Правь Амбером!, стр. 53
21
– О-бе-рон! О-бе-рон! О-бе-рон! – скандировали десятки тысяч мужчин, женщин и детей, заполонивших улицы Кейолдара. По мере того как ширилось известие о моем появлении, в город стекалось все больше народу; поток не иссякал ни днем, ни ночью. Как только стало известно, что я пребываю во дворце, они принялись выкликать мое имя и выкликали его часами напролет.
Когда я все-таки явился им на восходе солнца, поднялся оглушительный шум. Должно быть, они узнали меня по сотням статуй, украшающих город – по большей части и вправду обладающих исключительным сходством, насколько я мог заметить. Сегодня я надел великолепный золотой доспех, очень красивый, но совершенно непрактичный, – им меня снабдили жрецы для проведения назначенных на этот день церемоний. Сияющий король Элсом, облаченный в сверкающий серебряный доспех и надевший вместо шлема корону, вышел вместе со мной в главный двор. За нами следовали его четыре сына и стадо жрецов Оберона в белых одеяниях.
Мы с королем взошли на поджидающие нас золотые колесницы, запряженные белыми лошадьми, и заняли места за спиной у возниц, одетых в простые белые туники. По сигналу короля дворцовые ворота отворились, возницы послали лошадей вперед, и мы медленно и величественно покатились по булыжным мостовым Кейолдара.
Перед нами шли ливрейные лакеи с жезлами; они выкрикивали предупреждения и расчищали нам путь. Впрочем, им не приходилось прилагать для этого особых усилий. Передо мной все и так расступались, и на лицах людей был написан благоговейный трепет и изумление. Это слегка подрывало мое самообладание, но я старался никак не выказывать своего смущения. В конце концов, эти люди станут моей армией, когда мы выйдем против Утора.
– О-бе-рон! О-бе-рон! О-бе-рон!
Когда мы проезжали мимо, люди опускались на колени и склоняли головы. Но при этом не переставали выкликать мое имя.
Наши колесницы медленно и величественно, бок о бок катились по забитым народом улицам. Мы направлялись в центр города. Там, в полумиле от дворца, высился храм Оберона – гигантская пирамида, облицованная сверкающим белым мрамором. Его стены представляли собою ступени, восходящие к плоской вершине. Я никогда еще не видель столь огромной и внушительной постройки.
– О-бе-рон! О-бе-рон! О-бе-рон!
Поскольку я изо всех сил напускал на себя божественный вид, то не махал и не улыбался в ответ. Однако же я то и дело одобрительно кивал. Кажется, это вполне соответствовало ожиданиям общественности.
Мы подъехали к пирамиде и остановились; я сошел с колесницы. Дети принялись разбрасывать передо мной лепестки белых роз. Хор затянул торжественный гимн в мою честь.
Я молча принялся подниматься по мраморной стене-лестнице пирамиды; по бокам от меня шли король Элсом с сыновьями, а следом – жреческая верхушка. Солнце согревало мне спину; с юга дул прохладный ветерок. В небе парило несколько птиц; их крики тонули в оглушительном реве, несшемся снизу.
– О-бе-рон! О-бе-рон! О-бе-рон! – продолжала скандировать толпа. – О-бе-рон! О-бе-рон! О-бе-рон!
Казалось, будто это не закончится никогда, но в конце концов я все-таки добрался до верха пирамиды – квадратной площадки со сторонами примерно в тридцать футов. У ее края стоял приготовленный для меня золотой трон, поставленный с таким расчетом, чтобы меня видно было всем, кто находился внизу. Хорошо хоть, что на сиденье положили подушку. Я слегка развеселился: кто-то дал себе труд подумать о божественной заднице.
Я повернулся и поднял руку. Толпа мгновенно смолкла. Я пробежался взглядом по всему городу, от дальних верфей у реки, слева от меня, мимо обширного дворца с его белеными стенами, раскинувшегося почти прямо передо мной, идо лабиринта улиц, застроенных многоквартирными домами, справа.
Хоть я и знал, что посмотреть на меня собралось много тысяч взрослых и детей, я оказался не готов увидеть, сколько их тут на самом деле. Все улицы, насколько хватало взгляда, были плотно забиты людьми; люди толпились на крышах, на балконах и у окон. Я никогда прежде не видал столько людей одновременно... должно быть, их здесь были сотни тысяч.
Я кашлянул; мне вдруг стало как-то не по себе. Одно дело – обращаться к войскам перед битвой, и совсем другое – говорить с таким числом незнакомцев, поголовно верящих, что я – бог.
– Добрые жители Кейолдара! – воскликнул я. Глашатаи подхватили мои слова и принялись быстро передавать их по всему городу.
– Я – Оберон! – сообщил я им. – Я пришел, дабы повести вас в битву за великое дело!.. Мы должны разгромить мерзких адских тварей Хаоса, которые сейчас готовятся напасть на Кейолдар!.. Если они возьмут верх, то перебьют всех, кто живет в этом городе и этих землях!.. Не пощадят никого – ни младенцев, ни стариков!.. И теперь я призываю... всех, способных носить оружие... отправиться домой и взять его!.. Мы выступаем завтра на рассвете!... Мы будем сражаться с адскими тварями, и мы победим!
В ответ раздался вопль сотен тысяч глоток. Он хлестнул по мне ощутимо, словно удар. Я победно вскинул руки, потом опустился на трон.
Откуда-то из глубин пирамиды вынырнули девушки в белых одеяниях и принялись обмахивать меня опахалами из широких зеленых листьев какого-то местного растения. Другие принесли подносы с великолепно приготовленным мясом с пряностями и с сочными фруктами.
Я отослал их взмахом руки. Я вытянул ноги и опустил веки, наслаждаясь утренним солнцем. Да, это и вправду божественная жизнь. Подушка оказалась исключительно уместной.
Той ночью я лежал в дворцовых покоях, предоставленных мне королем Элсомом, временно выбившись из сил и тяжело дыша. Меня окружала дюжина прекрасных нагих женщин, и все они стремились помассировать и поласкать меня. О, божественные силы! Если бы только у меня было время как следует насладиться этим миром! Если бы не надвигающаяся схватка с Утором, как было бы приятно развлекаться здесь, предаваясь удовольствиям и пожиная плоды «божественного» положения. Дома ко мне не относились и с сотой долей такого почитания. Особенно такие красивые и благосклонные женщины...
И все же долг превыше всего. Я и так уже слишком давно не связывался с Фредой и отцом. Лучше поговорить с ними, проверить, не случилось ли чего важного.