Если враг не сдается, стр. 24

Глава 8

«РАДИОИГРА»

Михаил Васильевич занял кабинет помощника начальника штаба полка по разведке подполковника Ерошенко. Отметив по привычке время и записав его в уголке чистого листа бумаги, Артемов бросил взгляд на вошедшего капитана Шарова. Он был худощав, среднего роста, его узкое лицо показалось Артемову болезненным.

– Здравия желаю, товарищ полковник! Разрешите войти?

– Заходи, – чуть грубовато, чуть по-свойски разрешил полковник, загодя избрав тактику общения с боевым офицером. Не все такие любят, когда начальство с ними общается сугубо официально. – Садись. – Дождавшись, пока капитан займет предложенное ему за столом место, Артемов спросил: – Андрей Васильевич, кажется?

– Так точно.

– Разреши-ка пару вопросов, Андрей, – сам я, честно говоря, ничего не пойму. – Перед Артемовым лежала карта, несколько листов бумаги. – Сделаем так: я излагаю, потом задаю вопросы. Потом побеседую с замначальника по разведке. Итак, – Артемов быстрым движением надел очки и чуть склонился над листом бумаги, – задача противодиверсионной группы, чьим инструктором ты собираешься выступать. Она, находясь в районе выброски группы условного противника, по радио получает приказ выявить ее местоположение и, возможно, еще до прибытия основных сил уничтожить ее. Правильно ли я понял: «до прибытия основных сил» и означает главную часть задания? Поскольку вызов помощи – работа на тройку с минусом по пятибалльной шкале. Ведь подразумевается работа ваших подопечных вдали от дислокации основных подразделений. То есть группа – я читаю: «…под руководством сержанта Литвинова, вооруженная легким стрелковым оружием, по плану находится в глубинном рейде». Правильно?

– Так точно. На значительном удалении от основных сил и фактически не может рассчитывать на эффективную поддержку…

– Бог с ней, с поддержкой, меня интересует другое: по идее, приказ рейдовая группа сержанта Литвинова должна получить «в полевых условиях», уже находясь в рейде со своим «специальным» заданием. Которое приказом из «Центра» отменяется, и Литвинов по радио получает другое задание – то бишь выявление и уничтожение диверсионной группы.

– Так точно, товарищ полковник.

– Почему, в таком случае, смягчается задача группы Литвинова? Насколько я информирован, бойцы уже в курсе задания, они с места в карьер идут на перехват диверсантов. Прямо из казармы, которая кишит спецназовцами. Не рота спецназа идет обезвреживать диверсантов, даже не взвод, а отделение. Мне кажется, такое отношение, такая постановка задачи, мягко говоря, расслабляет бойцов. А ты как насчет этого? Перечить начальству не возникало желания? – сухо пошутил Артемов. – Если хочешь курить – пожалуйста.

Капитан Шаров немного помедлил, прежде чем размял в заскорузлых пальцах «Приму» и прикурил.

– Со мной не советовались, – ответил он.

– Вот как? – наигранно удивился полковник. – Выходит, зря я тебя потревожил в поздний час.

– Я попробую объяснить. В штабе был учтен первый опыт подобных рейдов группы Литвинова.

– Или не учтен, – с легкой иронией поправил собеседника Артемов. – Ну, дальше.

– Поэтому, товарищ полковник, беря в расчет еще и матерость опытных спецназовцев старшего прапорщика Седова – группы условного противника, – Литвинову упростили задание: приказ, детали и карты он получает в расположении части. В то время, когда группа Седова уже вышла в рейд.

– Так, понятно. Уже вышла. Когда именно, уточните.

– 10 апреля, в четверг.

– Да, правильно. А Литвинов со своими бойцами должен выйти…

– Завтра.

– Завтра – это 14 апреля. Чем были заняты бойцы Седова все это время? Долго и упорно ждали в лесу?

– Помимо прочего у них другое задание: проверка и оборудование основных и запасных баз.

– Многостаночники они у вас, Андрей Васильевич. А копать траншеи и валить лес для блиндажей? Такого задания они не получали?

Так, довольно подумал Артемов, получается достаточно строго, как и подобает руководителю комиссии. Теперь следует ослабить вожжи, ибо капитан Шаров – всего лишь ротный, всего лишь контролер рейдовой группы, с ним, по его словам, «не советовались». Ослабить давление на него и расположить к себе.

– Кто будет принимать отчет о проведенных учениях?

– Подполковник Ерошенко.

– Подполковник… О-о… – протянул Артемов, многозначительно выпячивая губу. – А я буду докладывать генералу армии, который четко и директивно поставил несколько иную задачу. Честно скажу, не хочется склонять твое имя в отчетах. Упомянуть обязан – куда деваться? Давай-ка поговорим о бойцах обеих групп. Лично знакомиться с ними мне не с руки – это понятно, да? – Артемов усмехнулся. – Получается, что со спецназовцами Седова я познакомлюсь дважды заочно. Итак, начнем, наверное, и кончим командирами обеих групп – Седовым и Литвиновым.

Постепенно полковник Артемов подходил к главному. Он слушал капитана, который отчего-то начал не со старшего по званию Седова, а с Литвинова, новичка – дважды новичка, если говорить словами самого полковника. Слушал и не мог не заметить нахмуренного лба собеседника, словно разговор о Литвинове был для него неприятен. С одной стороны, Шаров расслабился от немного доверительного тона полковника, точнее, должен был расслабиться, что отчасти проявилось на его лице, но снова изменило его, когда капитан, словно нехотя, выжимал из себя сухие слова из характеристики на сержанта и в мыслях как бы уходил в себя. Может, оттого, что этот разговор вообще был неприятен капитану? И Артемов сделал профессиональную сбивку, спросив что-то о 20-летнем заместителе командира группы Олеге Моисееве по кличке Голубец. Морщины на лице ротного тут же разгладились, речь стала обычной, а не слегка замедленной, когда капитан словно взвешивал слова. И снова вопрос «на засыпку», про Литвинова. И опять морщины, возвращение в заторможенное состояние, опять трудная работа для голосовых связок.

Артемов не считал себя идеалом, но был хорошим оперативником и прекрасным физиономистом; порой цеплялся не за слова, а за жесты, мимику, окраску в голосе. Сейчас он не «мелочился», в этом деле для него мелочей не существовало. А точнее, наоборот: по мелочам, по крупицам составить общую картину, а потом раскладывать ее на мазки, снимать фальшивые слои, искать скрытые подписи.

У Шарова на душе действительно было неспокойно. Он не видел перед собой человека, с которым мог бы поделиться своими сомнениями. Полковник Артемов для него больше чем обуза: он зацепится за первые же подозрения и приклеит их в своем отчете к «рытью траншей и валке леса для блиндажей».

И все же… Как ни скрывал Артемов истинного состояния, от капитана не ускользнула ни его «профессиональная сбивка» на Голубца, ни явная заинтересованность личным составом обеих групп спецназа. Ему показалось, что именно интерес к рядовым бойцам и есть главная цель этого полковника. Тогда выходит, эскорт, многочисленная «комиссарская» комиссия в кожанках – мишура? Антураж, что ли?

Напряженный Шаров не собирался подыгрывать полковнику; хотел ли он освободить душу не от подозрений, но от неудовлетворенности, под которой крылось явное укрывательство? Что ни говори, а он укрывал то ли проступок сержанта Литвинова, то ли его самого, что было, наверное, одно и то же. Ему влетит по первое число, если о фокусах с предписанием, выданным Литвинову в штабе, первым узнает Артемов. Было бы в сто раз легче, если бы рядом находился кто-то из начальства – зам по воспитательной работе Мытник, начальник особого отдела штаба Тимашев или начальник строевой части Сидоркин. Последний в голове своей расстояний от одной части до другой не мерил, скорость поезда в расчет не брал; «подшил» документы к личному делу Литвинова, и дело с концом.

– Тут вот какая история, – тяжело и со вздохом произнес Шаров. – По идее, Литвинов не должен был встать во главе группы.

– Вот как? Почему, интересно?