Я живу в этом теле, стр. 72
– Ну и…
Плечи его опустились. Голос стал хриплым:
– Ощущение не повторялось. Хуже того, даже воспоминание стало меркнуть, как будто кто-то вопреки моей воле и стараниям удержать… вытирает его из памяти! Я же говорю, что не могу даже Землю ощутить круглой! Чего уж проще?
– Да-да, – согласился я торопливо, глаза опустил, чтобы астролог не заметил ужаса, который ношу в себе. – Вернемся к нашим… э-э… женщинам?
Далеко за полночь Аркадий с Людмилой вышли проводить нас до метро. Звезды сияли, вымытые, блестящие. Я страшился поднимать глаза, но все же украдкой, словно меня кто-то заставлял, поглядывал в эту угольно-черную бездну. Небо как небо, звезды как звезды: даже ощутил смутное разочарование, что не чувствую того внезапного страха, такого нечеловечески огромного и леденящего.
И все-таки… снова, как в далеком детстве, внезапно заметил, что не все звезды похожи на льдинки: на самом деле одни красноватые, другие с голубым оттенком, есть оранжевые… Стали видны даже мелкие, словно над Москвой все предприятия прекратили загаживать атмосферу, а на автомобили установили очистители воздуха.
Наши подошвы ступают по подошвам двух таких же существ, что шли в близком, но неведомом антимире. Нас разделяет тонкая пленка мокрого асфальта, в котором так же точно отражаются огни реклам, высотные дома и даже темное небо с далекими звездами. Я скосил глаз вниз, а мой зеркальный двойник с таким же напряжением начал всматриваться в меня. Рядом с ним двигается существо, которое смутно чувствует единство со всей Вселенной, чувствует на биологическом уровне, только чуть обостреннее большинства существ планеты, а вот мой двойник, судя по его виду, уже не только чувствует, но и осознает это единство.
Аркадий часто посматривал вверх, голос прозвучал восторженно:
– Какое небо!.. Не часто природа нас балует таким зрелищем в большом городе.
– Редкость, – согласился я.
– Я только на даче могу полюбоваться небом, – сообщил он. – А еще лучше, когда навещаю дедушку с бабушкой. У них на Севере небо такое чистое!..
Огромный звездный купол выгнулся исполинской перевернутой чашей. Мир накрыт от горизонта до горизонта, а звезды подмигивают, шепчутся, я почти слышал их голоса. И хотя знал: звезды светят ровным холодным светом, а мигание – всего лишь преломление света в многослойной атмосфере, все-таки мигающие звезды чем-то уютнее, человечнее, ближе, роднее…
За нами, чуть приотстав, шли Людмила и Маринка. Они щебетали о фижмочках на платьях, пряжках на туфлях и прочей шушере, под ними в мокром асфальте тоже двигались смутные тени. На этот раз мы с Мариной побывали у астролога уже по моей инициативе.
Я снова посмотрел на звездное небо. В правой части свода смутно улавливалось некое неудобство. Почти эфемерное, исчезающее, но, когда повернул голову и бараньим взглядом уставился в ту часть неба, смутное чувство неблагополучия пахнуло, как холодным ветерком.
Аркадий проследил за моим взглядом:
– Что-то интересное?
– Да так, – пробормотал я. – Честно говоря, в детстве знал два десятка звезд, а теперь могу отыскать разве что медведиц да Утиное Гнездо. Незнакомое небо… А что вот там, где две такие яркие звездочки, а чуть левее пять или больше мелких? Как пыль, ничего не различу…
Он всмотрелся:
– А, этот квадрат случайно знаю. А что там заинтересовало?
– Да так, – сказал я с некоторой заминкой. – Какое-то чувство неблагополучия. Как будто там кошка попала под машину. Или воробей выпал из гнезда на асфальт.
Я засмеялся, Аркадий тоже хохотнул, вежливый, но глаза стали серьезными:
– Кошка под машину?.. Интересно.
– А что не так?
Он задрал голову, а шаг замедлил, чтобы не шарахнуться лбом о фонарный столб. Бледное лицо было обращено к небу, мне показалось, что по желтой, как у мертвеца, коже бродят тени от звезд.
– Интересное видение, – сказал он медленно, – а что еще кажется там не так?
Я пожал плечами:
– Небо как небо. Звезды…
– А вообще на небе?
Он спрашивал настойчиво, я пробежал взглядом по звездному куполу, почти не зацепляясь за острые блестящие гвоздики. Иногда небо выглядело как огромная черная яма, но сейчас я видел именно плотный купол, которым накрыта земная твердь, а через крохотные пулевые отверстия пробиваются тонкие лучики света.
– Вон там, – указал я пальцем. – Нет, левее… Там вроде серое пятно.
Его взгляд скользнул по моему пальцу и ушел на сверхсветовой скорости ввысь. На лице медленно проступало задумчивое выражение, потом брови сдвинулись, а на лбу прорезалась глубокая морщинка.
– Интересно… Вы в самом деле раньше не увлекались астрономией?
– Я? – удивился я. Оглянулся на бредущих сзади женщин. – Не больше чем культурой тольтеков.
– А культурой тольтеков?
– От Марины как-то услышал краем уха. Понравилось: культура тольтеков! Абсолютно не интересуюсь. Даже не знаю, что такое тольтеки: люди или плесень в пробирке. А почему спрашиваете?
Он опустил взгляд на улицу, оценил расстояние до ближайшего столба, выверил дорогу и снова задрал голову. В глазах было недоумение и начал разгораться нездоровый блеск.
– Да так… Там, где вы увидели выпавшего воробья, там столкнулись две галактики. Еще двести миллионов лет назад, но эхо взрыва докатилось только сейчас. Ну, видимое эхо взрыва. Удалось увидеть крохотную искорку. Больше ничего…
Я спросил скептически:
– А вот там, где серое пятно?
Он развел руками:
– Там просто туманность. Сравнительно молодая. Ну, по меркам Вселенной… Не больше чем полмиллиарда лет. Что в ней творится, пока ни один телескоп не видит, а астрономы ломают головы в догадках. Так что ваша догадка…
Я поморщился:
– Я никогда не был догадостным. И вообще терпеть не могу гадать, догадываться, угадывать.
– Но вы почувствовали нечто?
– Забудьте, – попросил я. – Мало ли что ощутилось. Подумать только: я – и вдруг читаю звездные карты! Брякнуть такое среди моих коллег, засмеют. Извините, но все эти астрологии, гадания на кофейной гуще и внутренностях барана…
Он сказал обиженно:
– Что общего между наукой астрологией и гаданием на внутренностях барана?
– Я же сказал, извините.
– Но вы так сказали…
– Просто я понимаю и принимаю только твердые факты. Факты, которые можно проверить.
Стук каблучков за спиной стал громче. Донесся задорный голос Маринки:
– И пощупать! Аркадий, он признает только факты, которые можно пощупать. Наверное, он все-таки хохол.
ГЛАВА 2
Маринку я все-таки довел до квартиры, поздновато для прогулок одинокой женщины, а пьяни на улицах много, ночевать отказался: муравьи не кормлены.
Дома наскоро принял душ, потом всматривался в это существо, что вытиралось мохнатым полотенцем. Мягкая протоплазма, жидкая плоть на непрочном скелете, но на этой планете это считается «крепко сбитым». За тонкой пленкой кожи, что предохраняет… как же, предохраняет!.. от микробов и плесени, слабая плоть, что изнашивается с каждой микросекундой, сложные внутренние органы, что мешают друг другу. Ни во что не могу вмешаться, все идет само по себе, я катастрофически старею, приближаюсь к этому самому… к небытию.
Не отрывая глаз от зеркала, я сказал негромко:
– Итак, Генеральный Конструктор… предположим, что ты слышишь меня. В любом случае, что я теряю? Я хочу сказать тебе, что твой великолепный план создания человечества… начинает рушиться. Да-да, хотя сейчас это еще незаметно. Совсем недавно людям достаточно было, что их не убьют, что не умрут от болезней в молодости… или в зрелости. А смерть от старости воспринималась как неизбежное, как должное! К тому же везде поддерживалась вера в загробную жизнь. Хоть религией, хоть сектами, хоть суевериями или псевдонаучными рассуждениями о жизни после смерти.
Я передохнул, прислушался, ответа не получил, продолжил:
– Но сейчас религия рухнула, а жалким публикациям об ином мире грош цена. Сам же человек, живя в сравнительном благополучии, уже думает не о том, как дожить до старости, а как жить и жить, не покидая этого мира. Если он узнает… если в самом деле узнает!!! – что после его смерти все исчезнет, если он это прочувствует, то устоит ли общество в том виде, в каком ты его создал? Нет, наверняка рухнет. Посему ты должен подумать о новой ступеньке нашей организации. Мы должны стать бессмертными! Если же это почему-то очень сложно, то долгоживущими. Несколько тысячелетий или хотя бы столетий. Отдельные же особи должны жить оч-ч-ч-чень долго. Чтобы у других была надежда! Человек такое существо, что каждый уверен, что именно он будет долгожителем.