Главный бой, стр. 20

– А я обязан бриться, мыться, – ответил Добрыня, морщась. Он перекосил лицо, другой рукой натянул кожу. Лезвие скребло кожу с таким скрипом, словно по каменному полу тащили целую скалу.

– Бедный, – сказала Леся жалостливо. – Давай я…

Добрыня отстранился:

– Нет. Я никому не позволяю подносить острое лезвие к моему горлу.

Она удивленно вскинула брови, а он подумал запоздало, что вообще-то глупо вот так, когда осталось всего одиннадцать… или десять дней… но Леся уже встала, пошла проверить коней, а он доскоблил кожу, чувствуя, как та горит, словно ошпаренная кипятком.

Пламя костра становилось ярче. Мир за пределами освещенного круга темнел, пока не налился угольной чернотой, а над головой выгнулся усыпанный звездами роскошнейший шатер. Высоко под куполом мелькали неясные тени. Летучие мыши хватали жуков, хрустели на лету маленькими сильными челюстями, беззвучно пролетел огромный филин.

Пламя медленно опускалось, а толстые поленья медленно распадались на крупные, светящиеся изнутри багровые уголья.

– Пора спать, – сказал он наконец. – Вот и еще один день долой…

И хотя слова самые обычные, она слышала такое сотни раз, но лицо героя показалось темнее грозовой тучи. А голос прозвучал так, будто шел из глубокой могилы.

Но в следующее мгновение Добрыня тряхнул головой. Белые ровные зубы блеснули в беспечной усмешке. Леся исподлобья с недоумением наблюдала, как он ушел в темноту, где, судя по шороху, небрежно швырнул на землю конскую попону. Через мгновение донесся шум от падения тяжелого тела, шорохи – устраивается поудобнее, – затем тишина.

Леся вздохнула. Что ушел в темноту, понятно: кто бы ни подкрался к костру, его не увидит, а он успеет либо напасть с мечом, либо убежать, но вот что даже не попытался подгрести ее под себя…

Молодая вдова зябко повела плечами. Жар затаился в теле глубоко, а ночь холодная, страшноватая и всегда враждебная. А когда женщина одна, она страшится даже мыши.

Глава 10

Яркое слепящее солнце выжимало слезы. Жаркий золотой песок под ногами плавился от зноя, нещадно бил острыми лучами снизу, попадая между приспущенных век. Узун ехал с красными слезящимися глазами, а старый Ковыль вовсе зажмурился. Здесь, в испепеляющей стране песков, люди должны рождаться с прищуренными глазами, но, к удивлению степняков, они всюду встречали красивых стройных людей с крупными живыми глазами, веселыми и смеющимися, совсем не воспаленными.

Вот и сейчас навстречу на ослике едет бодрый загорелый мужчина в цветном халате и с повязкой на голове. Черные как смоль брови высоко вздернуты, крупные и круглые, как у орла, глаза безбоязненно смотрят на сверкающий песок, грозно блистающее небо, по-южному слепящее солнце. За ним двигается вереница верблюдов, с боков свисают тюки, сундуки, узлы. Верблюды шагают степенно, сытые и холеные, шерсть блестит, упряжь богатая, на лбу венчики из ярких перьев.

Ковыль первым съехал на обочину, за ним Узун. Пережидали долго, а верблюды шли и шли. От каравана веяло богатством и уверенностью. В самом конце показались всадники, неслись во весь опор, но коней не погоняли, те сами скакали весело и азартно, полные силы и молодости.

Когда всадники, явно охрана каравана, промчались вперед, Ковыль с восхищением поглядел вослед, задрал голову и прокричал одному из караванщиков:

– Скажи, почтенный, чей это караван?

Человек, что сидел на верблюде, раздвинул губы в доброжелательной усмешке:

– Нравится?.. Этот караван принадлежит самому королю Отроку. Великая честь служить этому мудрому и справедливому королю!

Он проехал мимо, а Ковыль крикнул другому, тот ехал в сторонке на бодром веселом ишачке:

– Наверное, ваш король владеет всеми богатствами этой земли?

Человек весело засмеялся:

– Ну уж нет! В наших краях немало людей богаче нашего короля. Но и они славят его мудрость и отвагу, ибо с приходом короля Отрока – он тогда еще был не королем, а ханом! – прекратились распри в наших землях, воцарился мир, а по дорогам стало безопасно ездить купцам и мирным людям!

Ковыль долго смотрел ему вслед, прошептал своему спутнику:

– Один этот караван стоит больше всех наших стад, всех наших сокровищ… Но явно же это не все, чем владеет Отрок. Но сколь же тогда велики богатства его подданных?

Узун молчал, но лицо его, покрытое маской из пота и пыли, помрачнело еще больше. Они, в их изношенных халатах, не выдерживают сравнения даже с самыми бедными из слуг этого каравана. Когда-то он отдал за своего коня половину состояния, но, когда они с благородным Ковылем вступили в пределы Шахеманского царства, у него язык едва не присох к гортани. Здесь у каждого простолюдина в повозке конь выше и статнее, а когда мимо ехали воины, они оба поспешно сходили на обочину и низко кланялись, уверенные, что едут правители страны.

– Продолжим путь, – сказал он наконец.

– Продолжим, – убито согласился Ковыль.

За караваном осталось медленно опадающее облако желтой прокаленной пыли. Она накапливалась в складках халатов, набивалась в потертости, иссушала тела и вызывала невыносимый зуд. Впрочем, изможденные тела почти не чувствовали ни зуда, ни жара, только безмерную усталость. А кони под ними шатались, шли на подгибающихся ногах.

– Вижу блеск!.. – вскрикнул Ковыль. – Но то ли облако горит над горизонтом, то ли…

– Я тоже вижу, – сказал Узун.

А Ковыль, всмотревшись, сказал потрясенно:

– Это не облако. Это стены из белого камня немыслимой чистоты!

– Впереди город? – спросил Узун, который устал удивляться диковинкам этого царства.

– Если это не врата в небесное царство…

Узун поднял измученного коня на дыбы:

– Тогда вперед! Так или иначе, но скоро все решится.

– И мы отдохнем, – добавил Ковыль.

Голос его прозвучал мрачно, словно он имел в виду совсем не тот отдых, после которого просыпаются.

Стена из белого камня закрыла полмира. Они приблизились к огромным вратам, Ковыль суетливо перебирал серебряные монеты. За вход в такой сказочный город могут потребовать и чистое золото, однако стражей у ворот не оказалось вовсе.

Ошеломленные, они вступили в этот неслыханно огромный город, в котором поместилось бы все население их Степи.

По улицам развозили с веселыми воплями на лошадях и мулах огромные бурдюки, продавали вино, наливая в подставленные чаши и кувшины. Ковыль и Узун двигались мимо многочисленных лавок, где чуть ли не даром продавали горы душистой халвы, самых разных сладостей.

В восточной части базара торговали удивительными конями: высокими и широкогрудыми, но тонконогими, с огненными глазами, под шелковой кожей проступают сухие мышцы. Чутье подсказало обоим степнякам, что такие кони могут скакать без устали вдвое быстрее и дольше их выносливых лошадок. Эти кони были благородного коричневого цвета, красивые и гордые, а собственные лошадки мышиного цвета сразу потускнели и показались просто мулами.

Часть базара отдана торговцам странными птицами, из которых Ковыль признал только петухов, но и те непривычно крупные и мускулистые. На лапах кожаные перчатки с железными когтями, словно таких петухов разводят как боевых собак, а не за то, что без их хвалы восходящему солнцу может не наступить рассвет…

Особенно потрясло, что прямо на прилавках лежали драгоценные жемчужины, крупные алмазы, сапфиры, рубины, прочие редкие и ценные камни, а также удивительные куски камня цвета чистейшего меда, доставленные с самых северных морей, где люди не живут, деревья лопаются от холода, а птицы падают замертво.

Торговец, завидев двух степняков, бодро воззвал:

– О, сыны степей! Покупайте этот камень, он принесет счастье! Видите, в нем волшебством древних магов заключен в самую середину муравей, как символ достатка и трудолюбия?.. Ни один из нынешних магов не в состоянии это повторить. Это могущественный камень…

Ковыль приосанился, а Узун, подозревая насмешку, спросил хмуро: