Проект «Урал», стр. 1

Михановский Владимир

Проект «Урал»

Под монолетом тянулись ковыльные просторы, застывшие волны заповедной степи. Впереди, прямо по курсу, угадывался синий лес, тяготеющий, судя по карте, к Днепру. Изредка под аппаратом неторопливо проплывало озерцо, окаймленное камышами.

Полтора часа назад Забара был еще на испытательном полигоне Зеленого городка. Даже не верится… Не верится, что впереди – несколько дней отдыха, и море, и пальмы, и яхта-амфибия, и…

Забара живо представил себя шагающим по пышной весенней земле. Вокруг степные маки и васильки, затерянные в море разнотравья, голова кружится от горчащего аромата молодого ковыля. Пожалуй, на обратном пути он опустится здесь, надо только точку нанести на карту. Искупается в озерце, вырежет камышовую дудку.

Небо было чистым. Утреннее солнце успело нагреть прозрачные стенки кабины. Забара облокотился на пульт и размечтался о предстоящем отдыхе. Свободные дни выпали ему внезапно, как выпадает счастливое число в лотерее, и он тут же решил, что ни одна минута из них не должна пропасть даром.

Короче говоря, три премиальных дня, подаренных ему научным руководителем в связи с досрочной разработкой проекта, Забара решил использовать как можно полнее.

Забара так торопился, что даже позавтракать не успел: сунул в карман пакет с бутербродами, рассчитывая перекусить в полете.

Вспомнив про пакет, Забара опустил руку в карман, но поесть не пришлось. Внезапно поручни кресла, в котором он сидел, забились в отвратительной дрожи. Стрелки приборов на пульте тревожно заметались.

Запас высоты катастрофически таял. Нечего было и думать о том, чтобы в полете попытаться как-либо обнаружить и устранить неисправности.

Монолет представлял собой машину, исключительно простую по конструкции: основную часть аппарата составляли два диска, вращающиеся вокруг одной оси, но в противоположных направлениях. Подъемная сила монолета была невелика, ее хватало только на одного человека. Легкая кабина располагалась над верхним диском. Здесь же помещалась и несложная система управления аппаратом.

С монолетами Забара столкнулся только по окончании института, приехав по назначению на работу в Зеленый городок.

Впрочем, и сами монолеты появились не так давно.

Машина падала. Времени на раздумье не оставалось.

Евгений задернул на груди молнию и нажал кнопку катапультирования. Толчок… Рев ветра в ушах… Алый купол парашюта, закрывший полнеба… И стропы, натянутые как струны…

Монолет разваливался в воздухе. Когда Забара был в десятке метров от земли, от аппарата оторвался нижний несущий диск. Бешено вращаясь, он описал огромную дугу и пробил парашютный купол.

…Это был не обычный, а сдвоенный термометр. Серебристый столбик на левой шкале, медленно поднимаясь, остановился на цифре «20». Значит, там, наверху, температура воздуха в тени составляет двадцать градусов по Цельсию. Совсем немало для апреля в умеренной полосе Земли. Правая шкала показывала температуру внизу, в рубке управления.

Здесь, внизу, понятия «день» и «ночь» были чисто условными. Пластиковые покатые стены слабо светились холодным безжизненным светом: фосфоресцировали листы, из которых манипуляторы, руководимые командами Большого мозга, в свое время сшили рубку.

В центре рубки располагался круглый пульт управления всем поисковым подземным комплексом. Именно сюда стекалась информация со всех стволов, лав и штреков.

– Ежечасный обзор! – нарушила тишину переговорная мембрана на пульте. На экране замелькали кривые, столбцы цифр, диаграммы.

– Вертикальная проходка продолжается с опережением графика, – заключила мембрана.

– Как с вольфрамом? – спросил бас, прозвучавший из глубины установки, похожей на шкаф.

– Процентное содержание вольфрама в руде за истекший час повысилось в полтора раза, – сообщила мембрана.

– Так я и предполагал, – заметил бас. – Недра Причерноморского бассейна должны быть богаты тяжелыми металлами.

– Обогатительная установка… – начала мембрана и запнулась.

– Слушаю, – пророкотал бас.

– Монтаж обогатительной установки съедает слишком много энергии, – заторопилась мембрана. – Если приостановить сборку, то можно будет…

– Ни в коем случае, – перебил бас координатора. – Свертывать работы не будем.

– Освободились манипуляторы четвертой лавы, – сказала мембрана.

– Пусть немедленно отправятся на обогатительную установку, – распорядился бас.

Координатор умолк. Молчала и мембрана, словно ожидая чего-то. В рубке воцарилась та полная тишина, которая мыслима только на большой глубине, под многокилометровым слоем породы.

– Подсчет закончен, – нарушил координатор тишину командной рубки. – При нынешнем уровне энергетических затрат нам остается существовать не более четырех суток.

Многочисленные экраны, окружавшие пульт, на мгновение блеснули разноцветными огнями. Начался торопливый, тревожный обмен информацией.

– Мы можем перейти на минимальный режим, – предложил один экран, по его поверхности пробежали огненные письмена. – При таком режиме остаток энергии можно протянуть на несколько месяцев.

– Наша цель – не растянуть энергию, а исследовать данный район, его недра, – как всегда четко сформулировал координатор мысль Большого мозга.

– Напомню, что ценность нашего комплекса исчисляется в… – начал второй экран, но бас его перебил:

– Ценность эксперимента неизмеримо выше затрат на его проведение, – спокойно произнес он.

Обмен мнениями велся неуловимо быстро – по крайней мере для человека, окажись он каким-то чудом здесь, в командной рубке.

В самый разгар обсуждения на пульте с треском проскочила длинная голубая искра. Это означало, что с наружной антенны, замаскированной под ракитовый куст, полетел на заданной частоте сигнал благополучия – единственная, притом односторонняя связь с людьми-конструкторами и учеными, задумавшими грандиозный проект. Сигнал отправлялся раз в сутки и означал, что комплекс работает нормально, по схеме, самостоятельно набросанной Большим мозгом.

Таких сигналов должна быть еще добрая сотня. Так думают конструкторы. Но они получат их три, от силы – четыре.

Об этом знает пока только Большой мозг.

– Нужно сообщить конструкторам, что энергия кончилась раньше запроектированного времени. Вызвать помощь, – предложил экран, ведающий внешним обзором.

– Нет! – рявкнул бас.

– Внешний обзор прав, – вступился еще один экран.

– Нет.

– Что с того, что конструкторы не рассчитывали на твою просьбу о помощи? – безмолвно продолжал гнуть свою линию строптивый экран, – Ты имеешь право, Большой, принять самостоятельное решение.

– Вот я его и принял, – пророкотал бас.

– Сигнал бедствия, только один сигнал бедствия! – выбросил зыбкую надпись экран внешнего обзора.

– Это значит признать неудачу всего эксперимента в целом, – раздельно произнес бас. – Мы должны решить задачу разведки недр, пользуясь только собственными силами.

Теперь общий спор свелся к перепалке между системой внешнего обзора и Большим мозгом. Остальные системы лишь наблюдали за аргументами и контраргументами дискутирующих. Конечно, мозг мог приказать, и дело с концом: все системы ему повиновались. Но ему важно было обсудить свое решение, принятое после немалых колебаний и раздумий. Большому мозгу важно было доказать всем подчиненным системам логичность своего решения.

– Напомню, что наше дело – отработка и доводка всех систем, собранных для комплексного геологического поиска, – сказал бас, принадлежащий Большому мозгу.

– Послушай, Большой мозг, – не удержавшись, пискнула мембрана головного пульта. – Если комплекс взорвется, мы все погибнем и с нами результаты эксперимента.

– Чрезмерно развитый инстинкт самосохранения люди называют трусостью, – произнес бас. Человек, окажись он здесь, наверное, подумал бы, что в голосе Большого мозга прозвучало презрение.