Легионеры, стр. 51
Олег, держа пистолет в вытянутой руке, покачал головой и на американский манер посоветовал Федорову не дергаться:
– Даже не думай. – Сблизившись с противником еще на пару шагов, он распорядился: – Ствол на пол… На колени… Скрести ноги… – Потом наконец прояснил ситуацию, показав красные корочки. – Федеральная служба безопасности. Слава, – окликнул партнера Никольский, – поищи хозяйку.
Одетый в короткую пуховую куртку старший лейтенант Латышев забрал у Дьячкова мобильник и пистолет и подтолкнул его в спину:
– Двигай к своему товарищу.
Старлей безошибочно определил местонахождение Элеоноры и шагнул в спальню.
– «Стоят девчонки, стоят в сторонке», – усмехнулся Олег, глядя на Савицкую, ставшую рядом с телохранителями. – Значит, это ты жена Кесарева?
Элеонора молчала.
– Тебе что, горло прочистить?
– Да, я, – разлепила рот девушка. От высокомерия не осталось и следа. Сейчас перед офицерами ФСБ стояло бесконтрольное, словами Бориса Кесарева, существо. Какое-то бесполое, бледное; натурщица, с которой впору писать агитпортрет: «Женщина и политика». Или «Женщина и деньги». Она хотела многого, но получила куда больше. На короткий миг перед глазами мелькнул расплывчатый образ Марка, которого она жаждала увидеть прямо сейчас. Немедля! Увидеть наконец его изменившиеся глаза, сжатые в нитку губы, стальные руки. И все отдать за это. Все! Даже расстаться со словами Сергея, которые слезами вышли наружу: «Живым почувствовал себя только с тобой». А до этого ему казалось, что он даже не существует. Его столько раз убивали… Но не убили.
Какая-то решимость пришла на смену испугу и безысходности. Какая-то киношная решимость: «Увидеть Марка и умереть!»
Однако очередная грубость Олега Никольского, заметившего перемены в настроении девушки, опустила Нору на землю:
– Тебя что, пучит? – Он рассмеялся, глянув на товарища. – Как в зоопарке: «Будьте осторожны! Бегемота пучит. Обход через левое крыло парка». Ну ладно, – оборвал сам себя Никольский. – Мне наплевать, кто ты такая и что ты там думаешь про меня. – Капитан перевел взгляд на Федорова. – Теперь поговорим про Марковцева. Ну видел ты его пару-тройку раз, может, даже на заднем сиденье верхом на хозяйке. Что еще ты знаешь про него?
– Знаю, что он работает на хозяина, встречается с Виктором Христовым.
– Все?
– Да. Я не любопытный.
– Так я удовлетворю твое любопытство. Он убийца и террорист, находится в федеральном и международном розыске. И вот за связь с ним тебе грозят большие неприятности. Так что не рыпайся даже мысленно. Твоя хозяйка прогуляется с нами, а вам компанию составит мой товарищ.
Никольский подмигнул Латышеву и позвонил товарищу в машину.
– Витя, мы выходим. – После отдал команду Норе: – Одевайся, поедешь с нами.
Обычно Нору опекали два человека, и сегодня вроде бы ничего не изменилось. Впереди нее по лестнице ступал человек спортивного телосложения, позади раздавались шаги второго. Не изменилось количественно. Качественно – на двести процентов. Минус двести. Телохранители, оставшиеся в квартире, уже не те, сами готовы расправиться с хозяйкой.
Никольский спускался последним, неслышно, как тень. Он назвал Марка наемным убийцей, но сам больше походил на роль киллера: светло-серые, почти прозрачные глаза, через которые отчетливо можно прочесть его мысли; слабо очерченные губы говорят: «Нам плевать»; сломанный нос тоже кое о чем мог порассказать.
«Все шло к тому, – думала девушка, – что Марка скоро не станет, за нее, а значит, и за него взялись всерьез». Ее визит к полковнику Гришину начал давать свои результаты. «У тебя есть условия?» – спросил ее Гришин. А она, испытав чекиста хищным взглядом, в упор изрекла: «Только одно: Марк».
На него объявлена охота, и скоро его не станет. Да, она хотела освободиться от Марка, но только не таким образом. А когда это желание пропадало, ответа на свое поведение Нора не находила.
«Пришли шантажировать меня?» «А вы посмотрите на меня еще раз. По-вашему, именно так выглядят шантажисты?»
Нет, они выглядят по-другому. Вот как Никольский, который услужливо распахнул перед ней дверцу машины и глумливо осведомился: «Ты где любишь, у стенки или с краю?» Как Латышев и какой-то Виктор, который занял место за рулем.
Грязный шантаж – вот главные правила любой их игры. Игру принимают – а куда деваться? – некоторые готовы на все, лишь бы заполучить копии видеопленок, негативы и фотографии, другие компрометирующие материалы; расстаются с деньгами, уходят с высоких постов – кто добровольно и прилично одетым, а кто силком и сверкая при этом голым задом. Не надо ничего изобретать, все давным-давно придумано, стоит лишь набраться смелости.
Как набрался ее Виктор Христов, «первый помощник» Кесарева. При случае тянет из девушки жилы, тянет в постель, мразь! Животное! Для Бориса Нора – минская студентка, провалившая экзамены и подыскивающая работу в Париже. Только на Пляс де ля Мадлейн предлагают услуги уже трудоустроенные барышни.
Ах какое было начало: «Разрешите вас ангажировать?» А продолжение прозвучало совсем уж загадочно: «Для моего босса». А чуть грубоватый намек так или иначе вселял какую-то надежду: «Только не говорите ему, что вы с Пляс де ля Мадлейн. Он не любит этого». Кто она и как очутилась в месте, где за один раз берут триста долларов? Студентка уже с высшим образованием и провалившаяся в местном университете?.. Какие же французы сволочи!.. «Вот так и скажите моему боссу».
Она сказала так убедительно, что Кесарев сумел завалить ее лишь через неделю с лишним. Через десять дней. А подонок Христов разложил ее на сиденье своей машины в тот же вечер. Козырь, что ни говори, но Виктор имел масть покрупнее.
– Эй, ты, оглохла?.. – Никольский взял девушку за плечо. – Я спрашиваю: ты справа обычно сидишь или слева?
– Как сяду, – неожиданно грубо отозвалась Элеонора, вспомнив свое боевое прошлое. Усмехнувшись, пояснила капитану Никольскому более доходчиво: – Вот как сяду, так для меня и обычно. Ну, чего ты рот разинул? До аэропорта мы еще не доехали.
Никольский хлопал по-осеннему желтыми и редкими ресницами и молчал.
Нора щелкнула пальцами:
– Дай сигарету. Обычно в машине я курю.
– Мираж, – наконец-то выговорил Олег, угощая девушку легкой «Явой».
41
Латынин прошелся по просторному залу своего загородного дома. Срубовой, похожий на терем, он отличался от соседних коттеджей. Атмосфера внутри всегда здоровая, девственно чистая. Пахнет сосновой смолой, кедром, чуть-чуть – дымом. Вместо камина, который испортил бы интерьер, у стены печка с изразцами, топится при открытой дверце, что в общем-то походило на камин.
Генерал поддерживал спортивную форму, каждое утро делал пробежки, вставал к всевозможным тренажерам, порой изматывал себя физическими нагрузками. Один раз услышал по телевизору язвительное замечание Артема Троицкого, который на дух не переносил качков. Для чего, вопрошал он, издеваться над собственным телом? Чтобы выхлопотать никчемный десяток лет – от восьмидесяти до девяноста – и прожить этот отрезок в старческих мученьях?
Рациональное зерно в его словах было. Занимаясь спортом, в пятьдесят ты выглядишь на сорок, а в семьдесят тебе неожиданно стукнет девяносто или сразу сто. Кувыркнулся с копыт на койку и начинаешь гнить. Десять лет неподвижного разложения, вонь, кровавые пролежни, мази, компрессы, ненавистные взгляды родственников, шепот, а когда и крик: «Когда он наконец сдохнет!»
Впору заранее возненавидеть своих родственников и назло им качаться, качаться и еще раз качаться, чтобы отравить им жизнь в конце своего долгого умирания. Да, умирания. Долгий процесс умирания, отлично сказано.
Постояв у потрескивающих в огне поленьев, хозяин прислушался к шуму в прихожей. Как подъехала машина с его агентами, он не слышал.
Юрий Семенович отпустил их, когда невозмутимая девушка без приглашения прошла к дивану и села, положив ногу на ногу. Она была в длинном ярко-зеленом пуловере от Армани и расклешенных джинсах «Ли», на ногах стильные высокие ботинки на шнурках, волосы убраны под неизменную косынку. Генерал оценил гармоничное соединение семидесятых и начала нового века в одежде женщины едва различимым кивком и приподнятой бровью.