Стоунхендж, стр. 36

Глава 3

Дни постепенно сокращались… наконец они стали много короче, чем самый недолгий день в Арголиде. Ночи казались уже бесконечными. Иногда день нельзя было даже назвать днем: облака сплошной пеленой закрывали небо, зябкой моросью орошая и без того вымокший лес. То дождливые, то туманные, но всегда короткие дни уже стали казаться только серыми разрывами в бесконечном мраке. Небольшой запас олова, который удалось скопить после кражи, рос с пугающей неторопливостью. Вымокшие под вечными дождями мальчишки сделались беспокойными и норовили удрать, если их хотя бы ненадолго оставляли без присмотра. Угольные печи заливало дождем, и они гасли, не хватало сухих дров, чтобы топить их.

После возвращения из Дан Ар Апа Эсон во многом переменился. Он не признавал поражения – во всяком случае вслух – и с холодной безжалостностью продолжал работы в копи. Каждый день перед рассветом, взяв самый тяжелый из бронзовых топоров, он уходил в лес рубить дрова для прожорливых килнов, угольных печей. Спал он недолго, часто целую ночь проводил возле плавильных костров, едва ли не выжимая олово из руды могучими руками. Эсон делал все тяжелые работы, только бы плавилось олово, и перестал говорить о Микенах и корабле, который все ожидали. В преддверии зимы нечего ждать гостей – никто не посмеет выйти в океан навстречу осенним холодным бурям. А без корабля все их олово ничего не стоило. Стоят ли еще Микены? Или же союз Атлантиды и остальных городов Арголеды уже победил Перимеда и сравнял с землей его город? Возможно. Все возможно. Тогда они могут оставаться на краю света и до самой старости, даже смерти, выплавлять свои жалкие слитки, никому не нужные в этой далекой стране. Эсон не заговаривал об этом, но и не оспаривал, когда такое предполагали другие. Эйаса такая жизнь вполне устраивала, но Интеб все не мог примириться со здешними краями. Мысль о родине больным зубом тревожила его день ото дня все сильнее и не унималась.

– Мы можем здесь умереть, и об этом никто не узнает… жуткое место для смерти, – задыхаясь, выговорил он, утомленный непривычными еще усилиями при рубке деревьев.

За последние месяцы Интеб неплохо овладел бронзовым топором, научился врубаться в ствол под нужным углом. Он отправился в лес с Эсоном – чтобы помочь и согреться. Дожди наконец прекратились, их сменил белый холод – выпал снег. Его было еще немного: время от времени короткие снегопады оставляли снег в ложбинах и возле стволов деревьев. Он был такой холодный на ощупь, что руки немели. Интеб никак не мог привыкнуть к снегу и ненавидел его холодную белизну.

– Умрем здесь, – вновь пробормотал он. Не ответив, Эсон обтер об одежду влажные ладони и вновь взялся за топор. Ствол дерева затрещал и переломился, они расступились, чтобы не попасть под ветви. Отбросив топор, Эсон припал к кувшину с элем, который они с собой прихватили.

– Я говорил с отцом Найкери, старым Лером, – продолжал Интеб, чтобы развеять ненавистную лесную тишь хотя бы собственным голосом. – Прежде, когда он не был слеп, Лер много скитался. Он знает все об этом острове и о другом, Домнанне, что лежит к северу: там в основном и живет его племя. Он даже знает, откуда явились сюда герамании. Он говорит, что они из тех, кто торгует с Атлантидой, и я верю ему. Герамании привозят египетские бусы и другие подобные вещи. Отсюда на лодках они плывут через море к великой реке, чужестранное название которой я не запомнил. Они живут в верховьях этой реки. Лер говорит, что по ней, если плыть далеко-далеко, приплывешь к новой реке, текущей в другое море. Если не врет – а проверить его слова нельзя, – наверное, это Истр, впадающий в Восточное море. Мы знаем, что атланты плавают по этой реке, они добывают там олово, и герамании знают, зачем оно нужно. Зачем бы они украли наше олово, если это не так? Конечно же, они продадут металл атлантам. Но если они могут добраться сюда, значит, и мы сумеем пройти этим путем.

Он отодвинулся, когда Эсон повернулся к нему с холодной улыбкой – прежде казалось, что он даже не слушает египтянина.

– Нет, ты не понял меня, Эсон. Слушай, дорогой мой, я же не о том, что мы будем торговать оловом с атлантами, – я хочу сказать, что этим путем мы можем вернуться в Арголиду. Просто вернуться. Здесь нам больше нечего делать. Да, мы извлекаем олово из земли, но здесь его некому использовать. Ты ведь хочешь возвратиться в Микены, я знаю об этом. Мы можем это сделать.

Ответом послужил звонкий удар бронзового топора – Эсон перешел к следующему дереву. Грустно вздохнув, Интеб пожал плечами и начал обрубать сучья с только что поваленного ствола. Было уже почти темно, когда они дотащили бревна до расчистки и бросили их возле печей, чтобы утром заложить в них дрова. Дрожавших от сырости и холода мальчишек уже заперли в их помещении. Эйас присоединился к Эсону и Интебу у очага. Все трое с наслаждением вдыхали аромат, шедший от горшка, стоящего на углях с краю. Без всяких напоминаний Найкери, укутанная в многослойные одеяния из ткани и шкур, вынесла большой кувшин с элем.

– Осталось еще два таких, – проговорила она, ни к кому в отдельности не обращаясь.

Так всегда бывало зимой в этих северных краях – припасы постепенно кончались, скоро не останется совсем ничего. Если не будет хорошей охоты – придется голодать.

– Я видел оленьи следы, – сообщил Эсон, как и все, подумавший об этом. – Дров хватит на день-другой. Утром схожу на охоту.

– Я тоже могу пойти, чтобы донести мясо, – предложил Эйас.

– Работай здесь, мне никто не нужен.

Это было именно так. Все они были нужны ему, только пока работали. Обхватив грудь руками, Найкери гадала, почему он больше не приближается к ней. Они были рядом и одновременно далеко друг от друга. Эйас сплюнул в костер через рваную губу. Интеб невидящими глазами глядел в огонь, стараясь увидеть в нем теплые края, оставшиеся на далеком юге.

– Сын сестры моего отца убил медведицу, – сказала Найкери. – С ней были два медвежонка. Теперь у него три шкуры… теплые шкуры. – Она помешала густую похлебку и облизала деревянную ложку. – Еще я слыхала, что почти все воины Дан Уала ходили на Дан Ар Апа, многие убиты, много коров похищено.

Слушал один лишь Интеб. Эти сплетни и сведения зимой и летом переносили путешествующие по острову альбии. Они знали о том, что происходило, может быть, подвирали, может быть, говорили истину. Интеб предпочел бы более цивилизованные предметы для разговора, но выбора не было. Найкери он терпеть не мог, а потому не отвечал ей, но слушал.

– Сегодня еще один мальчишка сбежал, – проворчал Эйас.

Никто не обратил внимания на эти слова. Обычное дело.

Однажды вечером после дня, потраченного на рубку дров, Интеб с Эйасом присоединились к Эсону, сидевшему у очага. Зачерпнув чашей похлебку, Эсон подул на нее, прежде чем поднести ко рту. Остальные последовали его примеру. Горячее доброе варево из сушеного мяса, перемешанного с зерном… на поверхности блестели капельки жира. Снаружи выл ветер, под плохо пригнанную дверь нанесло снега. Сумерки уступили место темноте. Со всех сторон хижину окружал бесконечный черный лес. Только в ней было светло и тепло. И не думая о причинах, при новом сильном ветре все подвинулись ближе к огню.

Снаружи послышался шорох, едва различимый за воем ветра. С уверенностью охотника Эсон поднял голову. Он чуть приподнялся, тут дверь распахнулась и повалилась вбок – одна из кожаных петель не выдержала удара.

В проеме возник бородатый муж в панцире и бронзовом шлеме, готовый к бою. Длинный клинок алчно блестел в его руке.