Ингвар и Ольха, стр. 105
– Еще жив? – спросил Ингвар. – Ладно… Пусть твои боги возьмут тебя в свой вирий. Ты верно служил своей стране.
Хазарин прохрипел едва слышно, и Ингвар поймал себя на том, что наклонился, прислушиваясь:
– Мне уготован ад за мои грехи… Но ты прав, я верно служил своей стране.
Захрипел, задергался, сполз на пол. Ингвар, уже не опасаясь неожиданности, наклонился к умирающему:
– У тебя будет меньше грехов, если ты скажешь, кто мой враг!
Синие губы шевельнулись, с них слетело:
– Влад…
Он дернулся и затих. Незрячие глаза уставились в потолок. Ингвар провел ладонью по лицу мертвеца, надвигая веки на глазные яблоки. Влад? Который на своем примере доказывает, что вражда к русам иссякнет сама по себе. Пройдут поколения, и русов не останется. Будут одни русичи, а русичи уже наполовину славяне.
Он поднялся, пошел из горницы. На пороге оглянулся на распростертое тело. И все-таки хазарин, хоть и жил трусом… или прикидывался, умер как верный слуга своей Хазарии. Даже умирая, когда вроде бы обязаны говорить правду, сумел бросить тень на его ближайшего помощника. И тем самым нанести еще один сильный удар.
Почти что отравленным ножом. В спину.
Глава 45
Погорельцы обычно обходили укрепленный терем Ингвара, потому вартовые сразу подняли тревогу, когда малая группка оборванцев свернула к их воротам.
Ингвар едва успел пересечь двор, когда рядом с воротами распахнули дверцу. Первым показался дряхлый старец, его поддерживали под руки, за ним шли две молодые женщины, трое детей, затем один за другим пятеро мужчин, исхудавших, в лохмотьях, двое с повязками, сквозь которые проступала кровь, прошли три старухи.
Последними были, к удивлению Ингвара, трое волхвов. Два простых, каких встречал у любого капища, а третий был в звериной маске, закрывавшей лицо. Ингвар с отвращением передернул плечами. Русы не любили волхвов из Тайного Братства, самого звериного культа полян, а сами поляне не любили и боялись. Впрочем, такие же были, по слухам, и в других славянских племенах.
– Что, – сказал он недобро, – от своих бежишь?.. Ладно-ладно, проходи во двор. Мизгирь, распорядись, чтоб их накормили и разместили. В западном крыле есть пара пустых чуланов.
Волхв глухо пробормотал слова благодарности, согнулся, будто его ударили палкой, поспешил вслед за другими. Ольха посмотрела вслед с жалостью и злостью. Неужели у полян все так рушится? Если даже этот прибежал искать крова у своих врагов, то где же гордость?
Однажды уже к вечеру далеко в лесу звонко протрубил боевой рог. Дозорные насторожились, а Ольха тут же поднялась на сторожевую вышку.
Вскоре из леса выехали и повернули коней на дорогу к крепости два всадника. Оба выглядели как башни, заходящее солнце светило им в спину, скрывая лица, оба казались еще более огромными и зловещими. Кони под ними были как два холма, а когда пошли тяжелым галопом, то в крепости увидели, как за ними несется стая черных галок, то взлетая, то падая оземь.
– Богатыри, – сказал кто-то с благоговением. – Так выбрасывать комья земли могут только копыта коней Олега Вещего и Асмунда Веселый Пир…
Закатное солнце играло на доспехах, всадники казались одетыми в красную чешую. Один сидел на коне недвижимо, угрюмый и насупленный, второй еще издали помахал рукой.
Ольха вскрикнула счастливо:
– Рудый!
Пол затрясся мелкой дрожью, Ингвар взбирался по лесенке со скоростью куницы, что гонится за белкой.
– Рудый? Где Рудый?
– К воротам едет! А с ним Асмунд!
Ингвар всмотрелся, тотчас же торопливо начал спускаться с криком:
– Отворяй ворота!.. Отворяй!
Заскрипело, затрещало, затем гулко застучали по деревянному настилу копыта двух боевых коней. Асмунд и Рудый въехали неспешно. Рудый вскинул руки и потряс над головой, сцепив ладони, Асмунд слез первым, позволил отрокам ухватить повод коня.
Рудый еще с седла крикнул предостерегающе:
– Если сейчас скажет, что хочет есть, то это наглая брехня! Мы только что двух кабанчиков заполевали и съели!
Асмунд остановился как вкопанный, развернулся к Рудому, не замечая подбегающих Ольху и Ингвара:
– Что? Каких кабанчиков?.. Со вчерашнего утра во рту крошки не было!
Ингвар, смеясь, обнял его, а Ольха торопливо успокоила:
– Асмунд, будто мы не знаем Рудого! Как вы только доехали и ты не убил его по дороге?
– Вот видишь, – сказал Асмунд укоряюще Рудому, – какая у тебя слава?
Рудый спрыгнул с коня, глаза были отчаянные.
– Вот так и говори правду!
Зверята, улыбаясь, уже властными взмахами направляла челядинцев то на поварню, то в подвал за припасами. Кто из воевод говорит правду, угадать нельзя. Асмунд всегда ест так, что душа радуется, глядя. Недожаренное или пережаренное тоже смолотит, смотреть любо. И тарелки за ним мыть не надо.
Каждый вечер Ольха поднималась на дозорную башенку. Кремль и без того стоял на холме, а с башни все вовсе было как на ладони. И особенно заметны багровые огни, от которых начинало тревожно биться сердце, а мышцы напрягались, готовые уносить от беды. Горели веси, горели поля, сараи, стога сена.
Асмунд, несмотря на грузность, поднимался к Ольхе, стоял рядом, сопел жалостливо, ворчал, в досаде бил кулаком по высоким перилам. Рудый бывал наверху редко, умному и с печи все видно, а Ингвар словно страшился остаться с Ольхой наедине.
«Да не заведу я разговор об отъезде, – говорила Ольха ему громко, отчетливо, но про себя. – Всяк видит, что по дорогам и тропкам одни разбойники да тати шастают. Ехать мне нельзя, пока не утрясется». Тоже всем очевидно. И никто не ждет, что она уедет. Правда, ей самой не хочется уезжать, сейчас уезжать, но это уже ее личное, вслух не произносимое.
Сегодня Ольха долго стояла наверху с Асмундом, прежде чем услышала, как заскрипели ступеньки. Пол и дощатые стены начали подрагивать: Ингвар обычно взбегал, прыгая через две ступеньки, из него через край била ярая мужская мощь.
Едва бритая голова выросла над краем, как Ольха сразу поймала себя на том, что украдкой посматривает на его чуб. Все еще не может привыкнуть, что русы бреют голову, носят серьги… обязательно в левом ухе, что у каждого на левой руке тяжелый браслет, а на пальцах кольца. Русы их называют перстнями, ибо носят на перстах, но на пальце Ингвара есть и круглое золотое колечко, особое, обручальное…
Она ощутила, как на щеках разгорается румянец. К счастью, темнеет, не увидит даже Асмунд.
Ингвар был в простой полотняной рубашке, без меча, лишь на поясе висел короткий нож. На сапоги налипла глина, явно ездил в дальние веси своих земель.
– Олег говаривал, – сказал Асмунд, ни к кому не обращаясь, – что эти люди, идущие от семени великого Славена, ни в горе, ни в радости не знают удержу. Теперь видим, до чего доводит радость…
– Может, горе? – предположил Ингвар. Он покосился на Ольху.
– Какое горе, когда помер кровопийца князь Олег!
– Да уж, ни одной целой хаты не осталось, – согласился Ингвар. – Как любят жечь!
– И рубить мебель, – добавил Асмунд.
Оба посмотрели на Ольху, не обиделась ли за свой народ. Ольха пожала плечами:
– И бить посуду.
В ночи пожары были особенно страшными. Дым сливался с черным небом, разве что не затмевал звезды, зато багровый огонь видели издали. Ольха словно слышала отчаянные крики, треск падающих крыш, стен, ржание обезумевших коней в запертых конюшнях.
– Это еще цветочки, – сообщил Асмунд хмуро.
Ольха подпрыгнула:
– Что может быть хуже?
– Уход Олега застал хазар, савиров и гиксов врасплох. Сейчас спешно собирают войска. Со дня на день надо ждать их отряды. Уже завтра нам бы послать людей. Пусть ждут и хватают лазутчиков.
Ингвар усомнился:
– Со дня на день?.. У них сейчас заготовка кормов. Ни один каган не соберет войско для набега! У нас еще есть недель пять, не меньше.