Если враг не сдается, стр. 50
– Было бы неплохо.
О несколько странноватой привычке Артемова есть в одиночку Кондратов узнал вчера от самого полковника. На предложение «отужинать» (в смысле и слегка расслабиться армянским коньячком) Артемов заявил: «Принесите ужин в кабинет. Я привык есть один». Вот так – сухо, сердито и непонятно. Изгой какой-то, подумал слегка ошарашенный Кондратов. Что он, не умеет есть, чавкает или у него трясутся руки при посторонних? А может, сам не переносит чавканья и неграмотного обращения с ложкой-вилкой? Черт его разберет.
Собственно, об этой странности гэрэушника полковник Кондратов вспомнил, когда позади него открылась дверь и дежурный по части буквально известил:
– Ужин, товарищ полковник!
Что для Кондратова означало: «А ты пошел вон!»
Вспомнил про странность полковника и постарался забыть о ней, как настоящий дипломат, который всегда помнит, что нужно забыть.
Полковник шел по коридору и представлял себе меланхоличное лицо Артемова, пережевывающее, как корова, свой ужин. Именно пережевывающее лицо.
Что здесь будет твориться завтра, лучше не думать. Тут будет столько желающих пристроиться к заднице Кондратова, что уже сейчас тошно. Одна отрада – лично встретить ублюдка: «Ну что, щенок драный, доигрался в разведчиков?» Широкой ладонью по затылку и – на первый допрос.
44
В этот день произошло много неожиданного. И вообще, по мнению Михаила Артемова, этот день напарывался на определение «детская неожиданность». К этому подталкивал неожиданный приезд в учебный центр отца Игоря Мельникова генерал-майора Николая Мельникова. Эта новость стала бы новостью номер один, если бы генерал ходил в замах командующего войсками Московского округа внутренних войск, а не ПриВО. Считай, он просто заглянул к сыну, благо от Самары до учебного центра было всего полторы сотни километров.
Стемнело. В части зажглись фонари, у складов вспыхнули прожекторы. Почему генерал Мельников приехал так поздно? Артемов вспомнил, над чем он совсем недавно размышлял: Миротворец, мол, был героем в Чечне, а здесь он никто. И слава богу, что никто.
Николай Александрович приехал, как и подобает генералу, неожиданно и, конечно, не зная, что его сын вместе с группой спецназа находится в рейде. Давно уже, между прочим, с 10 апреля. «Я бы сначала позвонил», – подумал Артемов, ценивший время. Однако быстро поменял свой взгляд: он рассуждал с точки зрения полковника. «Ах, как хорошо быть генералом!..»
Ну, как приехал, так и уедет.
Он подошел к окну, выходящему на небольшой плац, временно ставший парковкой для генеральской «Волги». С минуты на минуту он ожидал появления Мельникова. Он не видел, как Николай Александрович вошел в штаб, но хоть посмотрит на его «выход». Желания переброситься с ним парой слов не было. Во-первых, они не были знакомы. Во-вторых, отсутствовала причина. А причина тем временем подвигалась к Артемову все ближе и ближе, облаченная в форму старшего офицера-связиста, несшего москвичу очередную радиограмму из штаб-квартиры ГРУ в Москве. Вот если бы генерал-майор Мельников приехал на несколько часов раньше, продолжил размышления полковник, – когда его сын был подозреваемым номер один, то вместо пары слов Артемов предложил бы генералу долгую и неприятную для последнего беседу. А впрочем, мог и отказаться от этой затеи.
Интересно, о чем сейчас говорят зам по воспитательной работе и командир части? О чем угодно, только не о проблеме, которая свалилась на голову полковнику Кондратову, – об этом руководитель учебного центра не был уполномочен распространяться. Это в его же интересах. Хотя Миротворец – это тоже проблема, свалившаяся на Кондратова месяцем раньше. Папа вывел свое чадо из-под ракетно-бомбового удара и нашел надежный блиндаж в виде учебного центра, находящегося хотя и не в ведении генерала, но под боком.
Артемов уже поужинал, выпил горячего чаю, грязная посуда осталась на столе. Когда открылась дверь кабинета, полковник, не оборачиваясь, сказал:
– Да, можете убрать со стола.
– Извините, товарищ полковник…
Михаил Васильевич обернулся, перед ним стоял старший офицер по связи и держал в руке листок бумаги. Он посмотрел на связиста как на предателя, как на «крота», которого он искал и в конце концов нашел. Надоел, ей-богу!..
– Что у вас?
– Радиограмма от Тимофеева. – Офицер приблизился и вручил полковнику депешу.
– Спасибо. Свободны. Попросите кого-нибудь убрать со стола.
Офицер кивнул и вышел.
«Вот если бы в радиограмме от генерал-полковника были такие слова: «Спасибо. Свободны»…
Ну, что там еще? Артемов не спешил прочесть сообщение, он нарочито медленно читал «шапку». Ничего интересного, точнее, полезного, ждать не приходилось. Хотя остался какой-то неразрешенный вопрос…
Какой?..
Голова гудела как пчелиный улей. Сердце саднило как от свежей раны. Душа болела как черт знает что. Глаза устали исполнять роль монитора: нож, обезображенный труп…
Что же за вопрос остался неразрешенным?
Сбросив с себя онемение, Артемов принялся за чтение радиограммы с самого начала…
Чего не ожидал полковник, то именно такого поворота событий. Они никоим образом не могли повлиять на исход дела, не пересекутся с ним, разве что добавят остроты, – дело становилось очень и очень интересным. Вот и пришел ответ на неразрешенный вопрос.
Полковник Кондратов смахивал на директора школы, вызвавшего сановного папашу для беседы о его отпрыске. Что отчасти походило на правду. Вряд ли генерал напирал, справляясь о своем обалдуе, вряд ли был доволен откровенным враньем командира части, который однажды сказал капитану Шарову: «Бросай ты его! Говна объешься».
Они разом повернули головы, когда в кабинет вошел Артемов.
– Разрешите, товарищ генерал-майор? – обратился он к старшему по званию.
Мельников не ответил и перевел взгляд на хозяина кабинета.
– Товарищ генерал-майор, разрешите представить…
– Полковник Артемов, – продолжил Михаил Васильевич, видя замешательство Кондратова, – Главное разведывательное управление. Николай Александрович, уделите мне несколько минут вашего внимания. Разговор будет полезен нам обоим. Кажется, я разобрался в одном деле, которое не давало мне покоя. Остались невыясненными небольшие моменты.
– Полковник Артемов возглавляет оперативно-следственную группу ГРУ, – вставил Кондратов.
– Хорошо, я пойду вам навстречу, – после недолгого молчания согласился генерал. У него был приятный, бархатистый голос, однако не терпящий возражений. – Когда я закончу беседу с командиром части, где мне вас найти?
Да, приятный у него голос. Просто не верится, что он не раз срывался на крик:
«Товарищ генерал, там наших режут! Наших, мать вашу генеральскую!»
«Ну что, попробуем, ребята? Связи по-прежнему нет – можно будет отбрехаться».
«Б…! Лучше б я не заходил туда… Почти не помню, как мы вывозили на БТРах обезглавленные трупы солдат…»
Изуродованные тела мотострелков вывозил подполковник внутренних войск МВД, а ныне генерал-майор Николай Мельников.
Вот он, автор того дневника с потрепанными, а сейчас кажущимися обгоревшими страницами, исписанными не чернилами, а кровью: своей и погибших бойцов. Не верится, глядя на спокойное и слегка усталое лицо генерала, что это он был в охранении колонны под Грозным, попадал в засады, выводил из них бойцов, кого-то терял; срывался на крик на генерала армии, видел слезы на прокопченном лице восемнадцатилетнего механика-водителя, плачущего от безысходности, вызванной тупостью и бессердечностью командующего войсками.