Зубы настежь, стр. 33
Я кивнул в его сторону:
– Что это с ним?
Мужик проследил за моим взглядом, отмахнулся с небрежностью:
– Сэр Эдвард. Каган земли полуночной, темной и неизведанной. Пьет здесь да кручинится.
– Почему?
– Потому что каган, – ответил он лаконично.
– Тяжела шапка Мономаха?
– Да никто не думал, что ему выпадут даже уши от каганатства. Вот и скитался как вольный бродяга по лесам, по долам. Кого зарежет, кого ограбит, тем и жил. Побывал в краях дальних, заморских, навидался разного. Говорят, шесть раз веру менял, десять раз королей, три раза – носки, четырежды – имя. А тут пришло известие, что все знатные семьи в его далекой империи полегли в междоусобицах, каганское семя истреблено на десять колен вглубь и в стороны, а он, оказывается, хоть и да-а-а-альний родственник основателю их царства, тьфу, каганства, но – единственный. Все уцелевшие ханы, устав от резни, договорились поставить его на каганство и отдать под его каганскую длань все свои вольности.
– Ну и…
Мужик посмотрел на меня с некоторым раздражением. Даже варвар, читалось в его выпуклых глазах, должен понимать такие простые вещи.
– Ну и ловят его теперь! Что еще непонятно?.. Чтоб взять на себя все их вольности, он должон расстаться со своими!..
Я оглянулся на нынешнего сотрясателя Вселенной, что пугливо пригибался всякий раз, когда распахивалась дверь. Особенно, как я заметил, его пугали молчаливые посетители, а таких была масса, что выбирали местечко где-нибудь в уголке, чтобы меньше было шансов попасть под брошенный стул, ели и пили мало, больше слушали, глаза их были внимательные и цепкие.
Вообще-то так и надо вести в корчме, сперва послушать о чем говорят, заранее определить, с кем связываться не стоит, а уж потом осторожными репликами попытаться вклиниться в беседу, но несчастный каган, все это понимая, все же вздрагивал, а глаза округлялись испуганно, как у лесного оленя.
Ворон, сильно отпихнувшись лапами, едва не сбросил меня с лавки. Растопырив крыла, принялся хищно долбить кость с лохмотьями мяса, которую я в глубокой задумчивости держал над столом.
Гость слева от волка слегка отодвинулся, тот с рычанием пожирал на своей тарелке недожаренное мясо, но, когда холеная рука брезгливо стряхнула с рукава темные шерстинки, я понял, что если кому волк или ворон не по вкусу, то разве что из-за шерсти и перьев, а так для настоящих мужчин без разницы, кто в шелках, кто в шерсти или пернатости.
Здесь же настоящие мужчины, ибо волк, нажравшись, уже стал было подпевать, а гость в щегольском белоснежном плаще после второго кувшина смирился с темными шерстинками на рукаве, ворон очень немузыкально каркал, пока я, не утомившись чересчур даже для варвара диковатым пеньем, не поднялся из-за стола:
– Надеюсь, у них найдется для нас свободная комната. Или хотя бы где-нибудь на сундучке прикорнуть…
Волк напомнил:
– А в замок?
– К приличной женщине после девяти вечера даже звонить не принято, – напомнил я. – А уж вваливаться в гости… Утром! Все утром.
– Эх, а я уже намечтал себе королевскую постель…
– А на коврике у двери не хошь? – спросил я ядовито. – Да и то для тебя чересчур… Так, на тряпочке. У порога.
Комнатка в корчме нашлась настоящая, хоть и крохотная. Затолкав мешок с сокровищами под ложе, я рухнул, как подрубленное дерево. Смутно чувствовал, как все тело мое расплывается, как воск на горячей сковородке, мышцы тают. Первыми отпали конечности, и я успел понять, что значит спать без задних ног, сердце колыхается все медленнее, кровь застывает, тяжелая и темная как смола…
По распластанному, как кит на суше, телу пробежала искра. В тиши и ночи рычание волка нарастало, как рев приближающегося мотоцикла. На потолочной балке скрипнуло дерево под крепкими когтями. Кое-как приподнял горные хребты век, уже толстые и набухшие, смотрел тупо на странно изменившуюся комнату: одна половина в кромешной тьме, другая – освещена косым лунным светом из окна. Из-под потолка внезапно блеснул жутковатый красный уголек, я едва спросонья не швырнул туда сапогом, а под ложем, где мешок, рычание стало громче.
– Да слышу, слышу, – прошептал я одними губами. – Разрычался…
По ту сторону окна едва слышно скрипнуло. В тяжелом вечернем воздухе, напоенном ароматами придорожной пыли, запахами конского пота и горящего железа из расположенной внизу конюшни, появилась острая струя крепкой бражки. В светлом квадрате, на миг заслонив его целиком, появилась плечистая фигура. Запах бражки хлынул через подоконник как наводнение. Фигура исчезла, с пола донесся легкий стук, словно упал мешок с отрубями, тут же снова звездное небо с рассеянным лунным светом заслонило темным, еще и еще.
Я настороженно прислушивался, жив ли под ложем чувствительный к запахам волк. Верный соратник, он будет переносить все трудности, как спартанский ребенок, которому лисенок выгрыз кишки, но я все же выждал, пока ночные гости заберутся все до последнего. В комнате становилось явно тесно, я слышал затрудненное дыхание. От потных тел воздух нагрелся, словно помещение было забито воронами, стал тяжелым и плотным, как зыбучий песок.
Половицы заскрипели. Сосредоточившись, я уловил приближение руки к моему лицу, быстро перехватил за кисть, пальцами другой руки ткнул под ложечку. Послышался мокрый всхлип. Я толкнул бездыханного на других, перекатился через голову, вскочил и ударил одновременно кулаками, ногами, головой, а также локтями и коленями.
Их расшвыряло, как от разорвавшейся гранаты. Я слышал тяжелые падения, удары о стены. Чавкало, хлюпало, хрустело. Уже проснувшись, я на всякий случай пронесся по комнатке, в которой уже помню где что стоит, бил все, что двигалось, а когда начал спотыкаться о тела, хватал за что попало и вышвыривал через уже открытое окно.
Когда внизу отшлепало, из-под ложа донеслось рычание:
– Хорошо… Из тебя мог бы получиться не самый паршивый волк!
Сверху с потолочной балки каркнуло:
– Не утерпел, виноват… Клюнул одного в темя! Надеюсь, это не очень умалит твою победу, герой.
– Смотря как клюнул, – пробормотал я.
– А что, можно до смерти? – поинтересовался ворон с интересом.
– Хуже, – пояснил я. – Когда меня долбанул кажан, неделю горевал с раненым пальцем! Хорошо, в детский сад можно было не ходить.
Чутье варвара говорило, что за остаток ночи больше нападений не будет, а к королеве надо идти отоспатым.
Часть II
ЧТО-ТО Я СЕГОДНЯ КРУТ
ГЛАВА 1
За длинным столом склонились молодые волхвы. В торжественной тишине гусиные перья поскрипывали по пергаменту уютно и успокаивающе. Изредка кто-нибудь да покашливал, тут же кашель прокатывался волной, странная вещь, так же прокатывалась, помню, волна покашливания по Ленинке, стоило хоть одному поперхнуться в огромном зале.
Тертуллиус, стоя спиной ко входу, перебирал толстые фолианты в книжном шкафу. На мощный звон подковок испуганно обернулся. На меня уставились неверящие глаза под мощными, покрытыми пластами снега бровями. Эти снежные пласты, с хрустом ломая ледяную корку, полезли на середину лба:
– А, Странствующий… гм… Странствующий Рагнармир!.. Как ты нас шеломнул. В нашей тихой обители давно уже не видели такие глыбы мышц. Точнее, никогда не зрели… Что-то случилось?
Я широко улыбнулся, помня какие у меня теперь белые ровные зубы:
– Нет, ничего особенного.
Он смотрел пытливо, отступил на шаг и окинул меня взглядом с головы до ног:
– Но ты вернулся. А как же квест?
– Уже, – ответил я.
Молодые маги посматривали украдкой, я видел, какие взгляды бросают на мои широкие, вздутые мускулами плечи, на мой могучий торс. Судя по их лицам, не прочь променять свою мудрость и ученость на мою первобытную мощь.
Старый маг спросил с некоторым сомнением:
– Выполнен?
Помня, что спартанцы, те же варвары, отличались завидным лаконизмом, я кивнул, держа нижнюю челюсть воинственно выдвинутой вперед, как у боксера с неправильным прикусом. Старый маг даже открыл рот, привык среди своих к словоблудию. Я наконец с видимой для всех неохотой расцепил твердые героические губы, снова показывая белые ровные зубы: