Черный беркут, стр. 74
– Какой-то вы мрачный сегодня, Евсей Михайлович.
– Что поделаешь... Вы не поверите, Шура, но я переживаю. За тех симпатичных парней переживаю. Может, в это самое время они начали дикую пальбу. Мне не хочется, чтобы кто-нибудь из них сложил голову на этой выжженной солнцем земле. Если бы еще вчера меня спросили: «Евсей Михайлович! Вы переживаете за нас?» – я бы ответил: «Разоритесь, увидите». Сейчас нет. Для некоторых людей слово «разорение» стоит выше слова «смерть», во всяком случае, имеет одно и то же значение. Те парни совершенно уникальные люди, и знаете, Шура, я был бы рад встрече с ними. Но не здесь, а в Новограде, к примеру. Случайная встреча, понимаете? Я иду по улице и вдруг меня кто-то окликает: «Здравствуйте, Евсей Михайлович!» В голосе радость встречи. Я поворачиваю голову и расплываюсь в улыбке. «Помните нас?» «Как не помнить! Я, грешным делом, заказал заупокойную мессу по вам». Если честно, Шура, меня еще ни разу в жизни не окликали радостно.
Водитель долгое время не нарушал воцарившегося в салоне машины молчания. Он думал о том, что старый еврей изменился на глазах. Почему? Не мешало бы спросить у него об этом. Шура работает с ним без малого год, казалось, изучил его: в Евсее ничего не менялось – ни манера разговора, ни полуофициальное обращение к своему водителю, а вот, поди ж ты...
Кришталь заворочался на своем месте и ворчливо продолжил тему:
– Впору бросать этот бизнес или заняться строгим анкетированием клиентов: зачем вам оружие? какие цели вы преследуете? а есть ли у вас разрешение на приобретение? нет? – сходите к участковому, пусть он выпишет вам соответствующую ксиву на хранение и использование гранатомета. Раньше я не задавался подобными вопросами, но в этот раз меня угораздило спросить. Спросил... А может, мне стоило раньше это сделать?
– Не знаю, по-моему, вы хотите спать.
– Наверное... В голове все перепуталось, как у того парня, который не знал, что делать с женщиной. Ему дали совет: заведи свою любимую в лес, положи под березой и взбирайся на нее. Что он и сделал, отбросив красивое выражение: «Самая трепетная близость – духовная»: прислонил девушку к березе и взобрался на нее. Одна из веток не выдержала его веса, и он грохнулся прямо на голову девушки. Вот так и я. Все это забудется. Однако в душе я буду ждать радостного приветствия: «Здравствуйте, Евсей Михайлович! Помните нас?»
– А вдруг такое случится? – Водитель отогнул занавеску спального отсека и посмотрел в глаза Евсею.
– Нет, Шура. Нельзя налить в трехлитровую банку пять литров воды. Я как-то говорил Коле, что только в костюме от Зямы Аграновича я – фигура, а если меня раздеть, я дерьмо. Сейчас я не первое и не второе. На мне нет строгого костюма, и я не голый. Наготу относительно скрывают шорты, лысину – пробковый шлем. Остальное буйно поросло волосами. И я спрошу вас, Шура: кто я сейчас?
Евсей зевнул и чмокнул губами.
– Давайте спать, Шура, поутру тронемся, продадим к чертовой матери грузовик, поделим деньги...
Водитель встрепенулся.
– Поделим? Вы сказали, поделим? Поровну? Евсей Михайлович? Вы что, спите уже?..
68
Новоград
Аксенов посмотрел на часы: половина двенадцатого ночи. И машинально отметил, что в Таджикистане сейчас на час больше. Он уже давно беседует с майором Кабановым и Сергеем Шевцовым. Следователь все-таки настоял на своем, и после получаса бесплодных попыток Кабанова дозвониться до Сергея он его нашел.
И вот он сидит перед ним. Действительно, ничего надменного в его взгляде нет, хотя глаза смотрят уверенно, почти не мигая.
Следователь прокуратуры задал Шевцову вопрос, на который Кабанов из-за своей неосведомленности ответить не смог:
– Решаете государственные проблемы на местах?
Сергей пожал плечами.
– Надо ведь что-то делать.
– Почему именно таким способом?
– Назовите мне другой. Сейчас вы скажете, что нас не услышат, а если такое вдруг произойдет, голоса наши будут звучать со скамьи подсудимых. С последним я не спорю. Однако мы пока не за решеткой, а нас все же услышали.
– Блинова имеете в виду?
– Да. Хотя первоначально такой задачи перед собой не ставили. Просто стечение обстоятельств. Случайность.
– Я думал об этом. Вы просто дожали Блинова. Его испуг пройдет, а вы к тому времени будете в местах не столь отдаленных. Вы не боитесь, что он отыграется?
– Не боюсь. Он помог искренне.
Аксенов изобразил на лице улыбку.
– Был бы сейчас на моем месте Блинов, он назвал бы вас комиком. Ему неинтересны будни, он всю жизнь прожил в стремлении к празднику. Я довольно точно могу определить его состояние за последние несколько лет. Если сравнить с днями недели, то этот отрезок жизни для Блинова прошел с шести вечера пятницы до полуночи. Но уже субботы. Кстати, я тоже люблю этот отрезок времени. Ничего нет лучше ощущения предстоящего отдыха после трудной рабочей недели. Хуже всего – воскресенье, вновь одолевают мысли о работе. Вот воскресенья-то у Блинова никогда и не было. Он не знает этого слова. Вернее, в его представлении оно звучит несколько иначе: Воскресение. С большой буквы.
– Наверное, в чем-то вы правы.
Снова вопросы, невразумительные, на взгляд Аксенова, ответы. У него заболела голова. К беседе подключился майор Кабанов, разговор сам собой перешел в словесную перепалку. Следователь чувствовал давление со стороны этих двух... как бы их лучше назвать?.. Он буксовал на месте, злился на себя, в конце концов взял тайм-аут и нервно схватил со стола журнал. Как назло, наткнулся на реплику одного знаменитого писателя: «Мы не «потерянное поколение». Мы – поколение, всю жизнь ищущее потерянный праздник. И, ей-богу, умеющее его находить».
Аксенов отложил журнал. Элита. Бомонд. Тусовки, сытые рожи – и все это в поисках праздника.
Он в очередной раз бросил взгляд на Шевцова. «Парни, ну почему вы-то не ищете праздника? Не сидел бы я сейчас с вами, не ломал голову».
Не то поколение? Или новое поколение? Скорее всего, ответвление от основного. В этой массе можно различить молодых искалеченных парней. Под ними ничего нет, костыли вязнут в пустоте. За ними огромный японский телевизор, идет трансляция какого-то торжества или презентации, на переднем плане русская звезда народной эстрады, по обе стороны холеных, тяжелых рук – поэты-песенники, поэты-композиторы, перед носом шикарное угощенье и коронное блюдо вечера: салат с огромным огурцом в центре, который, побывав в руках шеф-повара ресторана, принял вид фаллоса. На лицах глумливые улыбки: кто первый возьмет его в рот? Нет проблем! – только вот камеры отъедут, да вышвырнут из зала прессу. Зачем вышвыривать? Можно и при них.
Элита... Бомонд... Найденный «потерянный праздник»... Отрыв по полной... И удиви их сейчас, скажи, что кто-то в этот самый момент голодает, только тяжело вздохнут.
Уже третий час идет беседа, а сдвигов нет.
И опять взгляд на Шевцова. И снова ничего надменного в нем Аксенов не обнаружил, будто во время короткой паузы тот мог переродиться. Ничего от слащавого Ди Каприо, ничего от интригующего Антонио Бандераса, который снимает с подружки чулки.
Фоторобот.
Кому он теперь нужен? Если только самому попробовать угадать Шевцова на фотографиях гражданки Хмелевой. Угадает. Дальше что?
Аксенов закурил очередную сигарету и с неудовольствием затянулся.
– Для начала сделаем так, Сергей. Подготовьте к завтрашнему дню все оружие, какое у вас имеется. Я знаю только об ижевских автоматах «клин-2», минимум десять единиц, если есть другое, присовокупите и его. На всякий случай почистите отпечатки пальцев. Оставьте его где-нибудь и инкогнито позвоните в милицию о находке. Что дальше, не знаю. Хоть убейте. Сейчас я хочу лечь в постель и подняться с головной болью. Буду думать.
Кабанов под столом наступил на ногу Шевцову. Сергей посмотрел на майора. Тот незаметно подмигнул ему: «Все нормально».
Следователь поднялся с кресла и, чуть усмехнувшись, протянул руку Шевцову. Потом кивнул майору Кабанову: