Главный бой, стр. 66
Дюсен видел, как лицо Ратьгоя внезапно озарилось радостью. Если бы это была свирепая радость насильника, Дюсен был бы счастлив, можно ринуться на спасение, повергнуть, уничтожить, разорвать на куски… но этот голубоглазый вспыхнул, как верхушка дерева под утренним солнцем, пошел вперед торопливее, позвал негромко:
– Листок… Листок!.. Не пугайся, я здесь…
Волна звериной ярости ударила в голову Дюсена. Рука метнулась к рукояти ножа. Кончики пальцев стиснули с такой страстью, что стальным клинком ощутило себя все тело. Перед глазами пронеслась горячечно кровавая сцена, как он зарежет этого наглеца и эту тихоню, что тайком ходит в лес к мужчине…
Кленовый Листок ахнула. С болью и яростью он видел, как ее нежное лицо окрасилось румянцем, словно алая заря проступила на бледном небе. Глаза вспыхнули как звезды. Ее тело подалось вперед, она пробежала как лань через поляну, а с другой стороны вышел Ратьгой.
– Листок, – проговорил он с нежностью, – как я страшился, что ты не придешь!
Сердце Дюсена кричало от боли, грудь едва не разорвало, когда увидел, как они смотрят друг другу в глаза. Пальцы прикипели к рукояти. Вот сейчас… Как только этот наглец обнимет ее, сразу же прыжок, замах ножа, удар в шею, а вторым ударом так же торопливо, чтобы не раздумать и не увидеть ее прекрасное лицо, клинком ей под левую грудь…
– Ну почему бы я не пришла, – ответила она с мягким упреком. – Ты же знаешь, Ратьгой… Хотя не надо было тебе этого делать. Отец следит за мной день и ночь.
– Листок, – сказал Ратьгой дрожащим голосом, – я люблю тебя больше жизни, больше всего на свете!.. Помнишь, мы еще с детства мечтали, что никогда не расстанемся. И вот я верен детской клятве, а ты…
Она ответила с невыразимой мукой в голосе:
– Как ты можешь такое говорить? Ты же знаешь, что мое сердце отдано тебе!
– Но тебя выдают замуж за этого степняка!
Ее голос дрожал от слез:
– Это верно. Что наши малые судьбы, когда речь о племени? Такой брак свяжет два народа… Но выдают меня, но не мое сердце! А сердце останется с тобой…
– Но как же ты будешь в таком браке?
Дюсен застыл, страшась услышать ответ. Голос ее прозвучал тихий и печальный:
– Дюсен – доблестный витязь. Он вспыльчив, жесток, но он честен. Я хотела бы такого брата, но сердце… сердце мое с тобой. Дюсену будет принадлежать моя рука, мое тело, но не сердце! Я тебя люблю, только тебя. Я знаю, что на чужбине быстро завяну, засохну и умру, как березка, которую лишили корней, но никто не узнает настоящей причины моей смерти. И даже смерть моя пойдет на пользу племени, ибо на погребении встретятся снова князья и ханы.
– Но ты будешь обманывать и Дюсена!
– Он ничего не узнает. Все, что ждет от жены, получит.
Он протянул руки, но Листок с печальной улыбкой покачала головой:
– Нет. Только муж коснется меня…
– Но, Листок, – простонал он в муке. – Листок!.. Позволь хотя бы взять тебя за твои белы руки!.. Позволь поцеловать в твои сахарные уста…
Она отступила на шаг. В глазах была печаль.
– Прости, но первый поцелуй тоже принадлежит Дюсену. Негоже нам нарушать законы, кои установлены не людьми, а богами.
– Но поцелуй! Никто не узнает!
Она покачала головой, в печальном голосе проступила сила:
– А мы?
Перед глазами Дюсена в красном тумане с грохотом рушились деревья, скалы, гремел гром и страшно блистали молнии.
Кленовый Листок сделала шаг назад. Ратьгой в отчаянии протянул к ней обе руки. Отступая, она легонько коснулась его пальцев самыми кончиками своих пальчиков. Дюсен задохнулся от ревности, а Ратьгой вспыхнул, привстал, словно намереваясь взлететь, но девушка уже повернулась и быстро пошла обратно.
Оба, и Дюсен и Ратьгой, провожали ее взглядами, задерживая дыхание. За деревьями в последний раз мелькнул ее легкий силуэт, хрустнула напоследок веточка, в звенящей тишине неуместно громко вскрикнула лесная птаха.
Глава 35
Базилевс поморщился, за дверью слышались мерзкие человеческие голоса. Здесь, в святая святых всей огромной империи, его личных покоях, всегда стоит мертвая тишина. Сюда не долетает ни один звук. Кто осмелился…
Он быстрыми шагами пересек зал, где посредине сиротливо застыло его ложе, укрытое со всех сторон, даже сверху, занавесками, чтобы не так одиноко и страшно спать посреди огромного пустого пространства.
За дверью слышалось надсадное дыхание. Он толкнул створки, эта единственная дверь в империи, которую открывает он сам, гневно выпрямился, сверкнул взором из-под узких черных бровей.
Между двумя гигантами стражами стоял спархий. Он тут же пал на колени:
– Ваша Божественность! У меня новость, которая чуть развеселит Вашу Бессмертность!
Базилевс кивнул стражам, те сразу же отступили, поклонились и так, пятясь, пересекли весь зал и скрылись за большой дверью. Базилевс опустился в большое кресло, почти утонул в подушках, набитых нежнейшим пухом.
Спархий, все так же стоя на коленях, ловил каждое движение божественного повелителя империи. Наконец базилевс милостиво наклонил голову:
– Говори, червь.
– Дело касается северных границ империи…
Базилевс снова движением головы дал понять, что понял, о чем речь, все о той же Руси, куда империя долгие годы тщетно натравливала степные народы.
– Говори.
– Ваша Божественность! Все получилось с легкостью, как мы и задумали. Их столица, в отличие от нашей, была сильна не стенами, а людьми. Но что люди? Стены нерушимы, а людей можно купить, соблазнить, обмануть… Как и ожидалось, всех сильнейших богатырей, на которых держалась мощь Киева, удалось выманить из города. Кого на подвиги, кого с важным заданием, кого… как. Оставались только двое из старшей дружины. Несокрушимые в бою Зарей Красный и тот самый Кышатич, от которого и нам довелось… Они защищали северные врата, каждый из них стоит ста младших богатырей и тысячи простых воинов! Да что там тысячи… Один богатырь своим видом и криком дает мощь еще сотням слабых и упавших духом воинов, потому сила героев не только в крепости собственных мышц…
Базилевс с неудовольствием слушал, как советник восхваляет доблести варваров, морщился, затем уловил подспудный смысл, всмотрелся в сияющее лицо спархия:
– Продолжай, продолжай. И что же эти особые герои?
Спархий сладко улыбался, жмурился, потирал пухлые женственные руки.
– Только их не удавалось удалить из города. Оба слишком высоко ставят честь быть хранителями северных врат! А в пророчестве сказано, что пока они берегут врата Киева, никому не ворваться в этот проклятый город…
Базилевс крикнул в радостном нетерпении:
– И что же… что случилось?
– Только что мои придворные маги сообщили…
Базилевс прервал:
– Не произноси этих слов! Известно же, что по принятии новой веры и новых богов… тьфу!.. одного бога, все прошлые становятся демонами. А маги подлежат гонениям и казням.
– Да-да, – торопливо сказал спархий. – Да-да! Это я так, обмолвился. Конечно же никаких нечестивых колдунов у нас нет, я сам… мне во сне было видение! Во сне я узрел, что эти сильномогучие богатыри мертвы. Князь, с ним и весь Киев, остался без защиты! Без всякой вовсе! Такого удобного случая для нападения еще не было… Вчера в лесу отыскали их растерзанные тела.
Базилевс счастливо потер ладони:
– Прекрасно, прекрасно… Кто это сумел их так? Власий? Или Горгулис… забыл, под каким именем он там действует?
Советник покачал головой:
– Они убили друг друга.
– Ого, это высшее умение. Это по-нашему, по-царьградски! Натравить варваров друг на друга, загрести жар чужими руками… Кто все-таки? Неужели наши маги?
Советник развел руками:
– Иногда русы подносят нам подарки сами. Это была неожиданность для всех наших людей в Киеве.
Базилевс выпучил глаза, потом захохотал громко и грохочуще. Советник подобострастно присоединился тонким блеющим голоском: