Имортист, стр. 35
– Господин президент, мне удалось расколоть блок правых демократов и левых демократов, но часть из грушечников выводят своих людей завтра на демонстрацию.
– А правые и левые?
– Те участвовать не будут, – ответил он, глядя мне в глаза. – Именно из-за грушечников. У них планируется отдельная, через неделю. Но по отдельности справиться будет легче.
– Еще бы… Грушечники выйдут всем составом?
Он тонко улыбнулся, серые веки поднялись, он прямо взглянул в глаза:
– Нет, только самые яркие течения. Вы понимаете, о ком я…
– Нет, простите.
Я держался с ним все еще отстраненно, все-таки старый кадр, выполнял хрен знает что, а у нас тут революция, не до преемственности, он же говорит со мной, как будто не замечает, что перед ним уже не тот человек, что отправлял его с этим шеридановым заданием.
– Удалось, – объяснил он, – убедить в первую колонну поставить самую ударную силу: объединения гомосексуалистов, зоофилов, всероссийское общество лесбийской любви, педофилов, геронтофилов… и всех остальных, нетрадиционных. Как вы понимаете, это обеспечит интерес к самой демонстрации, на это я и напирал, однако даст и нам некоторые козыри…
Я подумал, кивнул угрюмо:
– Да. Если только правильно воспользуемся.
– Господин президент, это демократы.
– Да, я понимаю.
– Надо, чтобы эта демонстрация стала ударом по всей демократии. Ее надо принимать и воспринимать не как протест сексуальных меньшинств, а как демократов вообще. По всем каналам телевидения надо подавать это как колонны идущих демократов! Ни слова о гомосексуалистах. Нужно так и называть их – демократы. Только демократы.
Он излагал спокойно, деловито, как будто двигал на обширной компьютерной карте людские массы, какие-то вел к победе, какие-то бесстрастно сметал с карты в небытие. Похоже, с момента подсчета голосов он уже проработал суть имортизма, понимает наш общий курс. Возможно, этот курс ему даже импонирует. Во всяком случае, прием предложил не совсем честный, зато весьма болезненный для демократов… Впрочем, почему не совсем честный? Еще ни одна диктатура не позволяла сексуальным меньшинствам заявлять о своих правах! Все перверсии – порождения демократии.
– Хорошо, – сказал я. – Держите это под контролем. Нужно будет предупредить Ростоцкого…
– С вашего разрешения, господин президент, я это уже сделал.
– Да? Вы оперативны, спасибо.
– Моя работа, – ответил он скромно. – Какие будут указания?
Я подумал, сдвинул плечами.
– Наоборот, это я жду от вас предложений по перестройке работы вашего аппарата и… вообще всей этой громадной машины. Как вы уже поняли, с демократией и прочим лицемерием покончено. А раз так, то у нас те возможности, о которых все правители только мечтали. Начинайте!
– Спасибо, господин президент, – ответил он несколько озадаченно. – Спасибо и… да, я пошел, пошел, пошел…
ГЛАВА 14
Я откинулся на спинку стула, веки опустились. Не для меня это постоянное напряжение, я привык к более спокойному течению жизни… Как тот родственник богатого мадиамского шейха, что преспокойно пас себе несметное стадо сытых здоровых овец и однажды услышал глас, повелевающий ему идти в другую страну и уводить оттуда толпу ленивых и тупых рабов. Понятно, что психически здоровый пастух, привыкший к безмятежной и привольной жизни, сразу же возопил: почему я, Господи? Призови кого-нить другого!
– Почему не призвал кого-нить другого, – повторил я, не поднимая веки. – Я же ученый, а не политик… Нет, я богослов, а не политик… Или скажем так: я же имортист, а не политик! Да, вот теперь в точку…
Голос изнутри меня отчетливо произнес: беда в том, что должен кто-то делать такую работу. Вы, чистые, гнушаетесь работой политика, а потом возмущаетесь, что вами правит дурак…
Солнечные лучи, проникая сквозь бронебойные стекла, теряют убийственный ультрафиолет, зато тепловой мощи хватило чуть ли не накалить мое кресло. От жара потекли мышцы, я блаженно превратился в медузу на берегу, а стройные ряды мыслей, марширующие, как на параде, чуть ли не чеканящие шаг, сломали строй, поползли кто куда.
Сим, Хам и Яфет, всплыла ленивая мысль, это от них раскол. Хам – горячее ощущение жизни, буйство плоти, приземленность желаний, Сим – копание в своих ощущениях, внутреннем мире, Яфет – ощущение прекрасного, жажда знаний…
Тогда впервые и произошло самое серьезное столкновение прекрасной утонченной греческой культуры и очень простой, как ни посмотри, культуры потомков Сима…
Все верно, огонь не гаснет, когда от него разгораются другие: когда разошлись три брата, Сим, Хам и Яфет, все трое понесли факелы, рассеивающие мглу невежества. Больше всего, понятно, добились успеха братья Хам и Яфет. От Хама пошли наиболее могучие цивилизации, что естественно, самые известные из которых вавилонская и американская, от Яфета тоже не меньше сотен народов и культур, из которых самой известной и прекрасной, пожалуй, эллинская… ах да, эта мысля уже ползала здесь, так что ползи дальше, не задерживайся…
Симу повезло меньше, намного меньше. На свою беду, он не удовольствовался такими простыми радостями, как Хам и Яфет, его потомство долго мучилось жаждой непонятного, высокого, несбыточного, в то время как потомки Хама и Яфета копали и строили, прокладывали дороги, разводили скот, строили города, проводили каналы.
Сотни, даже тысячи лет прошли, прежде чем расплодившееся потомство братьев пришло в соприкосновение друг с другом. К тому времени даже смутная память о родстве забыта, это разные страны с разным укладом, языком, а главное – мировоззрением, жизненными целями. Самая простая и свободная цивилизация сложилась у потомков Хама. Ее можно определить как цивилизацию… ну, скажем помягче, желудка. Люди жили простыми доступными радостями. И боги у них простые: орлы, львы, крокодилы, шакалы, рыбы, быки, а если и люди, то с птичьими или звериными головами.
У Яфета потомки формировали свое мировоззрение по схожему пути, разве что их боги приняли человеческие тела, особенно это явно выразилось в эллинской культуре. Стремление к красоте выразилось в ее обожествлении, все боги – прекраснейшие, без всяких изъянов, мужчины и женщины.
Ошибкой потомков Яфета было желание навязать потомкам Сима свое мировоззрение, свою философию, свои взгляды, идеалы. Ошибка потомков Сима в их желании замкнуться в крохотном мирке, заниматься только внутренним миром человека, ибо со стороны прекрасной греческой философии, со стороны всего остального громадного мира идет столько соблазнов, что просто невозможно от них отгородиться полностью, да и не нужно это делать, ведь, к примеру, не только вся современная философия, но и весь взлет науки и технического прогресса начались от исканий Яфета… Имортизм – это религиозность Сима, научная страсть Яфета и животная сила Хама, однако не в противоборстве, а в четком закреплении каждого на своем месте. Когда побеждает мировоззрение потомков Хама, мы видим это жрущее, срущее и постоянно трахающееся человечество, они даже воевать не хотят, для них нет ничего дороже собственных жизней, потомки Яфета воевать всегда готовы, как и навязывать всему миру свои взгляды, но к чему это приводит, лучше всего видно на примере восстания Маккавеев.
Потому единственно верное, когда и наука, и культура, не говоря уже о всех животных позывах, находятся в полном и навсегда закрепленном подчинении у души, духовности, у той части нашего Я, что постоянно связана с Высшим Существом. Это и есть имортизм. Имортизм – это значит, что в нашем существовании есть Цель. В существовании каждого из нас, как в существовании пространства, времени, материи. Мы узнаем эту цель, когда придем. Однако идти должны сами, нас не принесет туда, как приливной волной!
Более того, у нас вовсе не вечность впереди: всемирные потопы и тунгусские метеориты, то меняющие ось планеты, то убивающие динозавров, – лишь предупреждения! Уже несется через пространство тот обломок, что разнесет планету вдрызг. Мы должны успеть уложиться в отведенное время. Мы не знаем, сколько нам отпущено, потому лучше поторопиться, чем потом в бессилии наблюдать, как в небе вырастает страшная красная звезда.