Великий маг, стр. 58

Чем феодализьм так привлекателен? Конечно же, своеволием. Нас, честно говоря, здорово достала опека государства в лице президента, налоговой полиции, СМИ, идиота-начальника на службе, регулировщика на перекрестке, опаздывающего автобуса, общественного мнения…

И вот в какое бы будущее нас ни забрасывала фантазия, мы подспудно понимаем, что этот гнет будет только усиливаться. Государство будет становиться все больше, а мы соответственно – мельче. И запретов, чего низзя, будет все больше и больше. Ведь сама культура – это система запретов. А мы вроде бы в пещерный век, где все было льзя, скатываться не собираемся. В то же время слишком далекое прошлое тоже чревато: при всей свободе первобытного человека слишком много неудобств, да и мамонта не так просто догнать и забить палкой по голове. Зато феодализьм…

Вы сидите в своем укрепленном замке. Вы, по сути, король. А с настоящим королем вас связывают некие очень тонкие нити, основанные на вашей присяге, при которой у вас остаются все права, а вот обязанностей перед королем никаких. Разве что в случае нападения иноземного врага вы обязуетесь повести свои войска на этого гада. Но это вы сделали бы и без всякой присяги. Зато королевство ваше настолько восхитительно мало, что в нем можно… за всем уследить!

То есть вы – мудрый отец, который является верховным главнокомандующим, верховным строителем, верховным судьей… заодно прокурором и адвокатом, тоже верховными, можно с прописной, верховным законодателем. Ваше слово – закон. Закон всегда, в каком бы настроении вы ни находились. Вы всегда правы, ваши распоряжения обсуждению не подлежат, так как все знатные вам принесли присягу, а незнатные живут только затем, чтобы наполнять ваши подвалы зерном и бочками вина, поставлять вам дичь ко столу и девушек для согревания постели, убирать мусор и чистить вам лошадей.

Уже только это дает такую сладость, что даже автор-профи, который пишет всегда с натугой, в романах о феодальном строе оттягивается по полной, будь это феодал с простым мечом или с лазерным! Конечно же, все это фигня, но зато какая приятная фигня…

Глава 9

Неделя прошла, родители привезли собаку, растолстел, по утрам дрыхнет бесстыдно. Теперь я его поднимаю и веду выгуливать, но сегодня я проснулся от жуткого грохота. Барбос, сидя рядом с кроватью, вздумал почесаться. Задняя лапа при этом с таким грохотом лупит по полу, что у соседей снизу может отвалиться навесной потолок. Или рухнуть люстра.

– Свинья ты, – сказал я с чувством. – Кабан. И не чешись, пожалуйста!.. Собаки благородных кровей так себя не ведут.

Барбос взглядом дал понять, куда я могу засунуть его диплом о благородном происхождении, зевнул и принялся чесать за ухом, а потом и выю. Я пихнул в бок, Барбос не удержался на трех лапах, а когда подхватился, бросился на коварного обидчика.

Минут через десять мы уже степенно выплыли из подъезда. Барбос даже не повернул головы в сторону клумбы или лужайки. Ему просто изволилось встать раньше, а вовсе не переполнился кишечник. Я, кстати, догадывался, потому сперва выпил чашку крепкого кофе, а уж потом потащился на свежий, кому он нужен в такую рань, воздух.

Народ все еще идет на работу, вернее – на службу, рабочие прошли часом раньше. Домохозяйки отправились на рынок за покупками. Строительные рабочие укладывают асфальт. Не угадать, который из них рубанет тебя лопатой по голове…

На миг впереди слабо мелькнуло в тени розовое пятнышко. Мне стало легче, следят за мной, следят и за теми, кто вблизи. Барбос двигался, как танк, посреди дорожки, и всяк встречный либо замирал, либо обходил по самой бровке.

Далеко впереди у газетного киоска трое парней. Один уже рассчитывается. Значит, повернутся и отойдут как раз, когда буду проходить мимо. Самое время свернуть на тропку влево. Я, похоже, со своей инфистикой медленно, но уверенно вхожу в категорию лиц, наиболее подверженных профессиональному риску быть застрелену или как-то иначе убиту. Возглавляют список по старинке президенты страны и всякие там канцлеры, но скоро народ поймет, в чьих руках подлинное могущество…

Звякнул мобильник. Послышался незнакомый голос.

– Владимир Юрьевич, с тревогой сообщаю, что в издательстве «Тесляр» один новенький редактор очень вольно обращается с вашей рукописью.

– Кто вы? – спросил я.

– Один из ваших читателей, – сообщил голос. – Я не вхожу в редакторскую группу, но проходил мимо и услышал, как редактор хвастался…

– О чем?

– Как обычно: автор наворотил, а текст приходится чуть ли не переписывать. Конечно, врет, но что-то в самом деле правит, я сам видел.

– Спасибо, – сказал я. – Огромное вам спасибо!

Большинство редакторов – нормальные люди с нормальной психикой, то есть хотят работать как можно меньше, а получать как можно больше. Мне от них вреда никакого, меня не беспокоят. Но всегда находится крохотный процент редакторов, которые свое дело знают и любят. Они не могут видеть неверно поставленную строку, не к месту всобаченный эпитет, глупое сравнение или просто неверную постановку слов. Они автоматически реагируют на любую корявость языка, тут же бросаются править, улучшать… а это предполагает либо вычеркивание, либо дописывание каких-то слов, ибо простой перестановкой слов удается обойтись очень редко.

На это могут идти только редакторы-подвижники, ибо такая самоотверженность не нравится никому. Издатель требует сдавать рукопись как можно быстрее, а любой автор всегда недоволен, просто инстинктивно защищает написанное им – любимым, талантливым, замечательным.

У меня отношение двойственное, ибо вижу правоту и крайнюю необходимость редактора, но сам все же им не доверяю. Тех старых монстров не осталось, когда редакторами работали писатели, знатоки и виртуозы языка. Тогда во главе издательств стояли самые крупные писатели, редакциями заведовали писатели рангом чуть мельче, а на месте простых редакторов сидели рядовые писатели – знатоки языка, прекрасные лингвисты и филологи, умные образованные люди.

Сейчас же во главе издательств чаще всего крутые ребята, что раньше торговали водкой, а то и сейчас еще торгуют, а издательство – это так, побочное вложение денег, как в производство презервативов и кока-колы. Естественно, требования к заведующим редакциям и редакторам вполне в духе рынка.

Потому и не доверяю редакторам. Нынешним. Тем, старым, отдал бы рукопись и заранее соглашался бы со всеми… или почти со всеми замечаниями. А этим – нет, не позволю. Вовсе не потому, что они все – рыночники, тот же процент подвижников никуда не делся. Но у меня нет времени на своей шкуре проверять, кто из них нормальный, а кто вроде меня.

Да и не начинающий я автор, чтобы издатель мог заставить меня принять литературную правку какого-то безымянного мальчика. Рукописи таких монстров, как я, должны попадать к тем же монстрам редактуры… но если их нет, то пусть все идет без редактуры. Невычищенная рукопись стыдливо называется «в авторской редакции».

Когда я шел вдоль кромки леса – второй звонок. Веселый голос прозвенел, как будто зазвучали серебряные струны.

– Привет труженику пера!.. Кстати, почему вас так называют?.. Потому что любите поспать?

Голос Кристины понизился, стал грудным, завлекающим.

– А при чем тут поспать? – удивился я.

– Говорят, подушки в старину наполняли перьями, – ответила она. – Не представляю… Это ж сколько воробьев нужно ощипать?.. А с птиц покрупнее – перья жесткие, проткнут любую наволочку. На сегодня есть какие-то пожелания?

– Да вроде бы нет, – ответил я медленно, ибо очень захотелось, чтобы она оказалась рядом, поблизости, чтобы видел ее, говорил, чувствовал ее запах. – В смысле, экстраординарных…

– А обычные, – поинтересовалась она, – есть?.. В смысле, человеческие?

– Человеческие? – переспросил я. – Ах, в смысле…

– Именно, – подтвердила она. – Застойные явления чреваты! А если злоупотреблять виртуальными партнерами, то может выработаться стойкое неприятие естественных…