Труба Иерихона, стр. 29
Странное у нас правительство, мелькнула мысль. Нигде в мире такого нет. Везде идет по накатанной стезе… разве что в исламском мире сейчас бурное Возрождение, но у них там по всей стране, вернее – во всех мусульманских странах, а у нас страна думает только о том, как выжить, а здесь, в кабинете Кречета, и нескованный полет мысли, дичайшие фантазии, и… жестокий реализм повседневности.
Мы залетаем мыслями в прекрасное будущее и в то же время ломаем головы, как избавить от внезапного нашествия вшей население Бурятии. Мы строим стены нового дворца Лучшего из Миров и отдаем распоряжение стрелять бандитов вместе с их женами и детьми. Все нелепо, все импровизация, все как будто впервые, снова наступаем на старые грабли…
Марина внесла дымящиеся чашки с горячим кофе, сахарницу, на которую презрительно фыркнул эстет Коломиец, мы расхватали его, как школьники, – вдруг да на всех не хватит, Краснохарев пошире расставил локти и начал вкушать добротно и основательно. Коломиец взял чашку и начал прохаживаться по кабинету, то ли разминая кости, то ли демонстрируя, как он это делает на светских раутах с фужером шампанского.
Я пытался вспомнить ту самую поразившую меня мысль, но мозги только сладострастно потирали лапки при виде могучих расстегаев и большой чашки кофе, я всегда заказываю себе большую… раз уж тут не подают в стакане, во всем теле наступило блаженное расслабление, словно я прихлебывал не горячий бодрящий кофе, а пивко.
Как сквозь вату доносился из-за спины щебечуще-убеждающий голос Коломийца:
– …а вы отриньте эти догматы! Кто сказал, что поступать нужно только так? Мы не должны сковывать свободную мысль… Вон даже наш футуролог и то допер…
Меня передернуло. Мои слова, но в какой трактовке!.. Штатовцы как раз и гордятся тем, что у них ни мысль не скована никакими догматами Старого Света, ни желания, ни помыслы.
Это мы, русские, все еще скованы. Да еще не все европейцы до конца расковались, «отринули мертвые догматы». Мне еще как-то понятно, когда такой бред несет восторженный юноша. Ему бы только рушить старый мир, ему нужна «раскованность от догматов старого мира», но когда, как ученый попка, повторяет министр культуры, то, значит, эта дурость зашла слишком далеко, проникла в такую глубь, что уже вросла в кости.
На самом же деле никто не может жить без догматов. А если кто и попытается, то в лучшем случае тут же сопьется, станет наркоманом и заразится СПИДом – причем получит все сразу. А в худшем – сразу сойдет с ума. Правда, я не знаю, что лучше… На самом же деле мы все отчаянно нуждаемся в крепкой вере в правоту своего дела! Именно в вере. Если эта вера есть, то рука не дрогнет, когда стреляешь во врага или вытаскиваешь из пропасти друга. А если «свободен от догматов», то тут же начнется: а прав ли я, а не лучше ли в самом деле бросить винтовку и встать в позу римлянина, завязывающего сандалии, и вообще «не быть героем»?..
Наш молодой разум… а разум человека еще очень молод, отчаянно нуждается в вере. Вера нужна ему, как молодому дубку нужна защита под кроной старого могучего дуба. Защита и опора. Даже не как молодому дубку, а как плющу, которому необходимо сильное дерево, по которому можно взбираться вверх, обвивая ствол. Карабкаться к солнцу. Без железобетонных догматов, в которых человек не сомневается, он – полное ничтожество. Несмотря на любой коэффициент интеллекта.
Конечно, на кухне за кружками пива можно спокойно посидеть и перемыть кости своим догматам. В чем-то усомниться, что-то попробовать заменить. Но ни на один час не оставаться без оных! Как бы мы ни относились к ваххабитам, но они – прекрасные бойцы прежде всего потому, что свято верят в свое дело. И готовы класть за него головы. Они, конечно, гады, воюют против нас, нападают на Россию, но это смелые и убежденные в своей правоте гады. И вообще, если честно, то все-таки не гады. Гады – это те, у кого нет ничего святого и которые не только не готовы умереть за идею, но даже пальчик за своего Христа, за демократию или сексуальные свободы не прищемят.
За спиной неожиданно снова повеяло ароматом кофе. Марина внесла широкий поднос, чашки сгрудились тесно, давая место расстегаям и прочим вкусностям президентской кухни. Мое настроение сразу поднялось, такие неожиданные повторы я люблю, даже мысли спутались и пошли по струе запаха, как понеслась бы стая гончих псов по следу жирной жареной утки.
– …Теперь вы видите, – втолковывал Коломиец, – чем ужасны эти догматы, которые так сковывают наше сознание… Слабым вера необходима, но мы-то… но нам же…
Дурень, мелькнуло у меня в голове беззлобное. Красивый образованный дурень. Надо как-то незаметно объяснить ему, не задевая самолюбие, что как раз сильным догматы… или скажем по-другому: вера в правоту своего дела нужнее, чем слабым и растерянным «православным». Не доказательства, а именно вера! Вера укрепляет разум, придает ему силы, способность «копать дальше».
Вера в правоту своего дела дисциплинирует как в великом, так и в мелочах. В исламе, самой молодой религии, это доведено чуть ли не до ежедневной утренней гимнастики и занятий с гантелями. По крайней мере, предписано, что с постели надо вставать с правой ноги, а в туалет заходить с левой. Человечек ленив, он постоянно нуждается в насилии со стороны. Дай ребенку волю, он перестанет ходить в школу, а дай волю взрослому – не пойдет на работу, а свернет к доступным бабам. И тот и другой нуждаются, чтобы их заставляли делать «нужное» для них же самих. Вера, будь это религия или учение коммунизма, способна заставить это делать изнутри, не ущемляя достоинства взрослого человека видом надсмотрщика с плетью.
Потому именно американский образ жизни – гибель. Гибель человека в человеке. Превращение в животное, умеющее читать и писать, даже пользоваться компом, но всю мощь науки и техники поставившее на службу своим животненьким инстинктам. С воцарением «американского образа жизни» в человеческое общество пришло Великое Упрощение. Или – Великий Откат в тьму инстинктов.
«Американского образа жизни» как духовной силы просто нет.
ГЛАВА 17
Краснохарев медленно повел по сторонам очами, будто удивляясь, откуда мы все набежали в этот кабинет такие прыткие. Медленно поинтересовался:
– Никто Усачева не видел?.. Он должен мне кое-какие прикидки принести…
– А он задержался в храме, – сказал Коган с ехидцей. – Он теперь стал православным. Назло исламистам.
– В храме? – не понял Краснохарев. – Каком храме?.. А, в том самом, где ставят свечки этому… как его… Павлику Морозову…
Коган удивился:
– Почему Павлику Морозову? А, что отца родного предал? От его веры отказался? Ну и аллюзии у вас, Степан Викторович!
Краснохарев благодушно отмахнулся, не отрывая взгляда от бумаг:
– Сам ты эта… аллюзия. Да при чем тут вера? Молодой больно. Как этот Павлик… У того мозгов было как у авдейкрасивовских героев, что при соплях до полу уже твердо знали, чем хороша советская власть и чем плоха царская… Так и этот, которого на крест… Я не приму веры или учения от человека, который в тридцать три года уже был повешен… или его на кол, не помню, а до этого все годы плел насчет правой и левой щеки. Это ж во сколько лет такое надумал?.. Я, к примеру, в двадцать был еще тупым качком, в двадцать три года – украинским националистом… в тридцать – сайонтистом, или сциентистом, как предпочитают называть другие…
Мирошниченко полюбопытствовал:
– А что это, простите великодушно, за фрукт? Вроде киви или манго?
– Вот видите, даже пресс-секретарь не помнит!.. Эх, молодежь… Так называли тех, кто считал, что все проблемы решит только наука. Как политические, так и моральные, философские, экономические… Да, а в двадцать пять лет я еще стремился успеть получить мастера спорта международного класса. Если не звания грести, то чтоб перед девками хотя бы мускулами трясти. Я тогда твердо знал, что все интели – дураки трусливые, что самые лучшие люди – это Томми Коно, Пол Андерсон…