Ингвар и Ольха, стр. 102
Глава 44
Вскоре их снова узнали, но это были уже веси во владениях Ингвара. К удивлению Ольхи, местные жители отнеслись без вражды, даже дали им двух коней. Ингвар велел явиться в терем за платой, а войт сказал почтительно:
– Да ты не беспокойся, хозяин! Если даже не заплатишь. Ты нам уже заплатил. Еще раньше.
Ольха не поняла, спросила Ингвара, а тот раздраженно отмахнулся:
– Да откуда я знаю, что он имел в виду? Наверное, какую-нибудь мзду отменил. Ну, за проезд по мосту, подушное или что-то еще.
– Главное, – сказала она удивленно, – что нам даже помогли.
– Главное, что тебя с Молотом можно посадить на коней, – возразил Ингвар.
– Я могу идти наравне с вами.
– Сперва посмотри, как ходят мужчины.
– Кто этого не видел?
Но когда Ингвар и Боян пошли своим воинским шагом, Ольха потрясенно поняла, что и на коне за ними поспеть не просто. Оба руса в полном боевом доспехе и с тяжелыми мечами за спиной бежали, как кони, по зеленому лесу, прыгали через пни и валежины, проламывались, как лоси, через кусты, бежали без устали, бежали мокрые от пота, как две выдры, но бежали и бежали, еще успевали присматривать за Молотом и поддерживать в седле, уже и кони начали хрипеть и ронять пену. Ольха готова была взмолиться об отдыхе, как вдруг Ингвар вскрикнул:
– Замок!
На дальней дороге показалось с десяток людей с кольями и рогатинами, но загородный терем был уже близок. Кони шли шагом, пошатывались, хрипели, пристыженно косились на шагающих рядом русов. На башенке блеснул солнечный зайчик. Следят за дорогой, поняла Ольха, доспех не снимают даже наверху. Значит, дела и здесь плохи. Или очень тревожны.
Они были еще в сотне шагов от ворот, когда подъемный мост со скрипом и треском начал опускаться. Створки ворот пошли в стороны. Там появился непомерно широкий в плечах приземистый мужик с непокрытой головой. Длинные волосы цвета дубовой коры падали на плечи. Ольха вздрогнула, проход в ворота замка загородил явно полянин. На поясе у него висел короткий славянский меч. Длинные узловатые руки мужика свисали до коленей. От него веяло силой и неприкрытой угрозой. Налитые злобой глаза люто зыркали из-под насупленных бровей. Надбровные дуги выступали как козырек над крыльцом терема.
Он вгляделся в приближающихся людей с явно возрастающей угрозой в лице. За его плечами появились еще люди с топорами и копьями в руках. Передний мужик ступил на мост, не дожидаясь, пока край ляжет на той стороне.
Ольха хотела слезть, встать рядом с Ингваром, но тот словно чуял, предостерегающе поднял руку. Она замерла в седле. Рядом что-то бормотал Молот, седые пряди развевало ветром. Он совсем изнемог от скачки, глаза закрывались.
Мужик слегка пошатывался, словно глыбы плеч и чудовищные руки перетягивали то на одну, то на другую сторону. Край тяжело опустился, мост словно бы облегченно вздохнул, расслабил натруженные мышцы бревен. Мужик остановился на середке моста, тот вроде бы даже прогнулся. Голос мужика был тяжелый и грозный, будто над головой прогрохотал гром:
– Кто такие будете?
Ингвар ответил мертвым от усталости голосом:
– Если и ты, Мизгирь, меня не признаешь… то кто признает еще?
Мужик, которого Ингвар назвал Мизгирем, подошел ближе, всмотрелся в измученное лицо воеводы, зачем-то потыкал в него пальцем. Вдруг обнял, сдавил в объятиях с такой мощью, что даже Ольха с высоты седла услышала хруст костей и скрежет сминаемого доспеха. Ингвар, морщась, высвободился, а Мизгирь захохотал неожиданно гулким басом:
– Так ты живой!
– Как видишь, – ответил Ингвар.
– Боги! А нам сказали, что тебя убили.
Он снова обнял, похлопал по плечам, пощупал, оглянулся на Бояна, Ольху:
– А эти… они тоже живые?
– Все живые, – заверил Ингвар уже потеплевшим голосом.
Мизгирь покосился на престарелого Молота:
– Гм… ну, все не все, а что ты цел, это здорово.
Боян взял под уздцы коней отца и Ольхи, повел следом за Ингваром и Мизгирем. В воротах навстречу выбежал Влад, с ним были Окунь и два дружинника, которые всегда держались с Владом. Все целые, невредимые.
Влад сделал движение обнять Ингвара, но, похоже, постеснялся. Он, как заметила Ольха, всегда был сдержанный в словах и движениях. Только сказал с веселой издевкой:
– Ты знаешь, за чем я их застал?
– Ну-ну.
– Краду по тебе справляли!.. Кто-то сказал, что тебя в Киеве убили. Вот тут и устроили поминки твоей душе с горя.
– Или от радости, – буркнул Ингвар.
Влад оскорбился:
– Плохо ты о своих людях думаешь!
А Мизгирь, от которого несло, как из винной бочки, сказал восторженно:
– А какую, в самом деле, краду справили! Какую тризну закатили! Три дня пьяные рачки ползали! Нет, зря ты не был на такой краде!
Ингвар усмехнулся. Мизгирь не понимает спьяну, что мелет.
– Еще буду.
Мизгирь наконец смутился:
– Ой, воевода… Живи сто лет! Просто никого так не провожали к Ящеру… гм, в вирий. А воевода Оглобень, брат Студена, такую речь сказал, что все рты раскрыли. Никогда он не говорил так долго и красиво!
Ингвар кивнул:
– Верю. Он наверняка готовился сказать ее всю весну и лето.
Дружинники посерьезнели, уловили недосказанное. Ингвар оглянулся, проследил, как к Ольхе подбежали девки, увели мыть и менять одежку. Боян снял отца с коня, понес на руках в терем. Вокруг Ингвара толпились дружинники и челядины, приветствовали, тут же требовали указаний.
Ингвар, оглядываясь на распахнутые ворота, как затравленный волк, распорядился резко:
– Запереть! Выставить стражу у подъемного моста! На башнях менять дозорных чаще, дабы не заснули!
– Ожидаешь приступ? – спросил Мизгирь встревоженно.
– А как же? – огрызнулся Ингвар. – Ты бы не пошел?
Мизгирь почесал голову, побежал, переваливаясь с боку на бок, как сытая утка. Воздух был пропитан запахами дыма, гари. По приказу Мизгиря, а то и подоспевшего Влада спешно жгли траву и кусты. Ингвар разглядел белые затесанные колья в двух сотнях шагов от его крепости. Кто-то разметил, чтобы на этом расстоянии не осталось ни кустика чертополоха, ни глубокой ямы.
Из окрестных весей в кремль Ингвара спешно свозили на телегах зерно, муку, мясо, птицу, гнали скот. Ингвар ждал приступа, по ночам удваивал стражу. Склонялся с наступлением темноты в охрану назначать только русов, но после долгих колебаний решил не рисковать расколом. В дружине уже нет различий между русами и витязями из местных племен. Это видели все, чувствовали на себе. Ингвару намекнули с обидой, что новое дружинное братство для его воинов выше племенных и кровных уз.
Осады не было, но к его кремлю нередко подъезжали всадники, грозились, орали, размахивали оружием. Потом надолго исчезали, и жизнь за стенами крепости тянулась в тревожном ожидании, как разогретая на солнце живица за вылезающим из нее жуком-рогачом.
Зверята и другие поляне, что оставались верны Ингвару, иногда надолго уходили. Ольха подумывала, что не вернутся, но возвращались все, даже Ряска, сестра Зверяты, которая раньше любила поговорить о захватчиках-русах.
– А что хорошего, – буркнула она однажды на вопрос Ольхи, – ну, посадили они на место Олега своего князька…
– Они?
– Они, – подтвердила Ряска, даже не понимая, что отгораживается от своих соплеменников, – этого… Студислава, младшего брата Студена. Он дальняя родня бывшему князю… Ну, тому самому, который был до прихода Аскольда и Дира. Что-то такое дохлое, среднее между мокрой вороной и старым сомом. Уже и по имени того князя не помнят. Но сейчас, когда в Киеве разгромили все винные подвалы, им надо посадить на престол именно потомка старых киевских князей из рода полян. Тьфу!.. Вольности старые им подавай. А вольности в их разумении – хватай что плохо лежит, бей слабого и чтоб никто не смел противиться!.. Да разве ж такие вольности мыслимы?