Семеро Тайных, стр. 62
Олег закашлялся, сплюнул комок слизи, в котором была кровь. Полет в вихре, конечно же, быстрее, чем езда на верблюде, но это стойка на одной руке над пропастью. Он уже истратил свою удачу на две жизни вперед.
В горле неприятно царапался ком, а когда в кашле вылетел, в песок шлепнулся сгусток темной крови. На груди под волчовкой зашевелилось, высунулась острая мордочка с непомерно большими ушами. Хищная мордочка летучей мыши была жалкой, помятой, шерстка слиплась.
Олег вытащил бережно, удивился:
– Ишь, не обгадилась… Да ты храбрая.
Мышь жалобно пискнула. Измятые крылья поползли в стороны, знойные лучи мигом прожгли насквозь. Олег сквозь тонкую пленку видел канавки на своей ладони. Мышь тряслась, щурилась, втягивала голову в плечи.
– Тебе-то что? – удивился Олег. – Ты как у Рода за пазухой, могла спать всю дорогу. А теперь не спи, показывай. Крылышками, крылышками помаши!
Крохотные коготки наконец отыскали его палец, Олег ощутил, как обе лапки утвердились, как будто на пальце сидела синичка, мышь посмотрела по сторонам, прищурилась. И то удивительно, что как-то держится, они ж днем спят, только по ночам жуков ловят…
Тоненький прерывающийся голосок наконец пропищал потрясенно:
– Это что?
– Пески.
– Те… самые?
– Посмотри лучше, – пригласил Олег. – Но куда дальше, тебе указывать. У тебя чутье, Короед сказал.
Калашка топталась на плече, расправляя крылья, те мигом просохли, кожа натянулась так, что почти звенела. Небо едва не плавилось, как в горне, а раскаленный добела шар сыпал искрами, едва не сжигая даже песок, как раньше сжег болота, леса, степь.
– Да, – прошептал тоненький комариный голосок над ухом, – я чую… но та древняя земля еще далеко.
– Как далеко?
– Не знаю… Несколько верст… или десятков.
– Или сотен, – проговорил Олег, но сердце радостно прыгало, как заяц весной.
Все-таки живой, все-таки снова в Песках!
Глава 35
Калашка летела впереди, обозначала направление, а в остальное время либо сидела на плече, либо вовсе спала, забравшись за пазуху. Она вообще большую часть дороги спала. Олег вскользь выяснил, что это не Короед ее превратил, а она сама неудачно воспользовалась отсутствием Короеда… Старый колдун намеренно затягивал учение: то подмети, то сор вынеси, то истолчи кору дерева в медной ступе до посинения, и Калашка, которая уже все знала и умела, попробовала одно верное заклятие…
Но проклятый колдун, оказывается, что-то недосказал или сказал не так. Калашка, налетавшись летучей мышью, как ни пыталась превратиться обратно в молодую девушку, так и не сумела…
Олег с сомнением посмотрел на сгорбленного уродца с кожаными крыльями:
– Ты в самом деле была молодой девушкой?.. Гм… Оставайся в этой личине. Так ты краше.
По Лесу не ходят, а бегают, но они трое привычно бегали и по Степи, в Горах, в Долине, а теперь он несся по горячему песку под сжигающим солнцем, сперва очень быстро, потом перешел на ровный бег – под таким солнцем нетрудно спалить легкие.
Дважды он видел вдали между барханов мелькающие головы антилоп, один раз мелькнул мохнатый горб. Олег заорал, торопливо выкрикнул все подходящие по случаю заклятия, а когда бегом обогнул песчаную гору, на том месте серела горстка золы, а высоко в небе носилась как стрела насмерть перепуганная Калашка. Как раз ветер подхватил пепел и унес без следа. Успей позже, решил бы, что верблюда остановить не смог.
– Сила есть, – сказал он со злостью, – так зачем еще и мозги?
– Так ты и такое умеешь? – заверещала Калашка с высоты. – Так что ж ты… так мы ж сейчас… Ты можешь сразу любое княжество! Тебе будут пятки чесать, а мне жуков ловить, крылья их жесткие обламывать…
– Ага, – сказал Олег, – у тебя с мозгами тоже не больно.
Снова месил песок, раздраженно всматривался в синее, как лепестки волошки, небо, но ни Змеев, ни Рухов, ни даже когда в синеве коротко блеснуло что-то вроде наконечника золотой стрелы, даже не смог прошептать подходящее заклятие: то ли пронеслась Анка, дивная птица, которую Род сотворил на заре творения, а потом сам же и уничтожил, то ли еще какая диковина…
Когда Калашка снова упала ему на плечо, острая грудка быстро вздымалась, Олег чувствовал, как бешено бьется крохотное сердечко, но зверек облизывался, явно и в таком сухом воздухе находятся летающие жуки или мухи.
– Отдыхай, – велел он острой мордочке. – Что-то мне вон за теми барханами мерещится…
На этот раз он подкрался, залег, очень осторожно выглянул из-за песчаного гребня. В распадке между золотыми горами стадо верблюдов голов в дюжину деловито обгладывало странные кусты. На ветвях вместо листьев длинные иглы, каждый ствол уходит в землю тремя корнями. Олег заставил свое сердце успокоиться, несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул, очищая сознание, затем медленно и внятно проговорил нужное заклятие. Верблюды продолжали пастись, затем один внезапно начал вместо колючек жадно хватать широко раскрытой пастью песок, задохнулся, упал и задвигал длинными голенастыми ногами.
Пока Олег спешно шептал, перебирая спасательные заклятия, верблюд подергал ногами, вытянулся и застыл. В синем небе сразу появились темные точки стервятников.
– Черт, недоучка, – выругался Олег. – Да если бы недоучка, а то вовсе неучка!..
– Это еще что, – пропищала Калашка. – Ты мог бы его вовсе…
– Что вовсе?
– Ну, превратить в льва… А то улетел бы…
Второе заклятие подбирал долго, вышептал так осторожно, что едва услышал сам. Ничего не произошло, пришлось выждать, повторил громче. Один из верблюдов внезапно раздулся, бока прорвались, полезли внутренности. Зверь закричал от боли, понесся вскачь, из боков лезли кишки, волочились по горячему песку.
Олег с закушенной губой следил, как животное грохнулось, подняв тучу песка. Уродливые кони взбивали песок, струи взлетали как брызги желтой воды.
– Ничего, ничего, – возбужденно пищал на ухо тоненький голосок, – хоть что-то ж да получилось?
Морщась, Олег торопливо отвел взор, перевел взгляд на оставшихся верблюдов, прошептал заклятие…
Раздался дикий рев страха и боли. Верблюдов раздувало, бока лопались, внутренности вываливались сизыми парующими комьями, кровь и сукровица брызгали щедрыми струями, с силой били в горячий песок, тут же впитывались. Верблюды, обезумев от боли, носились между барханами, забегали даже на песчаные горы, где одни оставались, расставшись с жизнью, а другие уносились вдаль…
Над головой раздалось хлопанье крыльев. Трое стервятников кружили низко, всматривались, а еще с десяток опустились прямо из сияющей синевы. Калашка вниз головой кинулась за пазуху, свернулась в ком и затихла. Олег чувствовал, как судорожно стучит крохотное сердечко.
– Что же я за дурак! – закричал он в отчаянии. – Поспешишь – дураков насмешишь! Заклятие не переменил… Теперь опять пешком, дурак проклятый!
Песок сочувствующе шуршал, горячий и сухой, а внизу земля звенела под сапогами. Он не стал переходить на ту сторону барханов мерзко видеть следы своей дурости, потащился злой и насупленный, разочарованный, все еще дурак, все еще не умеет…
Калашка однажды насторожилась, что-то заверещала в ухо. Олег стал прислушиваться, уловил запах животного, чуткие ухи лесного человека поймали эхо хруста. Только тень хруста, но уже все понял, снял пояс, намотал на кулак.
Одинокий верблюд беззаботно дожевывал куст чертополоха. От куста ничего не осталось, но копытами удавалось выбить из песка толстые жилистые корни, и верблюд самозабвенно рылся мордой, став похожим на кабана, подрывающего корни дуба.
Олег сбежал с бархана как лось через мелководье, разбрызгивая по обе стороны тучи песчаных брызг. Верблюд вскинул голову, глаза недоумевающие, но на всякий случай повернулся и бросился наутек.
Олег знал по опыту, как быстро умеют бегать верблюды, но этот явно был лучшим. Он несся как утка над озером, даже шею вытянул, разрезая словно летящая стрела плотный воздух, Олег мчался как гепард, расстояние сокращалось медленно, тело разогрелось, раскалилось, в груди уже был горн, внутренности горели, голова наполнилась горячими угольями, но и верблюд начал уставать, несся тяжело, словно медведь через чащу… но редко кто знает, что верблюд способен бегать не только быстрее медведя, но даже быстрее скаковой лошади.