Мегамир, стр. 52
Енисеева ударило с такой силой, что он обрушился вниз, в черноту. Тяжелая липкая масса потащила дальше. Он с трудом выбросил обе руки, зацепился, повис. Влага ушла, остатки впитались в пористое дерево. Он сумел отлепиться от стены, все еще ослепленный толстой, как ватное одеяло, пленкой холодной воды.
Сверху доносились крики. Енисеев бросился на голоса, прилипая, отдираясь, снова прилипая, сбрасывая с глаз лохмотья воды, что обжигали холодом, впитывались через тонкую кожу.
Сослепу боднул Сашу, она одной рукой помогала Дмитрию баррикадировать отверстие. Ее и Дмитрия не узнать под слоем водяного чехла, куда намешались пыль и стружки. Оба работали отчаянно, даже Саша с одной здоровой рукой… Пристыженный Енисеев изо всех сил вколачивал в отверстие поленья опилок, стружку, суетился, пытаясь помочь Саше.
Уже в темноте Енисеев ощущал толчки, слышал натуженное дыхание, сопение, наконец хриплый голос Дмитрия проревел:
– Все… По краю ударила! Если бы эту бомбочку да поточнее… Эх! Засадило бы нас под самый… пенек. Прямо к царице с расплодом.
– Повезло, – послышался прерывающийся голос Саши.
В темноте ее голос звучал часто и высоко, даже не по– женски, а скорее по-детски. Но глаза начали быстро привыкать к рассеянному свету, и вместо ребенка Енисеев рассмотрел силуэт десантницы, увидел на ее поясе контуры бластера.
– К царице не попасть… – ответил Енисеев.
– Почему?
– Ход все время делает изгибы, – сообщил Енисеев. – Муравьи такие случаи предусмотрели миллионы лет назад. Да ты и сам видел…
Дмитрий отмахнулся, в темноте, как вспышка молнии, мелькнули его белые зубы:
– Все знают, все предусмотрели… Что-то же оставили и для нас?
– Гм, ты говоришь от имени муравьев? Смотри, сроднился… Что-то оставили, конечно. Постараемся найти это нечто.
Тоннель в самом деле делал изгибы, вилял из стороны в сторону. Становилось то абсолютно темно, то видели впереди пятно от гниения древесины. Навстречу, как из калорифера, катились волны теплого сухого воздуха, чувствовалось давление. В мышцах радостно квакнуло, появилась сила, кровь заструилась быстрее. Дмитрий и Саша шли по-десантному, плечо в плечо, гордо вскинув подбородки, но все еще похожие на две снежные бабы, попавшие в жарко натопленную баню. От их облепленных водой комбинезонов валил густой тяжелый пар.
На другой день с утра все трое намучились, разбирая баррикаду. Поленья за ночь разбухли, пропитались водой так, что едва не раздвигали стены. Не только вода, воздух не проникал из внешнего мира.
– Пора постоянные двери навесить, – сказал наконец Дмитрий, пыхтя.
– Вот и займись, – предложил Енисеев.
– А муравьи? – спросила Саша.
– Муравьи обучаются быстро. Это не гусеницу достать.
Взломав наконец вчерашнюю баррикаду, выбрались навстречу холодному воздуху. Дмитрий первым выскочил на поверхность, держа руки на бластере, раз уж Саше предназначено писать «Дон Кихота» и сочинять симфонии.
Енисеев с Сашей услышали его потрясенный вопль. Солнце светило незнакомое. В разреженном до неощутимости воздухе исчезли привычные поленья пыли, паучки, клещики. Вокруг расстилался неведомый мир, незнакомая страна. Только их пень смутно узнаваем, но за пределами пня… на месте муравьиных трасс – черная перепаханная земля! Исчез лес гигантских растений, что плотной стеной окружал пень. Зато на ранее пустом месте вымахало за ночь что-то невиданное, колючее, жадно рвущееся вверх…
Непривычно сильно пахнет свежесрубленным деревом. Из-под ног тянулось неизвестное, сильно изрезанное трещинами, оврагами, ущельями желто-оранжевое плато. Вчера удирали с серой плиты, почти ровной, сейчас оказались на горном кряже. Ливень выбил из щелей утрамбованную до крепости камня грязь, вычистил, выдраил, теперь они стояли почти в центре множества вдетых одно в другое светлых колец, словно сюда врезался огромный метеорит, поднял деревянные волны, которые, отбежав малость, застыли.
– Какой динамичный мир… – прошептала Саша потрясенно.
– Он самый, – подтвердил Дмитрий настороженно. – Помню, как-то в столичном ресторане продинамили так продинамили. А я ж не был лохом от природы! Здесь динамисты, как вижу, за каждым листом, держи уши на макушке.
Из чернеющих тоннелей выходили хорошо отоспавшиеся за ночь ксерксы. Спускаясь по пню, без тени сомнения расходились, на ходу иногда касались друг друга сяжками, рассказывая вчерашний сон, обмениваясь сплетнями про королеву.
Дмитрий покрутил головой:
– Ну и парни… Никто даже не оглянулся. Мол, братцы, как найдем дорогу? Не заблудимся? Ведь дорожные знаки изъяты за ночь неприятелем!
– Прогнозируют, – предложила Саша.
– Что? – не понял Дмитрий. – Не только силу дождя, но и разрушения, изменения?
Они с надеждой повернулись к Енисееву, Енисеев грубо оборвал их радужные крылья, растоптал и швырнул прочь:
– Особенностями ориентировки ксерксов займемся позже. А сейчас за работу!
Он столкнул их с края деревянного обрыва, бросился следом.
ГЛАВА 17
Из груды камней торчали скрюченные когтистые лапы, высовывалась мощная голова с одним уцелевшим сяжком. Мертвые глаза смотрели с тем же выражением, что и живые. Дмитрий расшвырял глыбы, набросанные дождем, вытащил ксеркса. Тот был без брюшка, литая грудь и стебелек пришлись неизвестному хищнику не по вкусу, точнее, не по зубам, лапы уцелели тоже.
Дмитрий принял изувеченный труп на спину, но лапы цеплялись за камни, Дмитрий падал. Саша взялась за одну лапу, Енисеев за другую, так и понесли обратно до пня.
– Не по себе, – признался Дмитрий. – Уже привык, что страшнее ксеркса зверя нет!
Саша презрительно наморщила носик. Она знала, что никакие звери не страшны тренированному десантнику. А если мужчины, бывший сильный пол, трусят, то существуют на свете женщины!
В лаборатории Енисеева мертвую голову укрепили на операционном столе. Оба испытателя с явным облегчением ушли на свежий воздух, их муравьи вот-вот научатся доставать бананы, а доктор наук снял со стены скальпель, больше похожий на штык Второй мировой, вздохнул, приступил к вивисекции.
Труднее всего извлекался надглоточный ганглий, мозг муравья. Кое-как откромсав его от нервного ствола, Енисеев разложил на свободной части стола. Корковое вещество большого мозга развито дай бог каждому, как сказал бы Дмитрий. Мозг таких признанных интеллектуалов, как пчелы, осы или шмели, не идет ни в какое сравнение. Все равно что лемуры рядом с гомо сапиенс…
Слабее развиты области обоняния, зрения. Проводящие к ним нервы тонюсенькие, зато как развиты так называемые дюжарденовые тела! Можно понять тех, кто всерьез обвиняет муравьев, что, дескать, те скрывают возможности. Зачем такой мощный мозг? Ксерксы ночью – уходят до ста мегаметров! – ориентируются по звездам, хотя зрительных нервов у них мизер, если сравнить со скопищем ассоциативных клеток. Какие химерические образы теснятся в самом загадочнейшем и наименее исследованном мозге из существующих в природе?
Лезвие на миг зависло над дюжарденовым телом. Енисеев задержал дыхание. Ну с богом, благословясь…
Вечером он почти дополз до пещерки вблизи поверхности, куда проникал ночной холод. Отвечая на вопросительные взгляды, еле ворочал языком:
– Все не так просто… Их мозг намного сложнее, чем казалось… Я составил карту вчерне, но чтобы выяснить, какой отдел чем ведает…
Он замер с открытым ртом. Утром, еще не открывая глаз, закончил:
– … нужен живой муравей.
Чавканье прекратилось, Дмитрий прожевал, спросил угрюмо:
– Будешь резать?
– Подскажи другой выход, если знаешь. Конечно, можно многое узнать, только наблюдая за муравьями. Я сам сторонник этого метода! Но результаты нужны сегодня. Сейчас. Мы все здесь, как я понимаю, начинаем вести себя немножко по-другому, чем в прошлой жизни… Верно, Саша?
Саша не ответила. Она завтракала, деликатно срезая тонкие ломтики сушеного мяса. Дмитрий ответил за нее: