Чародей звездолета «Агуди», стр. 99
Вряд ли удастся так же элегантно отшутиться, как сказал вице-канцлер страны на обвинения со стороны фашистов в скотоложестве и прочих извращениях: скотоложество, гомосексуализм, лесбиянство, садизм, мазохизм – не извращения, а извращений всего два – хоккей на траве и балет на льду.
Шутка так понравилась, что даже непримиримые простили ему то, что подставляет зад своему догу, а на собственной конюшне – орловским рысакам, в конце концов, это увлечение распространилось по всей Германии, и если уж бить, то самых скучных, а остроумных – в последнюю очередь.
Народ все валил и валил в церковь, наконец она заполнилась до отказа, опоздавшие стоят у дверей и, поднявшись на цыпочки, смотрят на венчание знаменитостей. Счастливые тележурналисты, что успели сюда раньше коллег, дежурящих возле Кельнского собора, ведут передачу вживую через спутники, фотокорреспонденты щелкают затворами, толкаются, занимают места повыгоднее для съемки.
Те, кто остался на улице, услышали, как чуть-чуть дрогнула земля. Затем прогремел жуткий грохот, из широко распахнутых церковных врат вырвался клуб странно сиреневого дыма. Всех, кто стоял там, смело, словно тараканов веником. Их катило вниз по ступенькам, а потом еще и по площади. Из ворот дым повалил сильнее, уже сизый, наконец превратился в удушливо черный.
На площади раздались крики ужаса. Из дыма выскочил человек, оступился на ступеньках и покатился вниз. К нему бросились на помощь, из церкви выбегали еще и еще. Минут через пять примчалась машина «Скорой помощи», тут же вызвали еще, пострадавших укладывали на носилки и увозили. Вскоре возле церкви собралось около десятка машин, санитары ныряли в дым, вытаскивали, чихая и кашляя, пострадавших. Некоторые обливались кровью.
Гасан и вожак местной дружины боевиков Абдулла наблюдали с крыш домов в бинокли. Отчетливо видно, как последними выносили людей, что не подавали признаков жизни. Абдулла проговорил с облегченным вздохом:
– Я уж побаивался, что церковь обрушится…
– Обижаешь, – ответил Гасан.
– Непросто рассчитать, – сказал Абдулла. – Этой церкви триста лет.
– Тогдашние гяуры надежно строили, – заметил Гасан. – Это сейчас возводят чуть ли не из картона.
– Ты молодец, – сказал Абдулла. – Я доложу о тебе в центр. Теперь гяуры вынуждены будут отдать ее нам под мечеть!
– Да, – согласился Гасан. – Они же трусливые, как все… неверные. Кто пойдет в церковь, где столько погибло?
– А погибло, судя по всему, немало…
– Я знаю, – заверил Гасан, – как располагать заряды! Понемногу, под крайними лавками, навстречу друг другу… Две волны сшиблись в центре, взаимно погасив друг друга. Зато перемололи все, что было в зале. Если там осталась хоть одна целая скамья, я готов поменять гордое имя «Гасан» на «Ганс» или «Фриц»!
Абдулла тепло улыбнулся:
– Тебе не придется это делать. Я вижу, там не хватило санитарных машин! Смотри, сколько на тротуаре выложили трупов! Хороший признак. Сегодня же передам требования нашей общины.
– Не рано? – поинтересовался Гасан. – Сразу поймут, что это мы.
– Доказательств нет, – отпарировал Абдулла. – А догадываться… это сколько угодно. Презумпция невиновности, слыхал? Пока не будет четких и неопровержимых улик, можем делать с ними все, что захотим. И будем делать! А догадываться – пусть догадываются. Пусть видят, что мы ничего не боимся. Единственный способ с нами ладить – давать нам то, что… нет, не просим, требуем!
Глава 7
А по ту сторону Ла-Манша, в далекой и туманной Британии, в тот же день в портовом городке в обширном полуподвальном помещении собрались молодые крепкие парни с решительными лицами. Темные повязки с лиц сняли, здесь все свои, сидят дисциплинированно, смотрят на крепкого, прокаленного зноем и ветром человека у единственного стола.
А Измаил оглядел исподлобья собравшихся в полуподвальном помещении парней, не двинул и мышцей лица, пусть не видят, что доволен, пусть не расслабляются в непрестанном движении на пути, указанном Аллахом. На самом же деле эти двести человек, сгрудившихся в этой тесной для них норе, не идут ни в какое сравнение с бледными и болезненными англичанами. Эти все крепкие, жилистые, каждый не только отожмется от пола полсотни раз, а рядовой англичанин не сможет и пяти раз, но каждый из боевиков способен с тяжелым мешком на плечах часами бегать по кварталу, приседать. Здесь все здоровые и крепкие, никакая хворь не берет, в то время как хилое племя, пока еще занимающее эти земли, ни дня не проживет без лекарств, добавок, витаминов, уколов.
– Аллах услышал зов братьев, – произнес Измаил торжественно, – что поселились в соседнем квартале. Нам приказано взять их под защиту.
На него смотрели молча, все дисциплинированные, только юный Камаль вскинул руку. Несмотря на юность, за ним уже семь приводов в полицию, три ареста, он точнее других забрасывал камнями полицейских, чем заслужил уважение остальных боевиков.
– Говори, Камаль, – разрешил Измаил.
– Тогда понадобятся еще люди? – спросил Камаль.
– Да, – ответил Измаил с улыбкой. – А ты сомневаешься, что у нас хватит людей?
На лицах расцвели улыбки, послышались сдержанные смешки. В мусульманском квартале каждый год достигают совершеннолетия десятки крепких парней, в то время как в этом Лондоне десяток подрастающих англичан набирается только по всему городу.
– Нет, – ответил Камаль торопливо, – но у меня подрос брат! Он тоже мог бы…
– Да, я видел твоего брата, – ответил Измаил, глаза Камаля вспыхнули счастьем. – Он прекрасно метает камни… Придет время, будет бросать гранаты.
– Я сам его учил! – вырвалось у Камаля.
Измаил благосклонно кивнул. У юного Камаля подрастают шестеро братьев, и даже самый младший из них, трехлетний Мурат, старается носить камни братьям, что упражняются на пустыре у реки. Это будет семья героев, хотя, с другой стороны, всякая семья мусульман в этой стране – это бойцы на захваченном плацдарме в стране врага. Здесь всякий должен быть героем, чтобы удерживать и расширять плацдарм до подхода основных войск.
Измаил молча посматривал на блестящие восторгом глаза молодых парней, в голове всплывали честолюбивые мысли, о которых пока никому не говорил. При этом раскладе сил, когда местное население совершенно потеряло волю к сопротивлению, почему ему дожидаться подхода сил, а не стать единовластным властелином этих земель, называемых пока что Англией?
Сейчас это звучит дико, но ведь здесь жили кельты, их завоевали переселившиеся с материка бритты, из-за чего страну до сих пор иногда зовут Британией, потом оттуда же переселились немцы: англы и саксы, перебили бриттов, страна стала немецкой, еще через пару сот лет сюда вторгся французский герцог Вильгельм, завоевал все земли, страна стала говорить на французском и так говорила еще пару сот лет. Нет, норманнов Вильгельма никто не побил, просто у них не было веры в Аллаха, позорно растворились среди завоеванных, но такого не случится при этом завоевании: он примет в лагерь воинов Аллаха лучших, языком и письменностью Англии станет арабский, а остальное больное племя придется истребить, дабы не сеяли заразу среди здоровых сынов пророка.
На него смотрели с ожиданием, он наконец нарушил затянувшуюся паузу:
– Сколько лет твоему брату?
– Четырнадцать!
Измаил покачал головой:
– Молод. Не обижайся, я верю, что он – уже боец, я уже сказал, что он прекрасно бросает камни, а скоро будет так же далеко и точно бросать гранаты. Но если эти бледнокожие свиньи увидят в дозоре четырнадцатилетнего, могут подумать, что у нас мало сил! А они должны бояться даже нашего вида, понимаешь?
По глазам всех, кроме Камаля, видел, что его прекрасно понимают. Полиция уже не заходит в мусульманский квартал. Там просто исчезнет, свидетелей не будет, любое расследование зайдет в тупик, никто ничего не видел, англичане же не могут без точнейших и неопровержимых улик. Когда боевики обходят свой квартал, следя за порядком, полицейские поспешно переходят на другую сторону улицы. Да и мужчины либо сходят с тротуара, либо прижимаются к стенам. Только женщины чувствуют себя легко и свободно, смеются, когда их хватают за грудь или задирают юбки, нравится такое горячее внимание, которого нет со стороны слабых и больных мужей.