Оперативное вторжение, стр. 39

29

Кемаль наморщился. Непредвиденная ситуация с упрямым приемщиком выглядела сначала комической. Но постепенно эта бестолковщина стала раздражать командира диверсионной группы. «Вот они там развлекаются», – раздувал он ноздри. Чтобы звуки перестрелки не приняли в штабе за расстрел заложников, Кемаль вынужденно предупредил штаб по громкой связи:

– Пока мы никого не расстреливаем. Это выкуривают приемщика, который первым открыл огонь.

Кемалю показалось, что эти слова он произнес не на русском и даже не на чеченском, а на каком-то другом, незнакомом языке. Словно читал с листа транскрипцию и не вникал в смысл несуразной абракадабры. Наверное, потому что прятал за этим определением конфуз, как если бы скрывал изо всех сил зубную боль.

Удушливый дым от очага возгорания в камерах хранения, который нагнали в зал кондиционеры на нижнем этаже, до сей поры стоял в горле. И ничем эту пасть, которая лестничными маршами разверзалась в середине зала, не заткнешь. Была бы возможность подорвать перекрытия прохода, Кемаль сделал бы это, не колеблясь. Но в отличие от рукавов-выходов, ведущих на перрон, проход был широким, выдержанным согласно технологическим нормам: шириной в три метра и постоянной высотой в два и три десятых. Главная же причина крылась в другом: этот проход являлся единственным путем отступления.

Вслед за первым хлопком пистолетного выстрела Кемаль тупо ожидал второго. Играл в какую-то глупую угадайку. Угадал. Психованный приемщик, выйдя, наверное, на огневой рубеж, произвел очередной выстрел. «Теперь заткнется минут на двадцать...» Это о приемщике. А Юсуф Умаров должен, нет – обязан ответить автоматной очередью. Вот она – семь или восемь пуль выпустил, кретин! Кемаль тихо порадовался, что не слышит снизу криков типа: «Сдавайся! Ты – молодец! Мы не тронем тебя». Это уже не конфуз, а черт знает что... Хотя такое в боевой практике Кемаля случалось дважды. Один раз все закончилось трагически. Окруженный боевиками лейтенант-спецназовец крикнул в ответ, что сдается. Когда боевики подошли, он подорвал и их и себя гранатой. И вообще таких примеров, начиная с 1994-го, Кемаль мог припомнить не один десяток.

Ну что там?.. Кемаль понял, что начинает прислушиваться, что центр основных событий невероятным образом сместился, скатился на самую периферию. И сам Кемаль попал в сумеречную зону и с перекошенным центром тяжести в ноющей голове.

С другой стороны, присутствие пары бойцов в непосредственной близости от выхода на площадь была необходимой. Собственно, выход контролировался напрямую из центрального корпуса, незамеченным оттуда выйти и войти было невозможно. Минимум пять человек следили в этом направлении, включая пару снайперов. То место у них было как под микроскопом – ни одна блоха не проскочит.

Юсуфом овладела бессильная злоба. Боясь навлечь гнев всевышнего, он мечтал хоть на короткое время стать, как он, бесплотным и просочиться сквозь толстые стены отделения приема и выдачи багажа. Порвать ту паскуду, которая забаррикадировалась там, и снова стать человеком – из плоти и крови.

Чаще всего именно пустяк заставляет раздувать ноздри, это он разжигает внутри ярость и застит глаза пеленой детской обиды. Вот она, любимая игрушка, но ручонки не достают, а мать на крики не обращает внимания, думает, что дитя просто-напросто обкакалось, ну и черт с ним.

Одна за другой перед глазами узбека проплывали кровавые картины. Он врывается в зал, держа за волосы отсеченную голову приемщика, и пинает ее в середину толпы заложников. Но одной головы мало. Он чует неладное и радуется этому безумному чувству. Возвращается. У приемщика отросла новая голова. Он отрубает ее, несет за волосы, пинает. И так несколько раз.

– Не психуй, – посоветовал ему напарник Владимир Юнусов.

Юсуф ожег «метиса» свирепым взглядом и угрожающе прошептал:

– Тебя никто не спрашивает!

Он был готов сорваться и на командира, если тот снова выйдет на связь. «Почему именно мне достался этот пост?» – по-военному и все так же озлобленно размышлял узбек. Потом задал себе другой вопрос, почему он здесь, а не в Узбекистане, рядом со своим старшим братом, который сколотил бригаду и скупал за гроши квартиры у русских. Семьдесят баксов за двухкомнатную квартиру, и пошли все вон отсюда. Завтра цена станет иной – тридцать пять. Послезавтра выгонят бесплатно. Такой же террор, против таких же неверных, которые и в Африке неверные. И настроение совсем другое: ленивое, даже праздное, приносящее полное удовлетворение. Оскорбительный пинок под зад одному, другому: «Пошли вон отсюда!» Запомнилась одна женщина, которой не хватило денег на оплату багажа. Она стояла в дверях вагона и плакала, глядя на вещи, брошенные на перроне. Поезд еще не тронулся, как местная толпа буквально раздербанила багаж. Юсуф сравнил это с национальным корейским блюдом: у карпа быстрым движением ножа вырезают печень и бросают на сковородку. А он, беззвучно открывая рот, смотрит, как она жарится.

Что было применимо и к этой дурацкой ситуации. Жжет изнутри, а ничего поделать нельзя. Хоть кричи, хоть в полном молчании шлепай губами.

И гранатой со слезоточивым газом не воспользуешься: Кемаль разразился диким криком, когда его достал обычный дым, что говорить о пылеобразном «си-эс»... Применение спецсредств против своих.

А пока сам Юсуф «наслаждался» пороховыми газами, которые ударили в нос после очередных выстрелов в амбразуру приемки.

30

«Из «дерринджера», что ли, лупит?..» – пытался определиться Ильин. Когда-то у него был такой пистолет, даже имелось разрешение на ношение. По большому счету – оружие для острастки, в темноте, например, поскольку вид у «дерринджера» был невзрачный. Напугать мог лишь громкий револьверный хлопок. Хотя пуля калибра 9 миллиметров легко оставит приличную дырку в голове.

То, что неизвестный «лупил» именно из «МР-451», командир определил и по частоте выстрелов – их он услышал всего два: поочередно из двух стволов. Охранник, милиционер, вооруженный «вторым» страховочным стволом, который легко прячется на любом участке тела? Или это предусмотрительный служащий вокзала?

Он занял позицию перед турникетом, выводящим в платный туалет. Укрывшись за кабинкой билетера, командира группы страховали Слон и Гадкий Утенок. При внезапном появлении террористов из любого места, будь то зал камер хранения или лестница, ведущая в зал ожидания, бойцы могли быстро сменить позицию, не выдавая себя.

С момента короткой перестрелки в зале номер 2 прошло десять минут. Первые пять минут бойцы группы Чилы провели в напряженном ожидании, скрываясь в «Погребке». Кто стрелял, почему возникла эта ситуация – непонятно. В любую секунду спецназовцы ожидали хотя бы обычного рейда небольшой группы террористов.

Время шло, и Чила все больше убеждался, что перестрелка, на первый взгляд кажущаяся из ряда вон выходящей, таковой не является. Даже больше: для террористов она стала привычной, поскольку на нее никто не отреагировал. Если не считать ответной короткой очереди из пистолета-пулемета. Такой вывод базировался на простом факте, что Чила видел австрийский «ПП» у боевика из группы прикрытия, а значит, это стрелял террорист: у автоматной пули заряд пороха больше и звук получается совсем другой, более резкий.

Вторая пятиминутка, проведенная после молниеносной смены позиций, лишь подтвердила догадки Ильина. К тому же он, изучая обстановку и ориентируясь на указатели, сделал небольшое открытие: небольшая группа боевиков контролирует выход из «минус первого этажа». Он либо закрыт, либо забаррикадирован.

И снова взгляд Ильина скользнул влево, откуда шли наверх лестничные марши, рассчитанные на два потока пассажиров. Четыре, судя по всему, пролета. Их террористы преодолеют за несколько секунд даже большой группой. Так что этот этаж взят под контроль ради пропорции. Два или три человека, окончательно определился командир. Не считая неизвестного стрелка.