Главный бой, стр. 38

Плечи сами зябко передернулись, будто стоял голым под холодным дождем. Лица у людей белые, словно осыпанные мукой, головы блестят, будто женские ягодицы. Он с трудом шевельнул коленом, Снежок послушно сошел с дороги.

– За мной, – прохрипел он. – Леся… отстанешь – умрешь страшно…

Снежок пошел быстрым воробьиным скоком в сторону. Добрыня с трудом развернул, заставил перейти в галоп. Коня пошатывало, а после полуверсты с удил полетели клочья желтой пены. Леся дрожала, глаза ее, как и у Снежка, были круглые, словно у испуганной птицы.

Добрыня заставил Снежка вломиться в ближайшую рощу. Деревья сплошной стеной, ветви до самой земли. Едва углубились, он соскочил на землю, расседлал, заставил Снежка напиться прямо из баклажки, поспешно вытер досуха взмокшие бока и брюхо. Снежок все еще дрожал и вращал огромными, как мельничьи жернова, по-детски испуганными глазами.

– Какие-нибудь заговоры знаешь? – спросил Добрыня.

– Откуда? – ответила Леся виновато. – Я ничем не болела. И тятька мой не болеет…

Она слезла на землю. Ее кобыла тоже в мыле, в глазах страх. Добрыня с раздражением отмахнулся:

– Да на хрена вы мне оба с тятькой! У меня коня сглазили! Чертовы отморозки… Еще бы чуть…

Леся похолодела. Так это и есть те страшные отморозки, о которых столько жутких историй? Когда уходишь в дальний и опасный путь, то тебе желают: если смерти, то мгновенной, если раны – небольшой… А здесь смерть, попади им в лапы, не будет мгновенной. Слишком уж страшные россказни ходят про этот народ!

Глава 20

Когда-то, как рассказывают деды, а те слышали от своих дедов, через эти края двигалось племя в поисках лучших земель, лучшей травы для своих коней. Многие народы так переселялись и переселяются сейчас, в поисках лучшей доли. Как вот пришли из неведомых земель угры и угнездились среди западных славянских земель, как пришли золотоволосые и синеглазые русы на земли восточных славян или черноволосые и черноглазые болгары на земли южных.

Но застигла это племя по дороге ранняя зима. Ударили морозы, а потом и замела метель, да такая страшная, что две недели только сыпал и сыпал снег, укрыл все кусты, а от деревьев над снегом остались только верхушки. Все племя осталось под снегом. Но прошла морозная зима, растаяли снега, и… оказалось, что каким-то неведомым путем из племени выжили двое детей. Страшен был их облик! Отмороженная плоть отваливалась ломтями, но все-таки выжили в богатом дичью и ягодами лесу. А потом от них самих пошли дети, страшные обликом, угрюмые и недобрые. Непонятно, что мороз с ними сделал, что отнял человеческое, но взамен отморозки научились недоброй власти над лесными зверями и птицами. Говорят, даже деревья могут словом заставить засохнуть!

Она механически вытирала коня досуха, а рядом Добрыня целовал своего Снежка в теплые бархатные ноздри, гладил по умной морде, шептал в уши ласковые слова. Леся косилась в их сторону, хоть и прислушивалась к странной тишине за их спинами. Даже кузнечики перестали стрекотать в поле за рощей, откуда они прискакали. Она чувствовала, как в душе поднимается злость, хотелось закричать, ударить этого прекраснолицего надменного витязя, которого всегда ставили в образец.

С трудом удержалась, это все марево отморозков, они сильны в гадком колдовстве. Хотя первый раз ей так захотелось ударить его по голове, вбить в землю по уши, когда он вылез из пещеры и спросил тупо, где же Амира… Но наверное, это все-таки чужое гадкое колдовство, ибо ей до хруста костяшек в кулаке хочется шарахнуть его по голове, когда он гладит и целует коня в бархатные ноздри…

Добрыня вздрогнул, когда Леся прошептала тоненьким голоском:

– Недоброе место… Чую, черный морок ползет меж деревьями.

– В нашу сторону?

Она прошептала еще тише:

– Да. Наблюдает за нами.

Добрыня громыхнул:

– Да? Тогда не горбись.

– Не горбись? – переспросила она. – Почему? Тогда колдовство не подействует?

– При чем тут колдовство? – сказал он раздраженно. – Спина должна быть ровной, а выпуклости… ну, в других местах. Даже если подкрадываются прямо сейчас, все равно нельзя терять людского вида… как потеряли эти.

Леся огляделась, погладила коня, даже придержала ему пасть, чтобы не заржал, пугливо прислушалась.

– Что они хотят?

Добрыня буркнул:

– Ну, как и все… Больше земли, больше места для охоты, больше земли для сел или нор… А для этого надо согнать соседей. А чтобы изгнанные не спорили – всех убить.

Она вздохнула с облегчением:

– Все как обычно? А я уж всякие страсти надумала.

– Как обычно, – подтвердил он. – Только у них, кроме топоров, что понятно, еще и нечистые чары. А это похуже.

– У меня есть обереги, – сообщила она торопливо.

– У меня тоже, – ответил он. Пальцы коснулись рукояти меча. Нечисть, как известно, боится обнаженной стали. – У меня тоже есть обереги.

Она вздрогнула:

– Светлое небо!.. У нас на реке часто лягушки вмерзают в лед. Катаешься зимой, а они смотрят на тебя из глыбы льда выпученными глазами… А весной, когда лед растает, оживают.

– Да, – согласился он, – как лягушки или рыбы… Но с лягушками ничего не происходит. Или происходит, но мы не различаем: лягушки все равно лягушки – размороженные или не замерзавшие. Но в человеке что-то вымерзает важное… Отморозки живут как те же лягушки или рыбы: едят, пьют, плодятся. Врага убивают, тоже едят. У них нет наших дуростей вроде любовей, из-за которых парни бросаются на нож, а девки топятся, или там, слово дал – сдержи, хоть для этого пришлось бы умереть…

Она посмотрела на него с неуверенностью:

– Но тогда… они должны побеждать.

Добрыня с некоторой неуверенностью покрутил головой:

– Должны. Но не побеждают. Стало быть, что-то в нашем дурном «дал слово – сдержи» есть жизненно важное. Если не для человека, то для племени.

Она сказала беспомощно:

– Ну, придумай же что-нибудь!..

– Что?

– Ну хоть что-то! Ты же хитроумный…

– Да ну.

– Тятя говаривал, что если не помогает шкура льва, то надевают шкуру лисью… А о тебе слава идет, что ты хитроумный, на двунадесяти языцех говоришь как сорока, любого мудреца вокруг пальца…

Он прорычал:

– Когда ждут лисьих хитростей, нет ничего проще… и умнее, чем появиться в шкуре льва.

Снежок тряхнул ушами, Лесе почудилось в карих конских глазах удивление. Добрыня положил обе ладони на седло, оглянулся на девушку:

– У нас нет времени.

– Что ты хочешь делать?

Уже с седла ответил сурово:

– Прорываться – погибнуть, остаться – умереть. Но лучше погибнуть, чем умереть.

Она торопливо взобралась на лошадь, в голове вертелось: а какая разница – погибнуть или умереть, это ж все то же, он нетерпеливо ждал, наконец она уже в седле натянула лук, наложила стрелу на тетиву.

– Готова?

– Добрыня… – выдохнула она. – Я… в этот смертный час… когда…

С той стороны раздался вой, в котором не было ничего звериного. Мороз пробежал по коже Леси, а внутри все застыло. В ответ прогремел как гром яростный клич, блеснуло лезвие длинного меча. Снежок взвизгнул, встал на дыбки.

Леся ударила пятками под конские бока. Деревья замелькали, встречный ветер ударил в лицо и разметал волосы. Снежок и блистающий всадник неслись впереди, как брошенная рукой великана серебряная гора.

Так вот оно что уготовано проклятым демоном! Его трясло, сердце бухало как молот, легкие кипели, как в котле, нечто яростное рвалось на свободу, красная пелена застила взор. Страшный жар пошел от его тела, он услышал яростный вскрик:

– Слава!

Впереди выросли костлявые фигуры. Бледные лица уставились большими водянистыми глазами. На миг по телу прошла вроде бы рябь, как от холодного ветерка, но его ярость сожгла, отбросила чужие чары, он налетел конем, ударил, с диким наслаждением ощутил, как лезвие рассекает плоть, перерубает суставы, кости, как конь сбивает грудью телеги, повозки, рушит шатры, а его меч без разбору рассекает как мерзкие тела, так и все, что мелькает на расстоянии вытянутой руки с мечом: людские постати, коней.