Семеро Тайных, стр. 66
Глава 37
Он замерзал в снегу, кожу сек северный ветер, колючие снежинки… нет, даже мелкие острые льдинки больно впивались в лицо, кололи щеки, замораживали губы.
Затем он услышал стон, хриплый и нечеловеческий. Поток колючего льда разом оборвался. Но тело тряхнуло, выгнуло дугой. Стон повторился, его стон, затем он услышал голоса, с трудом поднял тяжелые веки.
Высоко-высоко расплывались огромные лица, он видел выпученные глаза, огромные зубы. Когда зрение прочистилось, он рассмотрел восторженные лица подростков, загорелые, похожие на головешки после пожарища, остроносые, с черными, как воронье крыло, волосами.
В руках крупной девчушки было ведро, с него еще капало, Олег кое-как сообразил, что его поливали холодной водой. Голоса донеслись ближе, в поле зрения появились морщинистые суровые лица.
Он кое-как сел, огляделся. Он был в тени огромного дерева, больше похожего на гигантский стебель травы, еще с десяток подобных бурьянин шелестели огромными узорными, как у папоротника, листьями в десятке шагов, но за их стволами страшно блистали расплавленным золотом все те же бескрайние пески, пески, оранжевые барханы, сейчас уже подсвеченные красным, ибо солнце склоняется к закату.
– Спасибо, – пробормотал он.
Из горла вырвался только жалкий сип, но люди закивали, на лицах появились улыбки. Это было похоже, словно кора старого дерева задвигалась, Олег почти услышал, как трутся и шелестят сухие чешуйки.
Его руки упирались в мокрый холодный песок. От пальм спешили еще два подростка с полными ведрами, с краев срывались прозрачные капли. Мужчина вскинул руки, подростки остановились, глаза горели любопытством. Мужчина прикрикнул, и они нехотя повернули к пальмам. Там в тени лежали мохнатые звери, Олег поморгал, глаза наконец сошлись, он разглядел неподвижных верблюдов.
Мужчина всматривался пытливо, Олег угадал хозяина каравана, а то и главу племени, увидел, как сухие руки раздвинулись в приглашающем жесте:
– Мир тебе, чужеземец с красными, как огонь, волосами. Старые люди говорят, что встреча с таким человеком предвещает большую беду. Когда мы наткнулись на тебя… уже умирающего, кто-то сказал, что не следует вмешиваться в волю небес.
Олег прошептал:
– И почему же вы…
– Но другой мудрец, – сказал мужчина, пояснил с иронической усмешкой: – У нас все мудрецы… сказал, что небо именно нам нарочито послало испытание. Мы должны выбрать: идти ли своей прежней дорогой, хоть и бедной, но спокойной, или же рискнуть пройти через беду. Ибо беда ломает слабого, а сильного только очищает от коросты, делает крепче, показывает его себе и другим, каков он на самом деле…
Олег зябко повел плечами:
– Спасибо. Но разве вы рисковали? На моем месте даже злой дух отблагодарил бы спасителей.
Мужчина сказал серьезно:
– Не все подарки стоит принимать. Если ты способен подняться, мы ждем тебя у нашего костра. Если нет, тебе принесут еду.
Олег с трудом поднялся, только сейчас чувствуя, что воздух все такой же горячий, а от песков веет сухим жаром, как из открытых дверей кузницы. Похоже, ему на голову вылили половину родника, а в небе образовалось не одно облако из кипящей на нем воды.
У костра сидели пятеро. Все как один сухощавые, жара и сухие ветры вытопили жир до последней капли, черные, как обгоревшие головешки, с длинными ногами, придававшими всем печальный вид. Олега встретили сдержанными кивками.
Он сел на свободное место. Сбоку появилась рука с небольшим кувшином. Прохладная жидкость приятно обожгла горло, он чувствовал, как оживает гортань, пищевод, в животе разлился приятный холодок.
– Спасибо, – сказал он дрогнувшим голосом. – В самом деле спасибо… Вы спасли меня не только от смерти… но, может быть, и от чего-то… худшего.
Он чувствовал, что говорит путано, но хозяин каравана спокойно кивнул:
– Да, для настоящих людей нет ничего хуже смерти, а для настоящих мужчин… есть много такого, что страшнее и гаже.
– Спасибо, – прошептал Олег, в горле стоял ком, он глотал и не смог проглотить. – Спасибо… Меня предали те, кому верил, меня бросили на смерть те, для кого сделал все, что от меня требовали… И сейчас меня спасли те, для кого я должен принести беду…
Его слушали внимательно. Олег чувствовал на себе осторожные ощупывающие взоры. Хозяин сказал со вздохом:
– Ты молод, но говоришь достойно и мудро, как человек, проживший долгую жизнь и познавший добро и зло. Тем более нам горько, что беда должна прийти от тебя, ибо это значило бы, что если ты достоин и чист, то мы – недостойны и погрязли…
Второй, подумав, сказал медленно:
– Или же ты – ложный пророк. Тому дано будет говорить настолько близко к правде, что люди пойдут за ним, а он уведет с дороги Истины…
Олег помотал головой, сказал поспешно:
– Нет-нет, в пророки я не гожусь. Ни рылом не вышел, ни годами. Мне только перевести дух, понять… почему я других считал дураками, а сам дурак куда больше… и тогда, может быть, я смогу сдвинуться хоть в какую-то сторону.
Как он понял чуть позже, это был не караван, а целое племя. Народ, как они назвали себя с достоинством. Он с удивлением и завистью смотрел на этих бедных и одетых в тряпки людей, что, в отличие от его родного племени, постоянно двигаются через весь белый свет. Если невры не выходили из Леса, да не просто Леса, а из своего пятнышка, именуемого Светлолесьем, ни шагу в сторону Чернолесья, Темного Леса, Чужой Стороны за Ручьем, то эти остаются на месте лишь для короткого отдыха, ужинают под звездным небом, спорят и доискиваются, почему небо куполом, а не плоское, куда уходит солнце на ночь, сколько джиннов поместится на кончике волоска верблюда, нимало не заботясь, что можно бы остановиться в какой-нибудь цветущей долине, еще не заселенной, поставить добротные домики, разбить сады и огороды, копать, сеять, собирать, чинить, шить, тачать…
Правда, тогда уже некогда будет посмотреть на небо. Будут жить богаче, зажиточнее, но о смысле бытия уже думать не будут, а больше о том, как отелится корова, не ударят ли заморозки по яблоням, пора отвести козу к соседскому козлу, прополоть огород, поставить курятник на столбы, а то лиса повадилась таскать цыплят…
Нет, сказал себе почти вслух и понял, что наткнулся на одно из правил, что останутся в нем если не навсегда, то очень надолго, для них, может быть, и хорошо бы осесть на земле, как все, но для рода человеческого это будет потеря. Пусть народы идут разными путями! Они тоже ищут истину. А чем больше нас пойдет ее искать…
Он попытался предложить им золото, драгоценности, трудно ли натаскать для таких людей, но старейшины племени качали головами, благодарили, снова качали, да он и сам видел, что не примут ценности другого мира. Не из гордости, а просто куда ценнее выяснить, был ли пупок у первого человека, – у первой женщины, понятно, был, но стерся, – сколько же все-таки джиннов уместится на кончике волоска верблюда и сможет ли всемогущий Творец создать такой камень, который не в состоянии поднять?
– Спасибо, – сказал он с неловкостью. – Я возвращу вам долг так, как вы хотите. Я все понял!
Потом они видели, как этот человек, стоя на вершине золотого бархана, вскинул к небу руки, песок закружило, взвился страшный вихрь, здесь именуемый самумом, старики тут же заговорили, что все же пески дают приют злому духу, но самум унесся, забрав с собой весь бархан, а на его месте обнажилась голая земля, где тут же появилось и начало расплываться мокрое пятно.
– Если это злой дух, – сказал старейшина в затруднении, – то зачем ему было открывать новый родник?
Крупные красные, как алая заря, облака висят все на том же небе, яркие птицы в саду с золотыми яблоками верещат во все луженые глотки, в ушах трещит, по дорожкам, посыпанным золотым песком, прыгают заморские зверьки.
Деревья расступились, открылось ровное зеленое поле, а на той стороне высился блистающий дворец из белого камня, настолько чистый, что казался игрушкой, вытесанной из одного куска белоснежного мрамора.