Чародей звездолета «Агуди», стр. 27

Сигуранцев сказал громко:

– Вот-вот, в экономику коммунистического Китая!.. И после этого США будут говорить, что они боролись против коммунизма, а не против России?

Я посмотрел строго, перебивать президента – чересчур, Сигуранцев стушевался, я продолжил настойчиво:

– У нас сейчас прикидочное совещание, никаких решений принимать не будем. Нам следует только четче обозначить ориентиры, где находимся, к какому берегу плыть, какой политики держаться в этом быстро меняющемся…

– Стремительно, – подсказал Павлов.

– Стремительно меняющемся мире, – согласился я.

Из щели его ноутбука выполз лист, Павлов его сперва не заметил, глядя на меня, листок подкрался к его руке и уперся аккуратно обрезанным краем, смешно выгнув белую спинку, как котенок, что старается выглядеть большим и страшным. Павлов опустил глаза, я видел, как дернулись глазные яблоки, быстро схватывая взглядом текст, затем взял и, не глядя, передал мне. Бумага еще хранила тепло разогретых недр вмонтированного в сверхплоский ноутбук принтера.

– Новейшие данные, – пояснил Павлов. – Взгляните, господин президент!

Я взглянул, сердце тревожно дернулось, я спросил враждебно:

– Опять кобызы? Ну и чем эти данные отличаются от тех, что у меня в файле? Или полагаете, что у вас могут быть более точные сведения? Мол, президента обманывают, а вы, такой проницательный, всех видите насквозь?

– Посмотрите данные, – сказал он настойчиво. – Состав населения, не спорю, в наших бумагах совпадает. Но есть ли у вас данные, сколько среди кобызов уже создано групп и обществ по изучению своей культуры?..

– Ну и что? – поинтересовался я.

– Что? С этого все и начинается! Везде одинаково. Хоть в Чечне, хоть в Татарстане, хоть среди кобызов. Этих обществ восемнадцать, не много ли? Ладно, опустим. На первом этапе в самом деле изучали подзабытую культуру и заново учили язык, довольно неудобный, затем на базе этих обществ начали создаваться крайне левые группировки, претендовавшие на более правильное толкование ислама, а затем уже вооруженные формирования…

– Что-о?

– Да-да, вооруженные пока что охотничьими ружьями. Как заявлено, для защиты от русских хулиганов.

Новодворский сказал брезгливо:

– Все верно. Нет ничего хуже и опаснее, чем пьяный русский мужик. Он и мать родную убьет спьяну. А потом, протрезвев, пойдет вешаться. От таких каждый имеет право защищаться.

Я поморщился, спасибо за такую поддержку, Громов же добавил раздраженно:

– Если бы ограничились охотничьими!

– А что еще?

– Поступили данные о настоящих вооруженных формированиях…

Сигуранцев фыркнул:

– Долгопрудненская группировка вооружена не хуже. И народу в ней побольше, чем всех кобызов на свете, вместе взятых! И что же, их тоже считать подпольной армией?

Я кивнул, у населения оружия столько, что хватит на две наши армии, только танков и тяжелой артиллерии нет пока что. А бандитские группировки вооружены иной раз круче спецназа, что отправляется их арестовывать.

– Если это все…

– Не все, – ответил Павлов быстро. – Не все, господин президент! В школе села Росляково уже создан класс, специально для детей кобызов, где преподавание ведется на их языке. Этого я что-то не понимаю! У нас есть специализированные классы, где ведется преподавание на английском, немецком или французском, но чтоб… на кобызском? И где, на Рязанщине?

Я поморщился:

– О чем мы говорим? Нам нужно поискать выход, как осторожно выводить Россию из изоляции… всю Россию!.. а вы о какой-то Рязанщине. Даже не Рязанщине, а ее крохотном уголочке, где поселились несчастные беженцы. Давайте вернемся к главному вопросу и… постараемся не отвлекаться. Глеб Борисович, к вам это относится в особенности.

Глава 10

Еще через неделю я проводил совещание по энергетике и участившимся катастрофам на нефтепроводах. Оборудование износилось, со времен Советского Союза почти ничего не ремонтировалось, ветшает, ржавеет, сыпется, сейчас спешно латаем дыры, на это каждый год уходит почти столько, что хватило бы на постройку нового. Но с новыми другая головная боль: даже по стране непонятно куда тянуть нефтяную нитку в первую очередь, а уж за рубеж так и вовсе: все бывшие союзные республики злорадно потирают ладони, вот щас мы вас и нагреем за топтание нашей территории так, что дешевле нефть сжигать еще на выходе из буровых вышек…

И все же, несмотря на тяжелый и напряженный день, все время нечто сидит занозой в мозгу. Вошел Карашахин, быстрые глаза стрельнули в мою сторону, по спине прошел холодок, словно сзади открыли окно в ветреную зиму. В сердце остро кольнуло. Заноза и там, еще острее, она погружается вглубь, вызывая боль и желание ухватить ее хоть зубами и вырвать с корнем.

Я со стесненным чувством наблюдал, как он подошел и положил на стол красную папку. В ней оказался всего лишь один листок, свежая новостная распечатка. Я быстро просмотрел, заноза превратилась в крупную разлохмаченную лучину.

– Это… – спросил я глухим голосом, – проверено?

Глаза мои, не отрываясь, снова и снова сканировали текст. Карашахин ответил негромко:

– Такие вещи проверяем сразу.

– Не деза? Точно не деза?

– Господин президент, – он говорил почти с сочувствием, хотя, на мой взгляд, должен от радости, что уел меня, пойти вприсядку, – господин президент!.. Я тоже не хотел бы попасться на провокацию.

Наши взгляды прыгали по листку, зацепляясь за ключевые фразы: «изучения языка кобызов…», «вооруженные формирования…», «обнаружено восемь тайников с оружием…», «требование в местной печати отдавать меньше денег в Центр и больше направлять на местные нужды…», «заявления аятоллы Абдуллы Шера о необходимости автономии кобызов…»

Карашахин сказал подчеркнуто:

– Раньше подобные заявления… не совсем подобные, но мелкие требования появлялись раз в месяц, теперь – раз в неделю. Интенсивность их нарастает по экспоненте. Скоро это перерастет… уже перерастает!.. в лавину. Если первые требования поступали в виде просьб и робких пожеланий и касались только кружков по изучению быта и культуры кобызов, то сейчас пошли требования автономии…

Я сказал со стесненным сердцем:

– Требования? Пока что это просьба, да и то одна-единственная!

Он прямо посмотрел мне в глаза:

– Господин президент, чем вы глубже засовываете свою красивую голову в песок, тем беззащитнее ваша задница. Мне бы это по фигу, сам бы воспользовался, но вы подставляете и задницу России!.. Скажите прямо сейчас, вот нас слушают и эти морды, вы уверены, что это останется просьбой? Да еще одной-единственной?

Я поморщился, он чересчур уж упивается победой, говорит добивающими фразами, морталити, видите ли, прямо щас вырвет мое сердце и помчится вприпрыжку вокруг стола.

– Экстремисты, – проговорил я. – Они везде есть. Даже здесь. Нет-нет, я не указываю на вас пальцем. Зачем, когда все и так это знают?.. Я все еще не вижу угрозы. Не придуманной, а реальной. Знаете ли, время от времени чуть ли не каждая область начинает бурчать, что налоги в Центр идут чересчур большие, а некоторые намекают, а то и требуют, чтобы на местные нужды оставлять больше. При чем тут кобызы? В Иркутской области ни одного кобыза нет, но они уже пятый год лоббируют всюду идею самостоятельности, чуть ли не автономии Иркутской области! Еще чуть – и договорятся о провозглашении Иркутской республики!

Он смотрел со странным выражением.

– Господин президент, я вас не понимаю. Вас это веселит? По-моему, плакать надо.

Я сказал с неудовольствием:

– Не надо плакать, глаз не хватит. Все мы люди, даже политики, всех нас заносит… не только к чужим бабам. Все выровняется, Всеволод Лагунович. И насчет Иркутской республики только треп, и насчет автономии для кобызов. Все мы желаем большего, чем получаем. То же самое получится и у кобызов. Возможно, им хотелось бы вообще империю кобызов, что попирала бы мелкие США, Россию, Европу, но… желать не вредно.