Башня-2, стр. 86

Глава 47

Он умолк, прислушался. Сверху послышались возбужденные голоса. Юлия сбежала по лестнице вприпрыжку, щеки раскрасневшиеся.

– Ну вы и люди!.. У вас и здесь вагон гардероба! Но кто из вас только составлял его так жутко…

Олег хладнокровно ткнул пальцем в сторону Мрака:

– Он.

Мрак опешил, банка остановилась возле губ.

– Я?

– Юлия хвалит за подбор гардероба, – пояснил Олег. – Значит, ты…

– Ах ты ж…

Мрак поперхнулся, глаза неверяще смотрели в покрытую кафельной плиткой нежного цвета стену. Там пошли концентрические круги, словно в спокойное озеро швырнули камень. Вместе с плиткой колыхались и толстые вытяжные трубы. Послышался странный гул на грани инфразвука. Юлия ощутила, как будто бы небеса разверзлись, а в огромной кухне засияло страшное звездное небо, откуда на нее уставились беспощадные глаза.

Прямо из стены медленно выплыл огненный шар. От него сыпались шипящие искры, он быстро менял форму, вытянулся по вертикали, и через мгновение в комнате стоял звездный человек… так его назвала для себя застывшая в ужасе и восторге Юлия, совершенно черный, а по всей поверхности тела блистали звезды!

Тут же звезды погасли, а чернота разом заполнилась плотью. Юлия не дыша смотрела на крупноплечего юношу. Он показался удивительно красивым: чистые, как расплавленное золото, волосы падают на плечи, на круглом детском лице чисто и невинно сверкают голубые глаза, но фигура совсем не детская, в пришельце чувствуется нечто былинное, такими явно были герои, что некогда бродили по земле, выхватывая невинных дев из пасти чудовищ.

Он казался намного выше остальных, потом перехватил взгляд Мрака на его подошвы, что зависли в воздухе, виновато улыбнулся. Его опустило на пол, но все равно он оставался выше большинства мужчин, которых Юлия знала. Правда, не выше Мрака. И Олега, добавила ревниво.

Мрак поднялся, золотоволосый улыбнулся настолько чисто и светло, что у Юлии едва не навернулись слезы. Оба разом распахнули руки.

– Тарх! – сказал Мрак.

– Мрак! – воскликнул золотоволосый. Голос его был чистый, звонкий, радостный. Юлия невольно подумала, что повезет тем, кто услышит, как он поет. – Мрак!.. Как я по вас с Олегом соскучился!

Олег поднялся тяжело, его качнуло, но губы на землисто-бледном лице раздвинулись в слабую улыбку. Мрак и Таргитай крепко обнялись, Олег подошел и обхватил их обоих. Все три головы сдвинулись, только Мрак возвышался на полголовы.

Таргитай прижался к Мраку, плечи вздрагивали. Широкая ладонь оборотня ласково гладила по золотым волосам. Когда Таргитай наконец поднял голову, по щекам бежали слезы, но рот расплывался до ушей.

– Как давно я вас не видел!.. Как соскучился!..

Мрак обеими ладонями похлопал его по плечам, всмотрелся:

– Да уж… Несколько сот лет… если не тысяч!

Таргитай смотрел с недоумением. Мрак запоздало вспомнил, что Таргитай так и не выучился считать, а Олег сказал за их спинами мягко:

– Мрак… Тарх был там, где вообще нет времени. Как и пространства.

Глаза Мрака выпучились. Олег повернулся к Юлии, но она, как образцовая женщина, вовсю хлопотала в дальнем углу кухни, оттуда катили запахи жареного мяса, все мужчины любят жареное мясо, еще надо аджики, перчика. Зелени…

Мрак обнял Таргитая за плечи, повел на веранду и что-то рассказывал. Черные как смоль волосы исчезли на фоне темного неба, зато золотые волосы Таргитая горели, как пропитавшиеся солнцем.

Олег с тоской смотрел вслед.

– Что я делаю? – вырвалось у него шепотом. – Как получилось… где я повернул, что моя позиция… и позиция Бога… совпали?

Мягкие пальцы коснулись его лба. Юлия, оставив сковородки под присмотром таймера, опустилась рядом. Серые глаза смотрели с любовью и участием.

– О чем ты? – спросила она тихо. – У тебя бред?.. Бог – это что-то старое, мрачное, строгое… Правда, такое же занудное, как и ты, но ты молод… а чем бы ты ни был сейчас болен… не отрицай, я вижу, это излечимо, я уверена. Нужно только добраться до цивилизации, до хорошей больницы.

Он с усилием улыбнулся:

– Почему Бог должен быть обязательно старым и мрачным?.. А, таким представляют. Ну, тогда посмотри на во-о-он те портреты…

Юлия поняла, что он пытается ускользнуть от разговора о своем недомогании и о странно появившемся госте. Подняла взгляд на раскрытую дверь в комнату. В широкий проем видна стена, портреты в массивных рамах идут нескончаемой чередой, не все персонажи с длинными седыми бородами, но все величественные, важные, отцы нации, мудрые и всепонимающие отцы…

– И кто они?

– Этот величавый старец с мудрым взором, – сказал Олег, – вовсе не был таким, когда в двадцать четыре года сформулировал свою теорию относительности. Правда, говорят, он ее целиком или частью спер у француза Пуанкаре… Да и второй мудрый старец не был им, когда бравым артиллерийским офицером, дуэлянтом и картежником писал «Севастопольские рассказы»… Даже этот парень, который у тебя на кресте, – какая скверная штамповка, – в свои так называемые скрытые годы… ну, до тридцати лет, когда вдруг стал пророком, знаешь кем побывал? Нет, лучше не знать… Слабые души, а их большинство, могут впасть в искушение…

– Искушение?

– Ну да. Найти оправдание для своих… для себя, словом.

– А кем он… был?

– Нет, обойдешься… Ведь зачем из жизни великих убираются эти житейские мелочи? Зачем на портретах такие величавые, что помереть со смеху тем, кто их знавал в жизни? Потому что человечек легче катится вниз, чем карабкается вверх. Брякни толпе в сто человек, что Некрасов был бабник и картежник, так все возликуют: ага, и этот такой же, как и мы! Только двое из этих ста призадумаются: ежели он пил да по бабам, но стал таким великим, то, может, и нам попытаться сделать что-то нужное для общества? Остальные девяносто восемь запьют еще больше: классики пили, и нам можно…

– Понятно, – пробормотала она, засыпанная до кончиков ушей такой лавиной, – но… насчет Бога?

Олег скупо улыбнулся:

– Не знаю, стоит ли говорить…. Дело в том, что парняга, который появился так неожиданно… бог. Ты зашла в комнату, когда он в носу ковырялся? Все равно он – бог.

Она отшатнулась:

– Олег! Ты мне всякую лапшу на ухи вешал, но это… это уж чересчур! Бог – это… это… Я даже не знаю, что такое…

Она задохнулась от негодования, закашлялась так, что слезы брызнули из глаз. Олег легонько постучал по спине, погладил, чувствуя тихую жалость, когда кончики пальцев пробежали по выступающим, как у голодного щенка, позвонкам.

– Я тебе скажу, – шепнул он. – Бог – это Творец. Который сотворил Великое!.. От творцов не требуется, чтобы они творили ежечасно, ежесекундно. Достаточно сотворить шедевр один раз в жизни. Эйнштейн всю остальную жизнь – до-о-олгую! – ни черта не делал, только стриг купоны. Но об этом молчим. Почему? Не стоит разочаровывать обывателя. Обыватель не поймет, ему нужно нечто сверкающее и незапятнанное. Обыватель не сможет простить одухотворенной сверкающей балерине страшный позор, что та за кулисами бежит в туалет, снимает трусики, срет, как простая грузчица, как просто человек, даже бумажкой подтирает зад… Если хочешь, вот еще одно определение бога: бог – это тот, кто сумел создать нечто, намного превосходящее его самого. Создать шедевр, глядя на который сам изумляется: «Неужели это создал я, обычно такой тупой и ограниченный?»

Юлия с недоверием посмотрела на веранду. Сквозь тонкую занавеску видно было две могучие фигуры. Пришелец сиротливо прижимался плечом к могучему Мраку.

– И что же он… создал?

Олег сказал с досадой:

– Да глупость он создал!.. Сам дурак, дурацкое и создает. Но что делать, если мир пока только дурацкое понимает и заглатывает?.. Ну, умное тоже воспринимает… иногда, но умное – крупицами, да и то не весь мир, а отдельные умники, а вот массы… массы слушают нашего Тарха раскрыв рот!

– Что же он создал? – снова спросила Юлия.

– Песни, – ответил Олег зло. – Просто песни. Без всякого ума и смысла. Без всякой логики и… Э, черт бы его побрал! Помнишь, я у тебя что-то намурлыкивал? Привязалось такое, что и за пять тысяч лет не отвяжется… Так вот этот придурок сочинил ее при мне. Это было очень давно, мы только-только вышли из Леса…