Мегамир, стр. 93
– На что? – спросил Морозов настойчиво.
– Да так, – повторил Енисеев. – Собственно… вы меня поймали, Аверьян Аверьянович!.. Ни на что определенное. Так просто! Неужели это то, чего я так брезгливо избегал в том, прошлом мире? Когда меня уговаривали погулять в Сокольниках или в Измайловском парке, подышать свежим воздухом, побыть на природе…
– И что же? – спросил Морозов с интересом.
– Понятно что! Отказывался так, словно меня звали побродить внутри труб городской канализации. Дело не только в том, что в подмосковном лесу бродишь, как по городской свалке… Даже в девственных дебрях Уссурийской тайги мне голо и неинтересно. А здесь…
Морозов проследил за его рукой. Мир был залит жгучими лучами восходящего солнца. На гладких валунах бурно испарялись водяные шары, но в тени эти прозрачные емкости чистейшей воды пока оставались нетронутыми. Над головами носились огромные драконы этого мира всех цветов и причудливых форм. На людей ни один не повел глазом, каждый высматривал только ту добычу, на которую его род охотился последние сто или двести миллионов лет. А то и миллиардик.
Из земли высовывались гигантские головы, совершенно безглазые, но как-то улавливающие движение звезд, соразмеряющие по ним направление своих тоннелей. По этим головам проскакивали быстрые типсики, куверсы, мир постепенно наполнялся писком, стуком, легким музыкальным скрежетом, а из лесу донеслась звонкая песнь простого кузнечика, от богатства мелодии перехватило дыхание: теперь-то их слух охватывает весь диапазон звуков!
– Этот мир… – сказал Морозов медленно, – ошеломляюще богат. Настолько, что я даже навскидку не берусь. Но зато теперь я понимаю, почему некие тайные силы заставили нас принять именно вас.
Енисеев в испуге развернулся к нему всем телом. Лицо Морозова было непроницаемым. Он держался в тени, солнце не высвечивало подкожное движение лицевых мускулов, по которым Енисеев уже научился понимать многое.
– Почему?
– Не догадываетесь?
– Нет, – сказал Енисеев скованно, – уж простите…
– Прощу, прощу. Без вас этот коллектив был бы нормальным добротным коллективом исследователей. Эдакий традиционный исследовательский отряд на другой планете! Оснащенный по последнему слову науки и техники, умницы, энтузиасты и прочее, прочее…
Енисеев спросил тоскливо:
– Так чем же не пришелся… или как раз пришелся… ко двору я?
Морозов ответил после паузы:
– Вы – единственный, кто постоянно задумывается, что делать дальше. Там, в Большом Мире, вы были одним из исполнителей. Может быть, даже хорошим. Но здесь вы, сами того не замечая, раскрылись в идеолога нового мира, новых отношений. Пока ваши высказывания никто не принимает всерьез, они чересчур парадоксальны, неожиданны, даже отвратительны для традиционной морали… но что-то через дырки в ушах западает и в головы! А потом, неизвестно когда, у человека всплывет ваша «здравая» мысль, как его собственная.
Енисеев спросил после паузы:
– Это плохо?
– Не знаю, – ответил Морозов. – Я – человек Старого Мира. Честно говоря, я этот мир не принял… и уже не приму. Ну, в полной мере! А так я его уже принял и даже полюбил. По-своему, правда. В полной – мешают возраст, воспитание, консерватизм характера… Но здесь мои люди, я за них отвечаю, потому я здесь. Вы то, чем этот мир станет. Я его уже не увижу… наверное, к счастью, но вы – другое дело.
Он умолк. Молчал и Енисеев. По спине гулял холодок, всем телом чувствовал нечеловеческий взгляд чего-то огромного, пугающего. Это «что-то» или этот «кто-то» видел его насквозь, понимал лучше, чем он себя. И этот неведомый просчитал его поведение так далеко в будущее…
– Кто нами руководит? – спросил он напрямик.
– Не знаю, – ответил Морозов после паузы. – Я от вас, ученых, набрался презрения к политике и политиканам, хотя это ж они нами правят, дают или отнимают работу. Сейчас все так переплелось… Уже не знаю толком, мы то ли на финансировании правительства, то ли на подножном корму местных органов власти, то ли привязаны к кормушке толстых коммерческих групп, то ли вообще чье-то частное владение… Мы же как привыкли? Деньги на зарплату поступают регулярно, опыты финансируются, планы исследований принимаются – что нам еще надо? Счастливы.
– Значит, – пробормотал Енисеев, – моя роль… иная?
– Да, – ответил Морозов и прямо посмотрел ему в глаза. – Сейчас мы приоткрыли дверцу в Мегамир. А что дальше?.. Вы ведь знаете, что дальше? Или это настолько страшно, что не решаетесь сказать даже мне? Ладно, не отвечайте. Идите, а то уже роете землю, как конь копытом.
Округлые каменные горы медленно плыли навстречу и расходились по бокам. Иногда приседали, когда он с разбегу перепрыгивал бревно или загородивший дорогу кристалл, но в черепе все крутились слова Морозова, а спина все еще чувствовала пристальный взгляд этого побывавшего в разных переделках человека, битого, видавшего виды.
Пожалуй, только Морозов задумывается над будущим. Это входит в работу администратора – задумываться над будущим своего коллектива. И хотя только над близким будущим, но Морозова пугает и близкое…
И не зря, подумал Енисеев.
Не зря, так как тут адаптационные процессы пойдут стремительно. Даже насекомые с их жесткой программой, вшитой в ганглии, адаптируются к меняющимся условиям, вон даже в Антарктиде появились жуки и черви, что роют норы прямо во льду, а люди начнут изменяться с первого же поколения, рожденного здесь…
Он пугливо оглянулся по сторонам. Никто не подслушал такую крамольную мысль? Ведь им постоянно внушают, что Малый Мир – это что-то вроде выхода в открытый космос. Мол, поработайте там чуток, а потом вернетесь, сбросите эти жуткие скафандры, дома – семья, дети, пиво, все блага цивилизации!
Ноздри вздрогнули, аромат был едва уловимый, но в нем чувствовался нетерпеливый призыв. Енисеев ошарашенно повертелся головой по сторонам. Подпрыгнул, стараясь захватить молекул странного запаха побольше, понять, что же за бабочка пролетела, чей запах настолько… гм…
Из-за спины донесся слабый крик. Саша стояла на самом кончике покачивающегося листа. Ее подбрасывало, как доска на высоком трамплине, она хохотала и размахивала руками, опираясь на воздух.
ГЛАВА 22
Сердце колотилось часто и взволнованно. Кровь пошла тугой волной, вздувая вены. Он сфокусировал зрение, Саша стояла в солнечном луче, но комбинезон мешал ее увидеть, как прежде, насквозь, однако… однако это от нее идут свет и тепло, а также тот странный волнующий аромат, от которого сейчас так бешено стучит сердце!
Он вспомнил, что уже несколько дней улавливал этот чарующий аромат, который радостно тревожил и заставлял кровь горячей волной шарахать в голову, а потом огненным шаром приливать ниже.
Вот оно что! Пока он раздумывал над проблемами следующего поколения рожденных в этом мире, в Мегамире, Саша уже становится частью этого мира. Может быть, раньше всех.
В синеве пролетела крохотная фигурка с неизменным бластером на изготовку. Дмитрий, похоже, тоже уловил этот запах, но увидел внизу Енисеева, развел руками в жесте сожаления и зависти, кивнул и унесся вихляющим непредсказуемым полетом бабочки.
Енисеев видел, как Саша протянула к нему руки. Яйцеклад ее раздулся и пульсировал. Он заорал, подпрыгнул на немыслимую высоту, едва-едва не дотянувшись до края листа. Саша звонко засмеялась, ее смех был похож на трель молодого кузнечика, прыгнула с листа на другой, на третий, исчезла в зеленом тумане…
– Теперь не уйдешь! – заорал Енисеев победно.
Мышцы вздулись от прилива крови. Ноги распрямились с такой силой, что он прыгнул как кузнечик, перелетел через листок, эквивалентный сосне десятиметрового размера. Под ним заходило ходуном, но пальцы впились в сочные пружинистые подушечки простеганного листа, а ноздри уже ловили более четкий запах.
Через мгновение он сделал тройное сальто на ту сторону дерева, тело стремительно ринулось в радостный бег. Сердце стучало чаще. Кровь уже не шумела, а победно ревела на порогах суставов.