричневый, или ещё так называемый молочный. На ужин подавали пюре и жареную рыбу – по семьдесят пять граммов, масло – двадцать граммов. Чай, как и договаривались, пятидесятиграммовый куб цейлонского либо индийского на два дня. Коньяк и два пива так и стояли на полке непочатые. Можно было и больше еды потребовать от сине-красных погон, но старики привыкли уже к аскетизму, да и угас у них с годами аппетит, а Гек, хоть и был в стадии роста, когда организм постоянно требует пищи, все-таки был ещё мал, и ему хватало. Тем более что Ваны, как правило, в его миску накладывали больше, чем себе. Зато чай почти полностью уходил в них. Гек заваривал себе четвертачок – после того как Ваны, блюдя зонные обычаи, трижды заваривали и выпивали одну и ту же порцию чифирной основы. Кипятильник им разрешили официально.

– Хватает нам? Хватает. Было дело в молодости – в кабаках цыплят табака килограммами метал, – так то на воле, с куражу… И чаек мы могли бы трижды в день заваривать, не только по утрам, но не должен ни один из псов почувствовать в тебе слабину какую – тут же, в момент кольцо в нос проденет и поведёт, куда ему надобно… Вот я курю, без табаку житуха мне гораздо преснее, а на допросе ни в жизнь не попрошу. Сам предложит – возьму, а и то с разбором, смотря кто предложит… Я к чему: урка – не свинья, зажираться ему – неправильно, забудет о тех, кому голодно и холодно в БУРах да трюмах… Болят суставы?

– Болят. – Гек накануне учился выводить суставы на руках из своих гнёзд, чтобы легче было высвободить их из наручников или верёвок.

– Ну и хорошо, раз болят. Коли привыкнешь, так и болеть меньше будут, но зато чаще выскакивать станут из своих мест, а порой и не вовремя. Так что пусть болят, не отвалятся. А сейчас из мойки жиллетовской будем иголку делать под шприц. Тоже уметь надо, хоть мы и не эти… не марафетчики. Как по-нынешнему шприц?

– Аккордеон. Или дурь-машинка.

– А в своё время насосом называли… Для мастырки иной раз шприц – первое дело…

Но вот настал последний день месяца, отпущенного Геку и Ванам для совместного земного существования. Ваны надели наконец доставленные им по договорённости новые, ни разу не надёванные рубашки, постиранные накануне кальсоны, побрились, не прибегая к услугам тюремного цирюльника, безопасными лезвиями, невесть как к ним попавшими, просто держа их в уродливых, но крепких ещё пальцах.