Баймер, стр. 50
Нинель пришла позже Аверьяна, злая, как кобра. Оказывается, по дороге забежала в гастроном, у меня вечно кончается печенье и всякие вкусности к кофе, взяла ветчины для бутербродов, а там у кассы, представляешь, очередь, как в Англии во время бензинового кризиса!
– Ребята, – сказал я торжественно, – вы только сядьте… Я вам рассказывал краем уха, но щас попадаете!
– Твоя фирма, – предположила Нинель, – не развалилась!
Аверьян поддакнул:
– А тебе еще и жалованье накинули!
– Круче, – ответил я. – Сели? Теперь держись крепче. Щас родео…
И рассказал. Про Конона смолчал, да и не спрашивали, но про то, что мне дан карт-бланш набрать команду…
Нинель смотрела завороженно, как маленькая девочка на Деда Мороза с большим мешком за спиной. Аверьян сопел, щупал нижнюю челюсть, глаза то собирались в кучку, то расходились в стороны так, что мог читать обложки книг на противоположных стенах. Ушастик недоумевающе мигал зеленым глазом, кричал о своей готовности вместе с любимой хозяйкой разделать нас с Аверьяном, надрать нам задницы, размазать по стенам, оба моих компа тоже смотрели всеми индикаторами и, приставив большие виртуальные пальцы к виртуальным вискам RAMа, махали остальными…
Впервые мы не резались ни в «Хмельницкого», ни в «Аттилу», а вместо этого лазили по игровым сайтам, жадно считывали новости, а потом попросту копировали на хард, после прочтем, жадно интересовались анонсами и планами разработчиков.
К отцу явился неизменный Валериан Васильевич, с ним еще двое таких же до жути интеллигентных, мы слышали, как побренькал их тамтам, потом все выбрались на кухню. Нам тоже приспичило кофе, но мне не хотелось общаться с кроманьонцами, сейчас я на взводе, что-нибудь да брякну. Через полчаса, когда Нинель уже зевала во весь хорошенький ротик, двое вежливо попрощались и ушли, но так долго стояли в прихожей, что извылся даже флегматичный Аверьян.
Дверь наконец хлопнула, я метнулся поскорее на кухню, только в последний момент напустил на себя нужное выражение и вальяжно прошествовал к плите, запоздало поздоровался с Валерианом Васильевичем.
У нас головы были настолько забиты игрой, возможностью создавать самим, творить, что не огрызались даже на обычные поучения, что у нынешней молодежи отсутствует культура, только харды на уме, а настоящая культура – это сексуальные свободы, битлы, бритоголовые в желтых одеждах на Тверской, режиссер Крутицкий-Тругебецкий с его постановкой «Войны и мира», где главные герои в его трактовке – поручик Ржевский и Наташа Ростова…
Нинель делала бутерброды, я молол, засыпал, следил, как поверх коричневой мути появляется медленно застывающая масса, становится толще, твердеет, потом ее медленно приподнимает, коричневую кору вспучивают потоки магмы, и вот победные разломы, оттуда вырываются кипящие потоки…
А Валериан Васильевич, уже с чашкой кофе, приготовленного отцом, вкусно разглагольствует о прошлых духовных ценностях. Которые, если мне не изменяет память, совсем недавно были, с точки зрения его собственного отца, новомодным дерьмом, а истинными ценностями были Веласкесы, а из танцев – пристойные вальсы.
Мелькнула мысль, что когда-то и вальсы запрещали как непристойные, танцевали тогда на расстоянии друг от друга, без касания, всякие там падеграсы да мазурки…
– …все новое, – проник в сознание свысокауказывающий голос, – как общеизвестно, лишь хорошо забытое старое…
Нинель смотрела насмешливо, но благовоспитанно молчала. Аверьян остался в комнате, ждет кофе и бутерброды. Я покрепче стиснул челюсти. Пальцы мои все быстрее двигали ложечкой, коричневая масса быстро растворяется в горячей воде. Пока только эти совместные кофепития связывают мой мир и уходящий мир, с которым спорить бесполезно, надо только выждать, когда он склеит ласты. Хорошо бы что-то придумать вместо кофе, тогда бы я не слышал этого многозначительного бреда…
Не знаю, что задело мое нутро, возможно, это «общеизвестно», но из меня каркнуло помимо моей гомосапиенсовой воли:
– Точно?
Валериан Васильевич вскинул красивые брови.
– О забытом? Абсолютно.
Он произнес это «абсолютно» настолько непререкаемо, что во мне поднялась горячая волна… и откатилась, внезапно оставив холодный пустой берег. А в самом деле, чего я завелся? Разве это единственная глупость, которую бездумно тиражируют не только идиоты, у которых слюни до полу, но и всякие бездумники, интеллект которых в этот момент на точке замерзания?
Валериан Васильевич как-то не так расценил мое молчание, но я уже сосредоточенно разливал кофе по чашкам, ароматная коричневая струя льется красиво, бодрящий запах уже просочился в кровь, проник в мозг, наполнил, все тело оживает, а глаза неотрывно следят за поднимающейся шапкой из светло-коричневых пузырьков.
Отец подбадривающе сказал Валериану Васильевичу:
– Ты прав, все возвращается на круги своя. Ничего нет нового под луной. И все новое, конечно же, лишь хорошо забытое старое.
Я взял свою чашку, поклонился:
– Извините, мне надо сделать кое-какую работу на завтра. Уверен, что вы отыщете аналогию анекдотам про поручика Ржевского среди древнеегипетского юмора. Но как насчет самого простого: падает компьютер с десятого этажа и думает, вот бы сейчас зависнуть…
У двери я оглянулся с нехорошей злорадностью, Нинель ткнула мне в спину тарелкой с горкой бутербродов. Сам понимаю, что нехорошо, я же сильнее, умнее, а они всего лишь двое кроманьонцев, два хороших добрых кроманьонца, что хотят мне добра. И отлично образованных для своего кроманьонского века. Вот только очень агрессивно хотят мне добра. В своем понимании этого самого добра.
– Зависнуть? – переспросил отец с недоумением. – На чем зависнуть? На бельевой веревке, протянутой этажом ниже?.. Так все ж понятно, только не очень ваш юмор тонок и изящен…
Я ощутил стыд, будто ударил ребенка, выдавил виноватую улыбку и поспешно попятился из кухни.
ГЛАВА 6
Прошла неделя. Все дни я горел, как Тристан, который вломился к магам, адептам фаерболизма. Все во мне дергалось в канкане святого Витта, мысли носились, как спугнутые тараканы после удара кувалдой по миске.
Я продолжал приезжать рано утром и уезжал поздно вечером, хотя необходимости уже не было. Все работает, Конон сам иногда заглядывал в операторскую, переключал с экрана на экран, рассматривал свой особняк издали со всех ракурсов, подходы к нему. Камеры еще и внутри особняка, перекрывая входы-выходы, по одной в каждой важной комнате, а в этой, операторской, даже две неотрывно наблюдают за каждым нашим движением.
Знаю, моего отца такая тотальная слежка привела бы в ужас. Он взорвался бы от благородного негодования, как термояд, но я, человек не современный, а ультрасовременный, уже понимаю, что подобная тотальная слежка – благо. Мне уже сейчас плевать, что кто-то подсмотрит, как я ковыряюсь в носу, тужусь на толчке или ставлю на четыре точки Архимеда только что встреченную девчонку, имя не спросил, да и ей мое тоже знать – только память засорять лишними файлами. Полный контроль неизбежен, его надо принять как должное, но зато абсолютное большинство преступлений можно будет пресечь в зародыше. И когда все могут видеть у всех все, то уже никому не придет в голову со злорадством показывать соседу фотку его голой жены или дочери.
Да, мир станет благополучнее, даже скучнее, ибо трудно будет прелюбодействовать, ходить налево, блудить. Либо это прелюбодейство станет узаконенным – не рубить же головы всем подряд! – но и тогда мир станет скучным, потеряв прелесть нарушения запретов.
Впрочем, что загадывать далеко, человек найдет, что нарушать. А пока что я продемонстрировал Конону работу телекамер, сходил в Интернет, пошарил на предмет полезных утилит, за ночь их высыпается в Сеть десятки тысяч, только вылавливай необходимые, в самом деле, выловил парочку и тут же апгрейдил следящую систему, а для ночного сканирования скачал патчик и тут же поставил заплатку.