Земля наша велика и обильна..., стр. 68
– Каждый день гибнут. Мы привыкли.
– Но я не привык!
– Извините. Так кто, вы говорите, выскочил из подъезда первым: парень в черной шапочке или же пока не опознанный мужчина в куртке с надписью «High nv-50»?..
Дома я оказался поздно ночью. Причем везли меня снова на двух автомобилях: в одном – охрана, в другом со мной трое телохранителей. Я не успел подивиться, с какой легкостью находят замену убитым людям и сгоревшим автомобилям, один из охранников молча передал мне мобильник. Я услышал голос Уварова:
– Борис Борисович, это Уваров. Как видите, ваши противники начали действовать. Это еще не конец, вам придется принимать дополнительные меры предосторожности. Прошу вас в вопросах безопасности слушаться Терещенко, он сидит с вами рядом.
Я покосился на сопровождающего меня спецназовца, немолодой, зрелый мужчина с выпуклой грудью и бицепсами, от него веет добротой и надежностью, таких очень любят женщины, пробормотал:
– Не думаю, что так уж быстро решатся на вторую попытку… Вячеслав Антонович.
– Не обольщайтесь, – прозвучал голос очень серьезно. – Многие очень могущественные силы пойдут на все, чтобы остановить ваше победное шествие. Похоже, даже не представляете, сколько гигантов внезапно оказались вовлечены в эту кровавую игру, где ставки высоки настолько… насколько еще никогда и нигде не были так высоки!
Я пробормотал раздавленно:
– Хорошо.
Терещенко принял мобильник, на лице глубокое сочувствие.
– Это ненадолго, – сказал он. – Как только станете президентом, охрана будет усилена.
Я скривился.
– Если стану… тогда убьют сами же охранники. Я же предал национальные интересы.
Он промолчал, лицо окаменело. Я с раскаянием подумал, что он тоже, возможно, считает меня предателем, которого зачем-то поручили охранять, вместо того чтобы просто шлепнуть.
ГЛАВА 8
Глупо на ночь наливаться кофе, да еще таким крепким, но все равно не засну, а чашка этого крепкого и бодрящего, как ни странно, способна и успокаивать привыкших к нему людей. Я впервые задернул шторы на кухне, странно, всегда со своего семнадцатого этажа видел прекрасный зеленый бульвар с чинно гуляющими парами, с сидящими на лавочках стариками, потом там поставили ограждение и начали рыть ямы, заливать бетоном, ставить ажурные арки, на которые водрузили металлоконструкции для «легкого метро», так его назвали, из окна хорошо видно, как строили станцию «Бульвар Адмирала Ушакова», теперь она работает с полной нагрузкой, все равно красиво, только это уже другая красота – технологическая, однако уже не смогу стоять у окна с чашкой кофе и смотреть вниз на все это ночное великолепие…
Итак, мои противники перешли к активным действиям. Скорее всего, это «свои», то ли Карельский, то ли Цуриков и Уховертов, но могут и Дятлов с Троеградским: жизнь в России всегда стоила очень мало, а тем более жизнь какого-то предателя русского народа и великой российской державности.
Да, скорее всего, кто-то из них, остальным потребуется больше времени на раскачку. Но зато у этих остальных мощностей побольше. Этими остальными могут оказаться как силовики, так и олигархи. Хотя и те и другие вроде бы заинтересованы в интеграции с Америкой, но есть же среди них патриоты, а среди олигархов немало просто коммунистических лидеров, которые в свое время использовали золото партии на создание частных банков. Не все они бывшие секретари горкомов, такие коммерческие структуры обычно записывают на родню или вовсе на подставных лиц, но главное то, что эти люди не захотят потерять Россию, как недавнюю площадку для строительства коммунизма.
Но, конечно же, гораздо опаснее мощь разведок Японии и Китая. Наибольший урон я наношу именно им, вот они просто обязаны приложить все усилия, чтобы убрать меня. Любой ценой!
Об этом я раздумывал, когда меня перевозили в бронированном автомобиле с темными стеклами от подъезда к офису, раздумывал в своем кабинете, но, понятно, не в моих силах связать им руки или поотнимать оружие.
В офисе с утра до поздней ночи толчется уйма народа, пришлось утроить охрану, Уваров предложил доукомплектовать из его группы, я вежливо отказался, не хочу попадать в зависимость даже от своих сторонников. Вместо этого часть набрал сам, часть доверил Лысенко, после случая с Гвоздевым он постоянно горбится от чувства вины, прячет глаза, а когда не отводит взгляд, в его глазах собачья мольба: ну скажите мне еще раз, что я не виноват!
Я быстро набивал текст для нашей пропагандистской кампании, вздрогнул, внутренний телефон прозвенел резко и настойчиво, спугнув мысль.
Юлия сказала почтительно:
– Борис Борисович, с вами хотел бы встретиться Микульский.
Я не сразу вспомнил эту фамилию, правда, не потому, что тусклая, наоборот – нобелевский лауреат, суперзвезда современной философии, что переживает второе рождение, он прочно ассоциировался у нас со словом «западник», вращался только в своих научных кругах, изредка принимал звания почетного академика какой-либо страны, но… что ему понадобилось у нас?
– Пусть приезжает, – ответил я. – Если захочет. Я ни на какие встречи никуда не поеду. Даже к президенту.
Она мягко улыбнулась.
– Так и передам.
До обеда день прошел в текучке, а когда возвращались из кафе, звякнул мобильник, я услышал голос Куйбышенко:
– Борис Борисович, с этими походами пообедать надо прекращать. С этого дня заказывайте, вам будут доставлять в кабинет. Да и то предварительно пробовав, как будто подают царю Ксерксу.
– А что случилось? – спросил я тупо.
– Мы задержали троих. Вы будете смеяться, но все трое – из разных группировок! Друг о друге ничего не знали, никак не связаны. Но у двух калаши, у третьего – прекрасный магнум сорок пятого калибра. Думаю, это только начало.
Белович встретил в коридоре, доложил:
– Там вас дожидается какой-то старый пердун. Говорит, у него с вами назначена встреча.
– Посмотрим, – ответил я.
В приемной Юлия и спортивного вида мужик с совершенно седой головой пили чай с печеньем. Юлия подняла голову, мужик обернулся, встал. Ростом оказался выше, в плечах шире, с крупными чертами лица сильного волевого человека, который, однако, умел накачивать не мышцы, хотя мог бы, а извилины в коре головного мозга. Возможно, еще и спинной мозг, это и есть знаменитый Микульский, философ номер один в России и, возможно, в мире. Во всяком случае, в десятку, а то и в пятерку сильнейших входит.
Юлия встала и сказала торжественно, как и положено секретарю представлять такого великого человека шефу:
– Борис Борисович, к вам Микульский Альберт Иванович.
Он первым протянул мне руку, старше меня почти вдвое, мне бы в его возрасте быть таким, крепко пожал.
– Я, Борис Борисович, наслышан о вашей новой программе. Должен сказать, что вам понадобилось огромное мужество, это я смог понять.
– Спасибо, – ответил я. – Допьете чай, проходите в кабинет.
Он отмахнулся.
– Да это я уже вторую чашку, милая Юля подтвердит. Все ее запасы печенья ликвидировал.
– Тогда прошу…
Он вошел в кабинет, с любопытством огляделся.
– Так это и есть колыбель русского национализма?
– Колыбель – вряд ли, – ответил я, – но цитадель – точно. Садитесь, располагайтесь как дома.
Он сел, покачал головой.
– Дома я предпочитаю ходить в домашнем халате. Так что уж побуду как в гостях. Я уже сказал, что вам для такого заявления потребовалось немалое личное мужество. Понимаю потому, что мне в свое время самому пришлось…
Я торопливо вспоминал, что знал о нем из того, раннего периода. Микульский в молодости был не просто русским националистом, но что-то там организовывал, вредил, как было сказано в обвинительном заключении. Угодил в лагерь со сроком на двадцать пять лет, как государственный преступник, но тут умер Сталин, грянула амнистия, он вышел и занялся наукой, в быту, однако, оставаясь таким же русским националистом. Потом как-то его национализм начал угасать. Окружающие решили, что от старости, хотя мне бы такую старость.