Восьмой револьвер, стр. 10
– Взял.
– С машиной точно на заводе договорился?
– Твердо обещали.
…Червяковы встретили Лисянского и Афанасьева вежливо, хотя и без особой приветливости.
– Извините, – начал Евгений Константинович, – служба обязывает… Как видите, товарищ Червяков, два года мы не прекращали следствия по вашему делу, Из-за досадной ошибки затянули. А вот сейчас решили все это завершить… Но прежде еще несколько вопросов к вам и вашей супруге.
– Пожалуйста, наше дело отвечать.
– Итак, вы говорили, что в тот вечер находились в комнате вместе со своей женой, которая собиралась спать. В ранее состоявшемся между нами разговоре она сказала, что разбирала в этот момент постель.
– Точно так.
– Когда раздался выстрел, вы не заметили, что ваша жена ранена?
– Сгоряча не приметил. Сначала бросился со своим ружьем вдогонку, а когда вернулся…
– Она сидела на полу вот на этом месте? – закончил его мысль своим вопросом Евгений Константинович.
– Точно так.
Лисянский как-то по-особому вздохнул, прошелся при общем молчании по комнате и остановился возле примолкшей Анны Червяковой.
– Покажите мне еще раз, где и как вы стояли возле кровати.
Анна послушно исполнила просьбу.
– А где вы сидели в это время, Червяков?
– Здесь, – показал он в сторону стульев, стоявших у столика.
– Вы говорили, что были на фронте? – вдруг присел на один из этих стульев Лисянский, словно приготовился к другому разговору. – Даже сами оказали жене первую помощь, если судить по вашим заявлениям в начале следствия.
– Точно так, – подтвердил Червяков.
– Тогда помогите мне произвести некоторые новые обмеры ваших комнат для уточнения кое-каких обстоятельств.
– Если смогу…
– Сможете… Товарищ Афанасьев вам поможет. Откройте окно.
С этими словами Евгений Константинович вышел из дома и через минуту появился в окне со стороны огорода.
– Прошу встать вашу жену в последний раз на то место, где ее настигла пуля! – почти приказал он. – А теперь давай мне, товарищ Афанасьев… Да не рулетку, а нитки!
Клубок домашних суровых ниток, припасенный Афанасьевым, размотали, и Лисянский попросил покрепче натянуть конец. Потом стал распоряжаться:
– Скажем, я стреляю от этого косяка… Натягивай, Ефим!
– Не получается, Евгений Константинович, косяк мешает. Вы отойдите к другому косяку…
– Пожалуйста… Натягивай, натягивай! – подбадривал Лисянский.
– Все равно сантиметров десять не хватает. Опять дверной косяк мешает. Задевает его нитка…
На этот раз Лисянский запрыгнул в дом через окно,
– И не получится! Правду я говорю, Червяков?
– Я в вашем деле не понимаю, вы уж сами разбирайтесь…
– Ты же фронтовик. Соображать должен! – сдержанно упрекнул его Евгений Константинович. – Скажи, в тот вечер у тебя гостей в доме не было?
– Никого не было.
– Странно… Теперь идемте сюда, – пригласил Лисянский всех в ту комнату, где все еще стояла Анна Червякова. – Объясните мне, Червяков, как пуля, которая ногу вашей жены могла прострелить, не иначе как пробив косяк двери, еще и в подушку угодила.
Червяков только пожал плечами.
– Давай попробуем и в этом разобраться… У меня вот в кармане бумажечка есть, которую сегодня медицинская комиссия выдала после обследования твоей жены. В ней сказано, что пуля пробила ногу вот в каком направлении… – И следователь, встав рядом с Червяковой, показал, как прошла пуля. – Видишь?
– Ну, вижу…
– А теперь, – он показал ему место на столике, – положи сюда револьвер, из которого ты чуть не убил свою жену!..
Прокопий Червяков еще не успел раскрыть рта, как Анна заголосила на весь дом.
– Вызывай машину, Ефим, – устало сказал Евгений Константинович Лисянский. – А вы, Червяков, успокойте свою супругу…
12
В Зайковском отделении милиции Червяков рассказал, что револьвер привез, демобилизовавшись после войны.
– По молодости и по глупости притащил за собой. А потом женился, сдавать в милицию побоялся и выбрасывать было жалко. В то время, когда всему случиться, попался он мне на глаза. Решил почистить. За тем самым столиком и сидел… Но, видно, один патрон в барабане оставил. Выстрелил…
Боясь ответственности, убедившись, что ранение у жены легкое, Червяков сделал ложное заявление о нападении на свой дом. А чтобы направить следствие по ложному пути, выбросил на огород завалявшийся случайно патрон от «ТТ» с испорченным капсюлем. Возможно, следствие не заблудилось бы так надолго, если бы происшествие не совпало с отъездом Ширяева и Гилева, пользовавшихся в Красногвардейске славой хулиганов и пьяниц.
После трагического выстрела Червяков в ту же ночь по пути в больницу выбросил револьвер в пруд.
Всех тяжелее эту историю переносил Ефим Афанасьев. В Зайково, куда Червякова взяли под арест, Евгений Константинович был свидетелем их последнего разговора.
– Подлецом ты оказался, Прокопий, – говорил Ефим не столько со строгостью, сколько с сожалением. – И вовсе не оттого, что чуть свою жену не порешил, а из-за того, что трусостью своей мелкой и недоверием к закону столько людей из-за себя в грязную канитель затянул, чуть доброе имя у поселка не отнял, Принес бы это старье ко мне, помог бы я тебе, как человеку сознательному, правильное заявление написать, тем бы и кончилось. А ты свой грех хотел прикрыть, чьим-то именем, а сам чистеньким остаться… И просчитался, так тебе и надо. Теперь срок получишь сразу за все: и за незаконное оружие, и за увечье, которое нанес жене, и за обман органов. Все тебе подытожат. Я, конечно, соберу в Красногвардейске собрание, расскажу людям, какой ты оказался, хотя и жалко мне Анну, ни в чем не повинную… Хорошо, что сын у тебя не дома живет, а учится. А то каково бы ему было от твоей теперешней славы? Трус, в общем, ты и еще – дурак… И не может быть тебе никакого снисхождения.
13
Давно нет Зайковского райотдела милиции. С укрупнением районов отошла его территория к Ирбитскому району. А в милиции расследование Лисянским дела в Красногвардейске помнят.
И важно не то, что тогда из уголовной статистики было исключено тяжкое преступление. Главное в другом: многие увидели тогда, что всякий успех в следственном деле приходит не от умозрительных заключений или оперативного чародейства, а от умения анализировать обстоятельства, исключать все случайное, что сопутствует преступлению. Так и поступил Лисянский, увидев единственное реальное объяснение той загадки.
Примечательно, что в те дни работники уголовного розыска кипели от негодования, узнав, какую кашу заставил хлебать их Червяков целых два года. Даже обвинительное заключение по его делу скорее походило на художественную публицистику, нежели на строгий юридический документ. Правда, все это не пригодилось: накануне передачи дела в суд, откуда Червяков должен был отправиться в тюрьму, вышел Указ об амнистии…
Лисянский отнесся к этому философски.
– Со мной всякое бывало, – сказал он и махнул рукой.
Да. С ним всякое бывало. На «личности» ему везло.
В сто первом цехе, кажется, на Уралмашзаводе, украли у одного типа плащ. Прямо из цеховой раздевалки. Люди, конечно, всполошились: не велика потеря, но сам факт прямо-таки позорный. Орджоникидзевские оперативники все мозги вывихнули, а плащ – как испарился. Было только одно понятно: украсть такой плащ – пара пустяков, потому что – болонья, свернул его, положил в карман и – был таков. Кого тут подозревать? У начальника цеха температура поднялась от этого позора… И кража повисла. И вот Лисянского нанесло на это дело; почитал он его и заскреб в затылке: до чего же можно дойти, если среди бела дня такая ерунда начнет приключаться!.. Стал разбираться. Перевернул все. В итоге оказалось, что плащ у того типа вовсе никто не крал, а просто сделал он ложное заявление о краже, чтобы получить деньги. Деньги он действительно получил. И вот как раз в те дни, когда подлец праздновал в душе успех своей выгодной комбинации, Евгений Константинович и застукал его. Естественно, тот обалдел сначала, перепугался, а потом стал вылезать из этой истории… Правда, на этот раз амнистии-то не было.