Артания, стр. 77

Женщина вздрогнула, ее руки вцепились в Скилла крепче, словно боялась потерять его снова.

– Я все понял сразу, – прошептал Скилл. – Понял, какой я был дурак… Я тогда верил людям. Просто верил. А какой-то мерзавец, какой-то… он составил подложные письма: ей от меня, что бросаю ради другой, а мне сообщили, что она вышла замуж за этого бера… На всякий случай ее в самом деле увезли в другой конец страны. Там к ней несколько раз приезжали «свидетели», рассказывали, как я счастливо живу со своей женой. Она все равно не сдавалась, много раз посылала ко мне людей с письмами, чтобы объясниться, умоляла меня не бросать ее…

Голос его прервался, из широко раскрытых глаз потекли слезы. Придон замер, впервые видел, чтобы его железный брат плакал. А слезы все бежали и бежали.

– Она умоляла не бросать ее, – выговорил Скилл чужим голосом, тот дрожал и прерывался, – а я метался по Степи и слал ей страшнейшие проклятия за ее измену, за ее черное сердце, за ее…

Женщина вздрогнула, впервые Придон услышал ее голос, тихий, но исполненный силы и нежности:

– Не надо вспоминать. Мы снова вместе. Теперь даже смерть нас не разлучит.

Скилл замолчал, рифленые желваки выступили остро, зло, а в глазах полыхнула безумная ненависть. Придон и сам сжимал кулаки: если бы попался тот, кто проделал с его братом такое, рвал бы голыми руками на куски.

– Словом, – закончил Скилл погасшим голосом, – годы шли. Ее сумели выдать замуж. За богатого и знатного человека. За достойного. У нее уже был ребенок… мой ребенок, но тот человек принял его как сына. И воспитывал как сына. Так жили несколько лет… Но ее муж был тяжело ранен в схватке с горными племенами, проболел год и умер. Тогда она решила вернуться в свой старый дом. Ее удерживали, после смерти мужа все его владения принадлежат ей, там богаче и зажиточнее, но она, как будто ведомая рукой богини, сперва прислала в Куябу слуг подготовить дом, потом приехала и сама… Вот и вся моя история, брат. Я артанин, потому не могу явиться открыто. Я старший сын тцара, я – наследник трона, потому не могу взять в жену куявку, это либо вызовет восстание, либо недовольство в войсках… Но я еще и человек, брат мой! Потому я прихожу сюда, прихожу тайком. Здесь единственная женщина, которая владеет моим сердцем. А теперь еще и мать моего сына. И сын… Ты видел, какой богатырь?

Глава 5

Утром он тщательно скоблил острым ножом щеки и подбородок перед огромным зеркалом, настолько ясным, что протягивал руку, чтобы потрогать стоящего в глубине человека. Всякий раз пальцы натыкались на пальцы двойника. Дважды он пытался обмануть его, делал ложные выпады, но как ни хитрил, двойник успевал повторить каждое движение.

Однако в глубине души оставалось неясное чувство, что если он сумел бы двигаться быстрее, то двойник не успел бы, не успел…

И вот сейчас он скоблил щетину на щеках и подбородке, всматривался в суровое мужественное лицо двойника. Все то же, что видел в прошлый раз, только на скуле крохотный белый шрамик да над переносицей появилась продольная морщинка. Из-за нее он сам кажется себе задумавшимся, но пусть задумываются волхвы и маги, а воины должны жадно тянуться к топору, лицо же подставлять ветру и надвигающемуся простору!

Явился слуга, сказал с поклоном:

– Доблестного героя ждут в обеденном зале…

Придон встрепенулся:

– Тцар приехал?

Слуга развел руками:

– Еще нет. Но ждем сегодня. Что поставить на стол к вашему приходу?

– Ничего, – ответил Придон решительно. – Неси сюда. Я поем здесь.

Слуга развел руками, на лице проступило огорчение, словно был очень даже заинтересован вывести артанина и усадить за общий стол, но спорить не посмел, удалился.

Придон поплескал в лицо водой, вытерся, в это время дверь отворилась, трое слуг с широкими подносами начали перегружать еду на его стол. Лица бесстрастные, но в глазах удивление, ведь герой мог бы, пользуясь случаем, за общим столом завести новых знакомых, укрепить старые связи, завести новые…

Придон перевел дух, опасался, что возникнут сложности. Кто этих куявов знает, а то и вовсе есть не дадут. Мысли перескочили к Скиллу, но тут же, словно ударившись о раскаленную наковальню, отпрыгнули. Если думать, надо что-то решать, а что – непонятно. Пусть разбираются сами. Скилл – старший. Он умный, мудрый, рассудительный. Разве не признался Аснерд, что все походы в Куявию отважные артанские удальцы совершают даже не ради злата, а из-за куявских красавиц? Это их стараются все похитить, увезти, добыть…

Пусть Скилл выпутывается сам. Ему даже труднее, чем ему, Придону. Здесь он добивается Итании открыто. И получит ее под обозленные крики куявов при всех. Вскинет на седло и увезет, как богатую добычу. Открыто, при всех.

Больше половины того, что переставили ему на стол, он не знал. Пахло одуряющее. Но не по-артански ублажать себя едой, и он просто ел все это благоуханное, даже жрал – с хрустящими корочками, запеченное, изысканное, созданное ценой огромных усилий и соблюдения сложнейших рецептов, жрал… как если бы складывал в желудок наспех зажаренное на костре мясо оленя.

Напитков и настоев ему принесли на выбор в десятках кувшинах. Он принюхался, отыскал со знакомым запахом, остальное жестом велел унести.

Нет артанина, кто после сытного завтрака не ощутил бы себя готовым лихо вскочить на коня и ринуться навстречу звону клинков, крику воинов и конскому ржанию, – это куявы после завтрака, обеда и даже ужина норовят поспать или обжулить друг друга. Придон отодвинул стол с пустым кувшином и кубком и вскоре вышел в общий зал.

В зале то ли ждут Тулея, то ли здесь вроде деревенского колодца, где женщины собираются посплетничать: шушукаются группами у стен, прохаживаются по двое из конца в конец, раскланиваются, точно отмеривая кому небрежный кивок, кому умеренный поклон, а кому и такой, что голова едва не стукается о колени.

Он расправил плечи, молодая кожа блещет здоровьем, поправил перевязь с драгоценными ножнами и медленно двинулся через зал. Плечи взбугрил и слегка подрастопырил, чтобы выглядеть страшнее, таких всегда сторонятся. Придворные шушукались, их глаза осторожно поблескивали, как у затаившихся в норках мелких паучков. Его запомнили хорошо еще с первого появления, теперь шепотом сообщали друг другу, он слышал, что ножны достались варвару нелегко: исхудал, потемнел, морда вся заострилась и стала как у хищного волка. Скулы едва не прорывают кожу, не к добру, глаза ввалились, это еще хуже, на подбородке добавился шрам – еще багровый, со вздутыми краями. Таких бы вообще во дворец не допускать, такие пусть на границах, защищают рубежи и наш сытый покой…

По второму ярусу, где могли находиться только особы тцарской семьи или же специально отправленные туда лучники, медленно двигалась Иргильда. Лицо ее оставалось бледным и бесстрастным, только в глазах время от времени вспыхивали искры раздражения, а щека нервно дергалась.

– Мне кажется, – заметила она с недобрым удовольствием, – он не жилец на этом свете. Какой-то он весь… несчастный.

К перилам старалась не подходить слишком близко: страшилась высоты, к тому же из глубокой тени, неузнанной, проще замечать на лицах придворных те выражения, которые человек допускает только наедине с собой или в полной уверенности, что его никто не видит.

За ней, стараясь держаться поближе, двигались тесной группкой целый ворох женщин и оба мага. Горасвильд явно гордился возможностью стоять рядом с Иргильдой, старый Барвник явно тяготился, но, пока тцар отсутствует, кто смеет отказать в желании жены тцара сопровождать ее на прогулках? Сейчас он проводил задумчивым взглядом прямую спину с широкими плечами. Поперек косых мышц багровеет свежий шрам, чересчур близко к спинному хребту. В глазах вызов и отчаяние, мрачная решимость драться со всем светом.

– Несчастный? – переспросил он задумчиво. – Не скажите, Ваше Величество…

Иргильда фыркнула:

– Да ты посмотри на него!