Земля наша велика и обильна..., стр. 19
Кирилл сказал хвастливо, что, если б Россия могла собирать два урожая в год, было бы в год два неурожая, а Глеб с гордостью добавил, мол, в России что не тонет, то огнем горит. Именно это и ввинтилось, как шуруп, в мое сознание – что хвастливо и с гордостью. Нам, русским, очень нужна уникальность, потому сперва гордились, что наш Миклухо-Маклай открыл папуасов, потом хвастались выходом первыми в космос, а теперь бахвалимся косорукостью и беспробудным пьянством, которому, опять же, нет в мире аналогов!
И еще Андыбин с его шуточками насчет китайцев. Когда Кирилл сообщил, что китайцы уже строят вовсю космический флот, вторую орбитальную станцию заканчивают, Андыбин напомнил, что самым развитым производством в Китае на сегодняшний день является производство китайцев, а главная мировая проблема в том, чтобы не дать китайцам рис ложками есть…
Влас на это хохотнул и голосом водителя поезда метро сказал: «Осторожно, двери закрываются, следующая станция – «Китай-город». Платформа справа, китайцы слева». Все хохотали, но меня это резануло. Шуточка как шуточка, но что-то в ней тревожное… Или наш извечный страх перед численностью китайцев?
Впереди водитель выбросил из окна бумажный сверток, тот нехотя опустился на дорогу, его погнало ветром под колеса автомобилей. Кто-то успевал чуть подать в сторону, кто-то мял колесами, я подумал с бессильной злостью, что догнать бы козла да по роже, по роже… Нет, все бесполезно. Это же наша Россия, это же всем рожи чистить надо, из окон автомобилей просто массово выбрасывают огрызки яблок, обертки от мороженого, даже презервативы.
Мы оглядываемся на чистоту улиц и дорог в Штатах, но стыдливо умалчиваем, какой ценой чистота достигнута. Там вот так брось грязную бумажку на проезжую часть – штраф на половину месячной зарплаты. Второй раз – все фиксируется! – и с двумя зарплатами расстанешься. Поневоле станешь прилежным и вежливым.
ГЛАВА 8
На часах половина двенадцатого ночи, когда оставил машину в гараже и добрался наконец-то к убежищу на семнадцатом этаже, выше только крыша. Здесь мое логово, здесь уютно… только почему-то холодно, будто не август, а уже ноябрь. От окна дует, ушел на кухню, но и там как в холодильнике. Включил масляный обогреватель, подержал над ним руки с растопыренными, как у жабы, пальцами. Кожа разогрелась, но внутри все та же глыба льда, не тает. Догадался взглянуть на домашний термометр, двадцать один, лучше не бывает, так что этот холод у меня внутри. И вообще гадко и тревожно, я вляпался в большую политику, и вот только теперь, когда начинаю видеть все больше колесиков, двигающих общество, со страхом понимаю, что большинство из них либо проржавели и рассыпались, либо пробуксовывают. Президент не последний дурак, но что он может?
Куда спокойнее думать, что президент дурак или сволочь. С таким убеждением жить легче, вроде бы если сменить на «хорошего», то сразу все наладится. Но страшно осознать, что президент не принимает никаких мер потому, что к русским это невозможно. Но это понимаю только я да еще несколько человек в стране. Они видят, что все пущено на самотек. Мы просто существуем без цели и смысла. А дальше будет еще страшнее. Придут и сожрут.
Компьютер включился, проверился насчет вирусов и троянов, доложил, что в почтовом ящике полсотни писем. Я взглянул бегло, с удивлением обнаружил письмо на английском. Оказалось от старого знакомого профессора Джеймса Олдвуда, специалиста по геомагнитным аномалиям, уроженца Южной Африки, он ее упрямо называл Родезией, а то и вовсе Трансваалем, теперь он живет и работает в США. В письме обращался с просьбой на перепечатку моей работы по поводу структуры земного ядра, я подумал, взглянул на прилагаемые номера аськи, мобильника, видеоконфы, набрал номер, выждал, пока пищало и пролагало причудливый путь за океан: Интернет такая нелепая штука, что иногда с соседом в доме напротив общаешься через узлы в Австрии или Австралии.
Наконец связь установилась, я поправил на мониторе раскорячку видеоглазка, сел свободнее в кресле и приготовил радушную улыбку, ведь Олдвуд теперь юсовец, а те человека без улыбки опасаются: вдруг да укусит.
Заставка исчезла, на экране появилось бледное движущееся пятно, потом резкость взяла верх, я увидел, как Олдвуд устраивается в кресле. Лицо, слегка искаженное крохотной телекамерой, выглядит сильно постаревшим, что неудивительно, мы не виделись лет десять, а жизнь бьет ключом по голове иммигрантов в первую очередь, но все такой же сухощавый, загорелый, в белой рубашке с неизменным клетчатым галстуком, что-то явно корпоративное, пронзительно-голубые глаза смотрят с той же интенсивностью, как и двадцать лет назад, когда мы впервые познакомились на одном из международных симпозиумов.
– Приветствую, Борис Борисович, – сказал он, четко выговаривая слова на тот случай, если я уже забыл английский, хотя с этим натиском юсовщины его хрен забудешь, – рад тебя видеть. Ты все такой же, как огурчик…
– Прыщавый и зеленый? – уточнил я. – Рад тебя видеть, Джеймс. Ты не изменился с прошлой встречи, такой же спортивный. Все еще на горы лазишь?
Видно было, как отмахнулся, кисть руки смазалась, вся технология Интернета еще не в состоянии передать быстрые движения в рилтайме, покачал головой.
– Альпинизм давно забыт, не до него!.. Столько проблем, Борис Борисович. Извини, что побеспокоил, наши ребята готовят комплексное исследование структуры земного ядра, а твои работы в этой области едва ли не краеугольные. Многие опираются на них, я как-то спрашивал тебя о разрешении использовать…
Я перебил:
– Что за проблемы? Я еще тогда ответил полным согласием!
– Да, – сказал он живо, – но я подумал, что за это время у тебя могли быть еще работы. Не могут такие люди, как ты, сидеть без дела и наслаждаться выращенными плодами!
Я развел руками, стараясь делать это помедленнее, на экране все равно будет чуточку смазано.
– Увы…
– Не работал? – спросил он недоверчиво.
– К сожалению, – ответил я смущенно.
– Что так? – спросил он. В глазах промелькнуло неподдельное участие. С возрастом лица немолодых людей становятся все выразительнее за счет морщин, складок, и сейчас я видел в его взгляде сочувствие и понимание, мол, всех нас засасывает текучка, уходим от науки. – Впрочем, жизнь есть жизнь, вон и Корнуэл, помнишь его, поселился на тихом озере, отдалился от людей и сидит с утра до ночи с удочкой…
– Гм… да… – промямлил я. – Да, конечно… Не все идут по ровной прямой… К тому же жизнь, ты верно говоришь, вносит коррективы…
Еще с минуту мы пообщались, а когда распрощались, явно оба чувствовали облегчение. Ему неловко, что я ушел из науки, а я не могу объяснить, что ушел не рыбку ловить и созерцать облака на досуге, а окунулся в еще более бурную деятельность. Наступают времена, когда, кем бы ты ни был, прежде всего должен думать о гибнущем Отечестве, а потом о себе. К сожалению, наукой можно заниматься только в относительно спокойном и стабильном обществе, а когда на кухне пожар, то как-то несвоевременно в кабинете рассматривать в микроскоп каплю воды.
Еще с минуту я тупо и в раздражении смотрел на монитор, затем высветилось окошко браузера, это мои пальцы уже стучат по клаве, вышел в поисковую систему, в окошке набрал фититипи и адрес гугла, ткнул в Enter, через пару секунд появилась страница ссылок. Я бросил взгляд на правый угол, присвистнул озабоченно, семь тысяч ссылок. Многовато. Наверняка еще и полные тезки, надо отсеять, введу-ка еще дополнительные требования, вот так… и вот эти… теперь снова энтерякну… ага, уже лучше, четыреста семьдесят… хоть и многовато, конечно…
Самые популярные сайты, естественно, вверху, вниз идут по мере посещаемости, сайт университета, где кафедра Джеймса Олдвуда, на двадцать третьем месте, что странновато, а научные издания, где его наиболее важные работы, еще ниже, ниже…
Я автоматически щелкнул курсором на ссылке под номером один, успел заметить, что в самом деле попал не туда, это же сайт штатовских консерваторов, третья, как они себя называют, партия, что критикует и республиканцев, и демократов… но уже возвращать поздно, быстро загрузилась, высветилась страница. Мои пальцы едва не щелкнули по кнопке возврата, успел задержаться: на главной странице лицо Джеймса, именно сегодняшнее, исхудавшее, но волевое, сильное, под фото короткая надпись: «Джеймс Олдвуд – председатель Консервативной партии».