Заблудившийся во сне, стр. 50

– То есть как?

– Да очень просто. Как вы прекрасно знаете, все сведения хранились в файлах. Кто-то провел компьютерную атаку. Все стерто и невосстановимо. Да, по-моему, атака эта началась еще при вас…

Это соответствовало действительности, и мне оставалось только подтвердить сказанное им.

– Вот почему нам пришлось обратиться к вам, – закончил он.

Все было очень логично. Правдоподобно. И все же… Все же.

Я вздохнул, выражая крайнее сожаление.

– Действительно, наше положение оказалось даже более затруднительным, чем мне казалось там, в ПС. И мне очень жаль, что я ничем не могу вам помочь.

Выражение его лица не изменилось. Только в глазах что-то изменилось на мгновение – словно кто-то мигнул фарами.

– Не понимаю: почему? Вы мне не доверяете?

– Да что вы, капитан! Такое предположение просто обидно. Дело совершенно в другом. Да вы сами знаете, в чем.

Он моргнул.

– Не представляю…

– Ну как же. Вы же сами только что об этом говорили: все то, что я знал там, в Пространстве Сна, там и осталось – в той моей памяти. Я ведь ничем не отличаюсь от других людей, согласны?

Его взгляд сразу заледенел.

– Это не откровенность, Остров. Это просто ложь.

– Вы мне не верите? Но ведь сами только что говорили то же самое!

Он не ответил – только сердито засопел. Минуты две мы молчали. Потом он проговорил:

– Я вижу – вы еще не созрели для серьезного разговора.

– Уверяю вас…

– Не надо, Остров, перестаньте. Ну что же: мы дадим вам некоторое время для размышлений. И вернемся к беседе, когда вы придете к выводу, что полная откровенность – в первую очередь в ваших собственных интересах. Напрягите свою память, Остров, и – я уверен – вы быстро вспомните все, что нам нужно.

– Но послушайте: я и так…

Он, однако, не внял призыву. Встал и стремительно вышел из комнаты – не хлопнув, впрочем, дверью, но аккуратно прикрыв ее за собой.

Я снова остался в одиночестве.

Зарубки на посохе

Сел и принялся думать.

Все, что сказал мне капитан, выглядело весьма правдоподобно. Однако опыт Пространства Сна учит не смешивать правдоподобное с истинным. Не привыкнув поступать так, сгинешь в два счета.

И было несколько зарубок, которые недвусмысленно говорили о необходимости тщательно проанализировать положение, в котором я оказался.

С одной стороны, существовала группа фактов, которые можно было признать неоспоримыми. В частности – то, что капитан Халдей был действительно капитаном Халдеем, и что был он работником именно той Службы, с которой мы впервые начали сотрудничать.

С другого же боку…

Я пытался сгруппировать мысли и подозрения, ввести их в систему. Впрочем, для качественного анализа не помешала бы еще кое-какая информация.

Я сидел на койке, внешне расслабившись и рассеянно глядя куда-то в угол; на самом же деле держал в поле бокового зрения видеокамеру, пытаясь определить ее тип и возможности. Это было нелегко, и ни к какому определенному выводу я не пришел. Определил, однако, что, каким бы широкоугольным ни был ее объектив, в комнате имелись участки мертвого пространства, находясь в которых, я оказался бы вне наблюдения. К сожалению, стена с окном обозревалась, надо полагать, очень хорошо. А во мне все более усиливалось желание попытаться выглянуть из этого окна; даже один взгляд на внешний мир порой дает множество необходимых сведений.

А почему бы мне и не сделать этого совершенно демонстративно, у них на глазах? Такое движение является естественным для каждого человека, оказавшегося в незнакомом месте. И если он не подозревает хозяев дома в неблаговидных намерениях, у него не возникает ни малейшего желания скрыть свои действия. Наоборот, если не сделать этого, у того же капитана может возникнуть уже не подозрение, а твердая уверенность в том, что я ему не поверил. Однако к такому выводу, к полному недоверию я ведь еще не пришел?

Еще нет, но, похоже, находился на пути к нему.

Что меня смущало?

Так, кое-что.

Ну, хотя бы «Тайгер». У нас в Институте никто никогда не переводил кличку шефа на английский или какой-либо другой язык. Мы вообще не переводили ни кличек, ни паролей, ничего – потому что в идентифицирующих системах у нас все было вложено на русском языке. Поэтому услышать такой вариант имени даже в частной болтовне у нас в Институте он не мог. Следовательно, если информация поступала к капитану Халдею от кого-то из наших, то слово «Тайгер» в ней никак бы не фигурировало. И тем более оно не могло бы возникнуть, если бы капитан получил информацию, проникнув в наши компьютеры, где все было до предела русифицировано.

Это была маленькая, но накладка.

Второе: к вопросу о похищении тела.

Он сказал, что при современных возможностях похитить тело из палаты второго или третьего этажа не представило бы никакой сложности. Однако в Институте наши тела лежали в нижних, подземных этажах, где никаких окон, естественно, не было. Что, Халдей не знал об этом? Если уж СБ давно приглядывала за нами, если какая-то информация утекает из Института, то такая деталь – где именно помещаются тела ушедших в Пространство Сна – им наверняка известна. И поскольку капитан является, видимо, непосредственным куратором взаимоотношений СБ с Институтом, то такую деталь он должен бы знать. А если не знает…

Что же – если не знает, то он – не он? Не капитан Халдей?

В это не верилось. Чем больше я вспоминал, тем более убеждался в том, что это был все-таки он. Он – и не он. Чушь какая-то.

Далее: я совершенно точно помнил теперь, что стартовал я из Института, из третьей палаты. Из своего дома я был насильно вытащен в ПС, мне сделали предупреждения, возможно, хотели предпринять еще какие-то меры – но не смогли. Не по их вине.

Что же получалось? Я даже поморщился: таким беспомощно-глупым представлялся я себе в эти минуты.

Ну, хорошо. А если он – это он? Капитан Халдей, прекрасно знающий, где в Институте что лежит – и тем не менее демонстративно, именно – демонстративно пытающийся повесить мне лапшу на уши?

Вывод может быть только один. Капитан передает мне в слегка зашифрованном виде вот какую информацию: «Я тебе вру, я вынужден тебе врать, у меня нет другого выхода. Имей это в виду и будь осторожен».

Не очень-то вероятно. Однако другого объяснения я никак не мог придумать.

А если я прав, то капитан, несомненно, находится под сильным давлением. Вынужден поступать так, как не хочет.

Кто может на него давить?

Разумеется, прежде всего – его начальство. Руководство СБ.

А зачем? Если оно заинтересовано в неудаче операции по розыску Груздя, то им куда проще сделать все на уровне всего Института, а не одного дримера-исполнителя, от которого, если судить непредвзято, не так уж много и зависит. Я – хороший дример, приятно сознавать это; но не станет меня – убьют или сломают, – и пойдут другие, мало в чем мне уступающие. Они сейчас наверняка уже готовы к переходу в СП, ждут только команды.

Если же не руководство – то кто?

Тогда – только противник. Те, кто затеял все это похищение. И вероятнее всего – именно те, чье участие в этом деле капитан только что столь театрально отрицал. Слишком возмущенно. Чересчур картинно. Теперь, когда оппонент стал проявляться столь явно, я окончательно поверил в то, что состоялось именно похищение, а не просто какая-то причуда Груздя. Хотя у людей в элите или близких к ней подобные причуды возникают не так уж редко.

Итак – некто надавил на Халдея с такой силой, что тому не оставалось ничего другого, как петь по тем нотам, которые этот «некто» положил перед ним на пюпитр.

Но петь – местами фальшивя; уповая скорее всего на то, что заказавший музыку сам в ней не очень-то разбирается. Впрочем, всегда можно сослаться и на свой несовершенный слух.

Ну а зачем противнику та информация, которую капитан столь настойчиво требовал от меня?

Противник, видимо, достаточно ограничен в своих действиях. Ему нужны эти люди, но сам он не может их выявить. В Институте капитан не мог бы получить список, даже попытайся он это сделать: наше сотрудничество с СБ предполагало, как я помнил, что они в наши дела, в нашу оперативную кухню не лезут, поскольку наши данные представляют собой интеллектуальную собственность Института, и никто не имеет права проникнуть в нее. Если действительно такая попытка была, то могу поручиться: наши файлы были стерты нашим собственным руководством, а где хранятся диски с копиями – никто, кроме него, не знает.