Земля наша велика и обильна..., стр. 88
ГЛАВА 3
И все-таки домой съездить пришлось: у меня во вмурованном в стену сейфике хранятся кое-какие бумаги, которые лучше не передоверять курьеру. Терещенко сразу выслал вперед машину, как только понял, что меня не отговорить, мы выехали на час позже, как только из квартиры доложили, что все чисто.
Терещенко вздохнул с облегчением:
– В самом деле чисто. А не просто чисто.
– А как это?
– Это значит, звонок не под дулом пистолета. Для таких случаев предусмотрена перестановка слов.
Я чувствовал неловкость, что меня везут с большими предосторожностями, чем президента, но Терещенко объяснил, что меня, в отличие от президента нашей страны, который на хрен никому не нужен, и вообще от президента любой страны, жаждут подстрелить не только экстремисты, террористы, моджахеды и шахиды всех мастей, не только русские патриоты, а также лидеры практически всех политических партий, но и секретные службы могучих государств Востока, начиная от уже понятных Китая, Японии и мусульманских стран и заканчивая вроде бы далекими молодыми азиатскими тиграми.
У подъезда сперва остановилась точно такая же машина, на какой приехали мы, четверо крепких мужчин быстро проследовали в дом.
Терещенко дождался сигнала, все проверено, с группой в моей квартире контакт установлен, кивнул:
– Очень быстро в подъезд!.. Для вас придержат дверь открытой.
– Бежать, – проговорил я с тоской, – в собственный дом?
– Да, – ответил он сурово. – И лучше бы зигзагами.
Все-таки бежать я не стал, стыдно, русские офицеры шли в атаку в полный рост на пулеметы, в севастопольскую страду стеснялись кланяться пулям и осколкам, но всей спиной и затылком ощущал, как по мне скользит рубиновая точка лазерного прицела.
И только в самом подъезде ощутил, как чуть-чуть расслабились скрученные в узел нервы. Терещенко подвел меня к лифтовым кабинкам, он и здесь прикрывал меня собой, как и по дороге в подъезд, бросил одобряюще:
– Ничего, теперь проще. Наши люди на площадке, один уже в кабинке лифтеров. Ничего не случится.
– Господи, – вздохнул я. – Ни за что не хотел бы стать президентом! Ни на час.
Двери распахнулись, я охнул, в лифте крупный мужик в непомерно объемном свитере, но Терещенко кивнул ему, меня пропустил вперед, все еще закрывая сзади, и я понял, что под свитером и без того крупного парня еще и бронежилет такой толщины, что не прошибить танковым снарядом.
Пока поднимались на мой семнадцатый этаж, у меня сердце то и дело екало: вдруг лифт застрянет, вдруг вот прямо через дверь нас прошьют автоматной очередью… хотя эти двое встали так, чтобы прикрыть меня собой, а вдруг и тут заложена бомба, это же костей не собрать, если падать до самого подвала…
Наконец кабинка дрогнула, остановилась, а после недолгого колебания дверь неохотно раздвинулась. Парень в бронежилете вышел первым, я следом, Терещенко двигался, как приклеенный, рядом.
Дверь моей квартиры приглашающе распахнулась, нас явно рассматривали в глазок. В прихожей маячат двое рослых мужчин, причем один держал, не скрывая, автомат на изготовку.
– Господи, – повторил я, – что за жизнь…
Охранники деликатно вышли, только один по взгляду Терещенко отправился на балкон. Я вытащил ключи, отодвинул картину и начал открывать сейф. Его и сейфом назвать – обидеть или рассмешить остальные сейфы: в нашем дурацком законодательстве предусмотрено, что даже владельцы ножей и мечей должны держать их, как и охотничьи ружья, в стальных ящиках, крепко привинченных к стене, эти ящики должны закрываться на два хитрых замка плюс еще какие-то предосторожности. У меня тогда было охотничье ружье, и, чтобы не было всяких неприятностей, мне студенты притащили с одного завода выброшенный за ненадобностью стальной ящик, выправили погнутости, исправили замок, и я приспособил его для хранения ружья. Но, чтобы не смешить народ, вделал в стену, благо достаточно плоский. А потом, кроме ружья, начал складывать туда и разные бумаги.
Терещенко деликатно рассматривал в прихожей полку с книгами. Я вытащил бумаги, дверца противно лязгнула, тоже мне сейф, папку я сунул в сумку, выглянул на балкон, там застыл охранник. Вид с семнадцатого этажа просто сказочный: зимняя темная ночь горит миллионами ярких огоньков в многоэтажных домах, ровные линии фонарей у края дороги, справа темная линия «легкого метро» на столбах, за ней по ту сторону дороги яркие красные буквы «Копейка», чуть мельче – «супер» и бледными белыми – «универсам». Все бутовчане выходят на балконы подышать свежим морозным воздухом, но охранник, услышав мои шаги за спиной, обернулся, как ужаленный, буквально внес меня обратно в комнату.
– Вы с ума сошли!
Из прихожей донесся голос Терещенко:
– Я вас очень прошу, побыстрее, пожалуйста! У нас не так много народу.
– Да кто знал, что я приеду? – спросил я, оправдываясь.
Охранник, все еще закрывая меня широченной спиной от выстрелов в окно, пояснил со знанием дела:
– Там могут сменяться снайперы.
Подошел Терещенко, сказал с укоризной:
– У них людей побольше, чем у нас. А мы не в состоянии проверить все крыши и чердаки с той стороны. Все взяли? Отправляемся, здесь небезопасно.
– Господи, – повторил я в который раз, – в своей стране, в своем-то доме…
Охранник вышел первым, Терещенко придержал меня, уже качнулся было двигаться вперед, как вдруг там на площадке простучала автоматная очередь, тут же быстро-быстро, сливаясь, хлопнули выстрелы из пистолета.
Терещенко мгновенно захлопнул дверь, в обеих руках оказались пистолеты. Он держал их наведенными в дверной проем, нахмурился, что-то соображая.
– Как они сумели, – пробормотал он. – Мы все держали под наблюдением!.. Сквозь стены прошли, что ли…
– Сколько их? – спросил я.
– Двое, – ответил он. Взглянул на меня быстро. – Но я не знаю, что там внизу.
– С машиной?
– Да.
Я указал на дверь.
– А если я рискну распахнуть?
Он поколебался, прошептал:
– Большой риск.
– Я успею.
– Хорошо.
Он изготовился, я распахнул дверь и отпрыгнул в сторону. По ту сторону порога стояли двое, один с автоматом, второй с пистолетом. Терещенко начал стрелять в тот момент, когда я только распахивал дверь. Пули из двух пистолетов сотрясали их, как ударами молота. Один выронил автомат, другой пытался поднять пистолет, но сумел выстрелить только в пол.
Терещенко стрелял быстро, хладнокровно, пистолеты в его руках даже не вздрагивали, словно он превратился в статую из железа. Один рухнул навзничь, другой кулем свалился на пол. Кровь из них била тонкими струйками. Терещенко выстрелил каждому в голову, подобрал автомат и пистолет, вернулся в квартиру, крепко закрыв дверь.
– Не волнуйтесь, – сказал он, но голос его был очень озабоченным. – Просто они бросили против нас слишком уж большие силы. Какая-то группа и прорвалась через наши сети.
– Да я не очень, – признался я. Стыдно сказать, меня совершенно не взволновала смерть двух молодых мужчин, убитых на моих глазах. – Трудно даже представить, какие силы сейчас сошлись…
– Да, – согласился он, лицо оставалось мрачным. – На той стороне тоже наши… Это был класс! До сих пор не понял, что за новая разработка.
– Ваши, это кто?
– Это неважно, – ответил он угрюмо. – Просто профессионалы. Но я, помимо того, что выполняю приказ, еще и считаю вас правым. Да другого бы Куйбышенко и не послал вас охранять!
– Еще бы, – сказал я. – Не удержались бы от соблазна?
Он ухмыльнулся одной половинкой рта.
– А здорово, если бы послали охранять вашего идейного противника! Как бы столкнулись присяга, дисциплина и верность Родине?
В довершение всего, когда возвращались, пришлось пробиваться через толпу разъяренных патриотов, по большей части стариков-ветеранов, их не могли не впустить во двор, и вот они встретили нас прямо на ступеньках у двери. Против этих дедов, обвешанных орденами за оборону Отечества, телохранители стеснялись применять силу, только закрывали меня своими телами. Несколько раз чувствительно ударили палками по голове, а когда я наконец пробрался в офис, а Терещенко захлопнул за мной дверь, мы все дышали, как загнанные кони.