Творцы миров, стр. 81

– Не трусь, – произнес я вполголоса. – Эдисону лампочка обходилась в полтора доллара, но он продавал ее за доллар! И нес громадные убытки. Потом снизил себестоимость до доллара двадцати, продолжая продавать по доллару, но убытки понес еще больше, так как продажи резко возросли. Но когда на пятый год снизил себестоимость до девяноста центов, то прибыль сразу перекрыла все расходы, так как его лампочки покупала вся Америка!

– Да знаю, – ответил он. – Вон Билл Гейтс пять лет продавал свою Х-бокс в убыток, пока не приучил к нему весь мир. А за это время и себестоимость снизил… Но одно дело классики, другое – мы…

– Мы тоже классики, – сказал я. – Только пока об этом знаем лишь мы с тобой.

Среди ослепительно красивых женщин одна повернулась в нашу сторону, я мгновенно узнал Клариссу, невозможно прекрасную, изумительную, роскошную, словно Мэрилин Монро в расцвете своей сногсшибающей красоты. Ее глаза изумленно расширились, она торопливо сказала что-то своему спутнику, тщательно одетому господину с широкой лысиной, направилась к нам легкой, почти танцующей походкой.

– Володька, – сказала она, смеясь. – Я рада тебя видеть!.. И тебя допустили на этот праздник? Здесь же одни толстосумы?.. Признавайся, кто тебя провел?

Я развел руками.

– Да вот удалось… Только не говори так громко, а то спохватятся и выведут.

Ее глаза смеялись.

– Что, захотелось тихоокеанского краба по-филиппински отведать? Изумительное блюдо! Но не ври, ты всегда был равнодушен к деликатесам.

– Ну, – пробормотал я, – вкусы меняются.

– Не ври, – повторила она. – тогда почему не растолстел? Что на липосакцию ложишься каждый сезон – не поверю, ты из другого теста.

– А ты как здесь? – спросил я. – Твой Стивен стал бизнесменом?

Она беспечно отмахнулась:

– Не стал. Но я не с ним, я с Гансом. Ты его не знаешь.

– Не с Вольдемаром? Который соперничал со Стивеном?

Она засмеялась.

– Нет, он так и остался старшим менеджером.

– А ты никак вышла за главного?

Она кивнула.

– Меня всегда радовала твоя проницательность. Ганс – главный менеджер отделения компании «РеалКрафт». Он и сумел достать два билета на этот заключительный вечер. У него связи во всех кругах, ему не пришлось даже никого подмазывать и перекупать билеты. Представляешь?

Я огляделся.

– А где он? Не опасается отпускать тебя одну? Тут такие хищники…

– Володька, – сказала она с укоризной, – ты же меня знаешь! Я очень семейный человек! Если у кого и отсосу где-нибудь в коридоре, то только чтобы улучшить карьеру мужа или повысить ему оклад. Кстати, знаешь, сколько он получает? С ума сойти!

– И не говори, – взмолился я. – А то ночь не буду спать, весь иззавидуюсь.

Она кивнула:

– Ты снова прав. Я когда узнала, сразу решила: этот будет мой. И, думаю, это у него еще не конец!

– Я тоже так думаю, – согласился я. – Еще поживет.

Она хихикнула.

– Не конец карьеры, – поправилась она. – Ох, как здорово, когда имеешь возможность бывать в таких местах! Среди таких людей. Подумать только, они ж ворочают десятками миллионов долларов! Даже сотнями миллионов. Мультимиллионеры, ты можешь себе такое представить?

Сзади кашлянул Аллодис.

– Здесь есть даже те, – сказал он почтительно, – что ворочают миллиардами. Володя, нас ждут. Леди, если вы позволите…

Она заулыбалась царственно, Аллодис поклонился, он выглядит куда значительнее меня, и мы пошли через праздничную толпу гостей к выходу.

– До чего же эти существа, – сказал Аллодис, – влюблены в себя и ничего, кроме себя, не хотят замечать. Она даже не сообразила, что ты мог не проскользнуть по чужой контрамарке, а быть далеко не последним гостем. Удивляюсь женской слепоте…

– Пусть, – сказал я великодушно. – Зато красивая.

Он неожиданно хихикнул.

– Представляю ее лицо, если вдруг узнает, что компания, где процветает ее муж, принадлежит концерну, хозяин которого ты и есть.

Глава 15

Сегодня ближе к обеду Николай подошел к окну, отпрянул, всмотрелся снова, уже с испугом на лице. Заинтригованные, подошли Секира и Скоффин, затем Кулиев. Все молчали, наконец и я вылез из за стола.

Улицу запрудила толпа размалеванных для карнавала клоунов. Многие потрясали плакатами, двое развернули длинную ленту баннера, но ветер трепал и сминал, буквы прыгают, надпись не желала складываться во что-то понятное.

Николай сказал озадаченно:

– Чё-то требуют… Пойти узнать, что ли?

– Не ходи, – посоветовал Секира. – Еще какую-нибудь заразу подхватишь.

– Да ты чё? В цирке они моются…

– Какой цирк? Эти никогда не моются, это ж трансвеститы! Они все спидоносцы и… ну, и еще что-то не помню. Но гадкое…

– Тран… трас… тьфу, так и просится на язык «трансконтинентальная корпорация»! Так это мужики, которые бабами одеваются?

– Они не только одеваются, – уточнил педантичный Скоффин. – Они и выполняют ряд их сексуальных функций.

– А-а-а…

Я с грохотом отодвинул кресло. Все оглянулись, я сказал досадливо:

– Работайте! Сам все узнаю. Только их ко всем нашим радостям не хватало.

Лифт опустил на первый этаж, швейцар сказал испуганно:

– Я уже вызвал милицию. Может, вам лучше не выходить?.. Их щас разгонят. ОМОН не любит педерастов.

Я смотрел сквозь бронированное стекло на улицу. Две машины с омоновцами уже прибыли, крепкие ребята высыпали из машин, быстро выстроились в шеренгу, но с места пока не сдвигались.

– У нас уважают права, – сказал я саркастически. – А педерастов с недавнего времени принято считать тоже человеками.

Тяжелая дверь медленно повернулась, я вышел из здания. По ушам хлестнул разноголосый визг, шум, крики, вопли. При моем появлении орать стали еще громче, двинулись было навстречу, но вперед забежали три толстых, как разжиревшие кабаны, мужика в кожаных ремнях на голое тело, удержали.

Из задних рядов, где орали громче всех, вперед пробилась странная пара: мелкий заморенный и погнутый рахитом парень, весь в красных гнилостных прыщах, голое тело перекрещивают, как пулеметные ленты, широкие ремни из черной кожи, жалкое зрелище, когда они поверх колесом вдавленной груди, а второй покрупнее, в женском платье, накрашен страшнее цыганки, кольца в ушах, на пальцах и в носу, причем в носу не пирсинг, а кольцо, как у папуасов. На меня пахнуло жутким смрадом дешевых духов и сроду немытого тела, я задержал дыхание и отодвинулся.

Тот, который в пулеметных лентах, завизжал тонким, как у кастрированного поросенка, голосом:

– Нет, не уходите!.. Вы должны принять наши требования! Если вы тоже живете в культурной стране!

– Принять не обещаю, – буркнул я, – но выслушать могу.

Рахитичный пулеметчик провизжал громче:

– Вот-вот!.. Вы должны все выслушать!

– Послушаю, – отрезал я, – сколько могу. Давайте быстрее, пока вас не разогнали дубинками.

– У нас свобода и культура! – завопил он. – Разве в этой стране не демократия?

– Загораживаете дорогу, – пояснил я.

Бравые омоновцы, поигрывая дубинками, закрылись щитами и начали вытеснять демонстрантов с проезжей части. В прошлый раз, когда разгоняли демонстрацию шахтеров, была лихая драка, пришлось трижды вызывать подкрепление, но с этими справлялись легко, разве что кого-то огрели по голой заднице, а один омоновец, как я заметил, ухитрился одному засадить дубинку в зад по самую рукоять. Тот почему-то не обрадовался, а дико завопил про нарушение прав человека и женевские договоренности восьми президентов.

Пулеметчик-заморыш заговорил быстро, спеша, из-за чего его визг напоминал уже не просто кастрированного, а попавшего под колесо автомобиля поросенка:

– В Реальном Мире совершенно не отражена реальность, в которой живем! Это недопустимо, это возмутительно, это нарушение Конституции и культуры!

Я поморщился.

– Слишком долгое предисловие. Кто вы? Что вы представляете?

– Я, – сказал он гордо, – в Реальном Мире дарк авенджер по имени Торквемада, советник лидера клана Вендженс самого Анисима!