Позывной «Пантера», стр. 40

Надырову нужно укреплять свой «трон», и он уже окружает себя надежными людьми. Кого-то покупает, кого-то ему отдают на откуп. Ему нужен порядок, а порядок военный свое отжил, чекистский не годился в корне. Как глава города подбирает себе, или под себя, начальника милиции, так и Надыров уже подобрал человека, который станет не по правую его руку, но позади. А это очень важно. И если он потеряет его, потеряет тыл и в тот же момент – власть. Аксиома.

А вообще для Надырова власть сомнительна, пока федеральные войска в республике.

Еще немного, и Малик, которому Надыров не видел замены, приберет к рукам разрозненные банды боевиков; некоторые по его призыву спускаются с гор и идут служить в милицию. Будет ли двоевластие в Чечне? Вряд ли. Но вот из двух громких голосов правом вето будут обладать двое. А это уже анархия.

Джабраил – военный, он поступил мудро, когда, одевшись в камуфляж, спасал жителей Гудермеса и входил с генералом Трошевым в город. Этого не сделал больше никто из влиятельных людей республики.

Вот сидит перед ним русский, кровник его земляка. Но в душе нет позыва пригласить для продолжения беседы еще одного человека, Малика. Почему нет позыва? Может, душа устроена у всех по-разному?

– Я не стану мешать тебе, Саня. Делай свое дело. Но если мне прикажут, я убью и тебя, и твоих товарищей.

– Кто прикажет, Джабраил?

– Генштаб, – коротко ответил Ямадаев. – Я человек военный и состою на службе Российской армии.

– Что скажет товарищ Жюков? Что скажет Гэнштаб? – с акцентом сказал Скумбатов.

– Да, Генштаб.

Командир спецназа знал цену своим словам и отвечал за них. И говорил искренне. Недоговорил лишь одного: если бы ему приказали уничтожить Малика, он бы сложил оружие.

– Слушай, – сказал Джабраил, – если ты пришел сюда за союзником, то ошибся адресом. Но я краем уха слышал, что Малик привез в Грозный своего кровника. Помнишь, я говорил тебе о подвале в своей роте? Так вот, сейчас подвал грозненского ОМОНа так же пуст, как и мой. За исключением одного человека. Его Малик от себя не отпустит. Так что ты найдешь его там.

– А склад позади базы?

– Вряд ли там кто-то есть. Время от времени Малик скрывает там бойцов, которые мелкими группами просачиваются через российско-грузинскую границу или просто спускаются с гор. Кому-то из них Малик выправляет документы; а те, кто находился в федеральном розыске, покидают убежище лишь для того, чтобы осуществить теракт, тайно встретиться с друзьями и родственниками. Но вот уже месяц я ничего не слышал об этом. Может, Малик имел серьезный разговор с Надыровым, кто знает?

Джабраил в раздумье потеребил мочку уха.

– Ты сказал, что я однажды видел человека, которого Малик привез на свою базу. Честно говоря, не могу припомнить, когда бы мы с ним могли встретиться.

– Видел, Джабраил, и знаешь его по кличке Пантера. Он ножи классно метает – ты еще удивлялся.

– Его я помню, но мы говорим о разных людях, Саня. Малик хочет поквитаться с летчиком, пилотом «Су-24», его он привез на свою базу. Разве ты не знал?.. Э, Саня... Выпьешь водки?..

Пыльная неровная дорога, «УАЗ» нещадно трясет на ухабах, Саня Скумбатов возвращается в Грозный, думает о пленнике, о начальнике ГРУ. Думает о Джабраиле. Но в первую очередь – о Марковцеве. Хорошо зная Сергея, Скумбатов все же не знал, как ему поступить. Как ему сказать, что все это время они тянули пустышку? Как назвать пустышкой пусть и незнакомого, но своего брата-военного? Как, промолчав, сдержать тяжелый взгляд бывшего комбата: «И ты, Брут...»?

Как можно сбить его перед финишной лентой? Падения не избежать, но пусть оно произойдет за чертой.

Марку нельзя говорить правду по одной только причине. Он по большому счету – голова, мозг операции. Сейчас он работает на одних эмоциях, и это в данном случае хорошо. А удар по рукам равносилен удару по качеству, по времени, по настрою. Но в то же время – удар по доверию, дружбе.

Марк остынет; но до той поры он, ранимый именно в этом вопросе, работающий на вере и надежде на спасение человека, будет ненавидеть всех и каждого. Прикроется ли тем, что кровная обида выступила пеной у рта именно недоверием к нему, неверием в его силу? Не прикроется и не скажет, за него скажут его глаза, не перестающие удивлять усталостью и долей сумрачности.

Ах, если бы организм Марка работал на другом топливе, черпал энергию не из своей бездонной бочки эмоций... Тогда все было бы по-другому. Просто он такой человек, его уже не переделаешь.

Джабраил Ямадаев: «Саня, так ты решил идти до конца?»

Саня Скумбатов: «Да, Джабраил».

«Малик мстительный человек, не оставляй его в живых. Погоди, Саня. Я знаю, о чем ты думаешь, какие мысли тебя привели ко мне и какие уводят от меня. Но я хочу сам сказать, почему помогаю тебе. Меня как чеченца ненавидят русские, но мне плевать на это, я живу в своем маленьком государстве. Хочу ли я мира?.. Я не хочу войны. Потому что во второй раз я не стану спасать свой город, а начну защищать его. Это все, Саня, удачи тебе и твоим товарищам».

«УАЗ» продолжает трясти на ухабах, Саня Скумбатов думает о пленнике, о начальнике ГРУ, который, конечно же, знал настоящее имя пленника. Не мог не знать.

А положение у пленника – врагу не позавидуешь. Спруту приходится действовать настолько осторожно, чтобы не потревожить ни МВД, ни ФСБ. Он и раньше брал на себя ответственность за диверсионные акции, но сейчас сложилось такое положение, что от его инициативы могла взорваться пороховая бочка, название которой – Чечня.

Трудно поверить, что лишь один человек, командир чеченского ОМОНа, мог развязать очередную войну. Но так оно и было. Он руками десятка полевых командиров мог нанести удар по любой точке Северного Кавказа.

Можно дунуть на фитиль, и не будет никакого взрыва, но вместе с фитилем погаснет жизнь российского офицера, находящегося в плену.

А пока Спрут думал, что можно выжать из положения, при котором почти весь чеченский ОМОН представлял собой один диверсионный кулак. Без своего МВД Чечне не выжить, а в нем – преступники, каратели. Что делать? Большой вопрос, ответа на который не знал никто. Абсолютно никто. Чечня – это труп, реанимировать который бесполезно, можно лишь спасти отдельные органы – но только для пересадки.

Можно с позиции политической силы говорить с Азербайджаном, Грузией, но только не с Чечней. Как, к примеру, можно поговорить со своей рукой или ногой?

2

Порванный комбинезон Андрей сбросил с себя сразу же, как только пришел в себя. Наверное, это была его первая мысль – освободиться от одежды, которая указывала на его военную профессию. Боевики еще с «первой чеченской» начали охоту за российскими летчиками, сметавшими с лица земли их базы, лагеря, дома, которые становились им временными убежищами. Но больше всего задевала ошеломляющая своей стремительностью воздушная атака на военные аэродромы Ичкерии – Ханкала, Калиновская, Грозный-Северный и Катаяма. В одночасье было уничтожено 130 самолетов. И дальше асы ударной авиации действовали так же стремительно. В первые месяцы войны они уничтожили порядка ста особо важных объектов, президентский дворец, телецентр, два десятка складов вооружения, полста опорных пунктов противника.

Андрей не принимал участия в тех боях, в 1994 году ему было всего восемнадцать. После окончания училища он был зачислен в 368-й штурмовой авиаполк Северо-Кавказского военного округа, дислоцированный в Буденновске.

Катапульта сработала безукоризненно, но еще до приземления, оказавшегося удачным, из носа и ушей пошла кровь. Боевики стреляли в него из автоматов, когда он еще находился в воздухе, но на таком большом расстоянии в него могла попасть лишь шальная пуля. Он смотрел вниз, на острые скалы под ногами, несшиеся к нему с огромной скоростью. Без серьезных травм приземление казалось чудом.