Легионеры, стр. 58

Свободно передвигаясь по аэродрому, бойцы диверсионной группы изолировали персонал техобслуживания, поместив их вместе с томящимися в подвале таможенниками. На Эдика было больно смотреть, но в то же время его жалкий вид вызывал улыбку. Марковцев снял с него наручники и поманил за собой.

Прошли лишь какие-то дни, когда русского диверсанта и грузинского предпринимателя можно было увидеть вместе на этом летном поле. Но тогда на правах хозяина выступал Андриасов, а сейчас – его гость.

Резаный и Колпаков шли впереди с последними вещами, которые остались в ящиках: противотанковые гранатометы «РПГ-29» с тандемными выстрелами. Кроме тандемных, спецназовцы запаслись фугасными и осколочными выстрелами. С ними «РПГ» можно смело считать многофункциональным оружием ближнего боя.

Эдик, исподлобья поглядывая на бойцов, сказал еще более комичное, чем «Это налет?»:

– Это война?

Сергей не стал отрицать, и губы его не тронула улыбка.

– Да, Эдик, настоящая война. Мы воюем с 91-го года. Захватываем заложников целыми домами и военными городками. Плохая привычка, но все мы привыкаем. Сейчас сюда вылетела группа подрывников, и, чтобы еще где-нибудь не грохнуло, я пожертвую и своими бойцами, и твоими соотечественниками. Заметь, я сказал – где-нибудь.

Андриасов заметил. Но масштаба не оценил. И еще отметил: «Я сказал, я пожертвую». Только в одиночку не осуществить то, что проделала команда Сергея. Он выполняет приказы, и все его «я» – от лукавого.

У него нет крыльев, и физиономия отнюдь не ангельская, и вести речь об отряде ангелов-спасителей не приходится.

Да, не ангельская, но и не сатанинская. Однако есть в его взгляде что-то такое, что связывает все его слова воедино: чтобы где-нибудь не грохнуло, я пожертвую.

Странный человек, сложно понять его. А есть ли необходимость? Как понять, глядя на вооруженных гранатометами солдат?

– Куда мы идем? – спросил он.

– К тебе в кабинет. Скоротаем время.

– Я не хочу с тобой говорить.

– Посидим молча.

Кабинет овальной формы. Служащие аэропорта так и называли его «Овальный кабинет». В нем Андриасов чувствовал себя очень большим человеком в своем маленьком государстве. Марк рассказывал, а «суверен» думал: «Я-то тут при чем?» И впервые в жизни задумался над своим вопросом, точнее, над ответом на него: ни при чем. Какой-то обидный ответ.

Нехорошие мысли, трезвые. Эдик потянулся к бутылке.

Русская водка обожгла гортань грузину, опалила желудок и согрела душу. Он усмехнулся мыслям, которым не было места еще пару часов назад.

Марк ответил на вызов по рации и поднялся с места. Указав глазами на бутылку, сказал:

– Ладно, развлекайся тут.

Эдик подошел к окну и увидел приближающиеся к аэропорту броневики. В руках бутылка, можно разбить одно стекло, второе, замахать руками, закричать в полный голос. Андриасов махнул рукой, отпил из горлышка и вернулся на свое директорское кресло.

И чуть было снова не вскочил с места, ибо хмель родил еще один, наверное, последний вопрос к Сергею: «А собой ты пожертвуешь? Если где-то что-то там?..»

Встал. Его как магнитом тянуло к окну. «Транзаки» остановились, из машины вылез знакомый офицер госбезопасности, отменивший чартерные рейсы. Наглый, бесцеремонный тип с нехорошим взглядом. «Ну и черт с тобой!»

Марковцев сдержал слово наполовину, пожертвовав соотечественниками Андриасова. Два гранатомета ухнули одновременно. Броня «Транзаков» защищала от попадания винтовочной пули 7,62 НАТО при выстреле в упор. Днище выдерживало взрывы гранат и зажигательных бомб. Но российские «РПГ-29» с тандемными выстрелами применяются для борьбы именно с бронецелями, оснащенными динамической защитой. Они позволяют обеспечить всеракурсное поражение танков типа «Леопард-2». В том числе при стрельбе в лоб. Так что шансов выжить у спецназа госбезопасности Грузии не было. Два осколочных выстрела из гранатометов довершили начатое.

Глава XVII

ПОСЛЕДНЕЕ СЛОВО ОФИЦЕРА

48

Москва

До сей поры Латынина не отпускали мысли о Щедрине. «Где журналист? – думал генерал. – Почему он пропал?» Эта стерва, Элеонора Савицкая, сказала, что ему позвонили из редакции примерно за полчаса до того, как за ней приехал Никольский со своими парнями.

История с ляпом Гришина вроде бы закончилась, но что-то генералу не давало покоя. Ускользала какая-то мелочь. Не хватало показаний последнего свидетеля кампании по найму легионеров – Алексея Щедрина. Так всегда бывает: десяток свидетелей, девять подтверждают слова друг друга, но вот десятый… Это десять процентов из ста. Согласно постулатам об оперативной работе – очень много.

Возле редакции «Проспект власти», где Щедрин тискал свои статьи и фотографии и имел отдельный кабинет, постоянно дежурил агент Латынина. Он приезжал на место в девять утра и покидал свой пост в конце рабочего дня редакции. Еще двое взяли под контроль 17-й подъезд Останкино и парадное дома журналиста. И до сих пор никакого результата.

Но он будет. Результат – это местонахождение репортера, мертвого ли, живого. Мертвого, конечно, таким способом не установишь.

49

Время, которое дали Щедрину на собственное расследование и на подготовку к новому проекту в одном лице, давно прошло. Уже завтра Гришин обещал отпустить его в редакцию, где не только сломали голову, но и обчесали задницу, думая о пропавшем журналисте. За делами, связанными с треклятым проектом, Щедрин совсем забыл об обязательствах, данных одному высокопоставленному чиновнику. Еще до встречи с Гришиным он три дня «облизывал» объективом сановника, готовя на него материал в журнал «Проспект власти». По подсчетам Алексея, в свет вышли уже два номера журнала, а обещанной статьи с фотографиями все нет. Нужно только представить себе разъяренного депутата и такого же гневного редактора, уставшего отбивать атаки думца.

А фотографии вышли хорошие. На одной из них (готовящейся для обложки) Всеволод Борковский, опустившись на корточки, придерживает голову убитого им волка, другой рукой бережно сжимает отполированное цевье карабина, внешне напоминающего финскую спортивную винтовку «Петра» на базе стандартного автомата Калашникова. Вьющиеся с проседью волосы охотника курились на легком морозе. Однако придирчивый чиновник остался недоволен своим броским, не для охоты, облачением: яркий шейный платок, который больше гармонировал с сигнальными флажками, обложившими зверя, а не с вязаной шапкой-»презервативом», сдвинутой на затылок, и синей пуховой курткой с желтым воротником. Он не хотел быть «ряженым». И распорядился смягчить цветовую гамму, подкорректировать под коричневые тона. Однако они скрыли существенную деталь: лицо, теперь уже не исходящее паром, слабо передавало азарт, буквально испарились следы тяжелой работы; выпавший снег казался песком, охота просилась называться сафари, волк – львом. Но вот куртка… И эта дурацкая шапка. В Африке… Да, валенки – они и в Африке валенки. И на фотографии тоже. Хорошо, что галош на них нет. Вот если бы он не видел первого снимка… – прозвучало в телефонном разговоре без намека на сожаление и с таким упором, словно Щедрин был его имиджмейкером. И тяжело решал: оставить этот будто обезличенный снимок или же дать разрешение на публикацию первого, где он рядом с убитым волком смотрится попугаем.

– Леша! Ну нельзя же так! – Щедрин даже отстранил от уха трубку, которая возмущалась голосом главного редактора. – Где тебя носит?! Борковский нам все провода оборвал! Оббил все пороги. В райсобесе не такие зашарпанные. Кстати, с тобой все в порядке? – поздновато осведомился редактор. – Ничего не случилось?